О людях уходящего времени

О людях уходящего времени
Evgenii Shan

Повести и рассказы рождены фантазией автора и основываются на рассказах друзей и знакомых. Люди уходящей эпохи. Любые совпадения имён, географических мест, событий являются всего лишь случайностью. Эти истории пытаются осмыслить некоторые моменты нашей жизни от их основ.

О людях уходящего времени

Evgenii Shan

© Evgenii Shan, 2019

ISBN 978-5-4493-4078-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лесоводы

Повесть прошедших лет. О работе лесоводов, о новом лесном кодексе и старых традициях лесного хозяйства. Лесоводы – народ особый, плохой и хороший, пьяницы и трезвенники, крохоборы и бессребреники, но всех объединяет одно – сыновья любовь к лесу. Повесть эта посвящается всем моим однокашникам.

Пролог

За окном вагона мелькали серые деревья с налипшим снегом, водонапорная башня из красного кирпича, закопчённые временем стены станционных строений с облупившейся штукатуркой. Полустанки сменялись быстро по мере приближения к городу. Перестук колёс вагонов сменился на беззвучный «шёлковый» путь, а сердце стучать не переставало. Хмурое осеннее утро только открывало глаза, на перроне было пусто, одинокий путеец лениво махнул флажком и скрылся в теплушке.

– Зачем я вылез здесь? Почему не до главного? – человек подхватил лёгкий старый чемоданчик и зашагал к трассе через дворы напрямик.

– Подвезти? – окликнул одинокий бомбила, неизвестно какими судьбами оказавшийся на полустанке.

– Нет, я самоходом.

– Ну, сам так сам.

К автобусной остановке с табличкой залепленной снегом подкатил ПАЗик, разбрызгивая грязь и снежную кашу, скрипнул тормозами и, запустив пассажира, дыхнул дымом, покатил дальше. Запотевшие грязные окна и сухое тепло внутри салона. Пассажир один, даже кондуктора ещё нет. Очевидно, самое начало рабочего дня, первый рейс.

– Куда? – окликнул вдруг водитель, – я в парк с ночной.

– Где-нибудь возле Злобинского.

– Откинулся штоль?

– Да нет, с дачи я, – одним уголком губ улыбнулся пассажир.

– Ясно. Видно по всему, что дачник.

Когда автобус резво вывернул на бетонку, человек поднялся, положил десятку на потёртый кожух двигателя. Водитель молча притормозил, открыл двери и махнул рукой, мелькнул татуированными перснями на пальцах. Пассажир опять криво усмехнулся и кивнул. На минуту глаза их встретились, и уже не было недопонимания «кто есть кто», выдавала тёмная нездешняя глубина.

– Бывай.

– Бывай.

Родной город в сером октябрьском снегу, раскисшими дорожками и потемневшими стенами двухэтажных сталинок встречал его, как и не уходил вроде. В душе не было той истеричной удали и куража, что обычно показывают в фильмах. Воля дышала в лицо сырым свежим воздухом, липким снегом, приглушённым светом низких туч. Никто не смотрел в затылок, не заставлял курить только по команде. Но свободы не чувствовалось, серая хмарь и молчаливый рокот редких автомобилей, редкие хлопки подъездными дверьми и, не единого возгласа. Вздохнув еще раз полной грудью этого серого тумана, он пошёл к трамвайной остановке. Звякающий дребезжащий вагон, совсем как в детстве, тормознул и впустил в себя немногих ранних пассажиров. Понёсся покачиваясь и стуча колесами на стыках рельсов…. Домой, домой, домой. Трамвай останавливался на остановках, впускал и выпускал все более увеличивающийся поток людей и вёз его дальше. А вот и он. Енисей, свинцовая вода катилась на север. Человек спустился на берег и присел на корточки у воды. Небо становилось все ниже, начал лепить мелкий снежок, который таял на лице. Мелкие волны смывали комочки льда с гальки и эти комочки, не тая уплывали, вертясь в маленьких водоворотах. Руки сразу замерзли, но общение с рекой, о котором он мечтал все эти долгие годы, дало то самое ощущение освобождения, которое никак не мог уловить на протяжении всего пути от высоких железных ворот с маленькой калиткой.

Будить мать в этакую рань не хотелось, и он стоял на берегу, иногда размазывая ладонью снег по лицу, и не было понятно, где там запоздалая слезинка, а где осенняя изморозь. Зная, что мать встаёт очень рано и хлопочет по квартире, копошится на кухне, делает что-то важное для неё, но непонятное другим, свалиться на голову в такую пору все равно не решился. Когда цвет серого утра стал чуть светлее, а народу на улицах прибавилось, он пошёл к знакомой остановке.

– А я ведь совсем и забыл, что сегодня праздник как бы. 4 ноября, блин.

Серые пятиэтажные дома, скрытые за высотками, остались такими же, как прежде. Они будили давние детские воспоминания, манили к себе дворами, звали укрыться под тополями, выросшими с тех пор, но такими знакомыми своей серо-зелёной корой с бороздами по стволу. Снег продолжал лететь, оставаясь на ветках деревьев, редких кустов, стаивая на побитом асфальте по автомобильным следам и канализационным люкам. Дверь в подъезд скрипнула и на него дохнуло теплом и запахом пыли. бетонные ступеньки привели к двери. Рука сама нажала на звонок, который давно не работал, хоть и установлен был с самого начала этого дома. Постучал. Постучал привычно три раза, и дверь тут же открылась.

– Сыночек…

– Я, мам…

Шкворчала сковорода яишницей с колбасными обрезками, закипал чайник. Дух густого чая наполнял всё вокруг, добавлялся к теплу и серому свету в окне. Они оба перекидывались пустыми, ничего незначащими фразами. Разговаривать о прошлом и настоящем можно и без слов. Глаза матери то и дело увлажнялись в уголках, но ни одна слезинка не тронула морщины. Добрая понимающая улыбка скрывала радость встречи, как это и было заведено. Не любили в этой семье говорить много и выражать открыто свои чувства.

– Насовсем?

– Насовсем, мам.

– На Базарной жить будешь?

– Ага, там. Так и тебе удобнее.

– Да что ты, развеж ты нам помешаешь!

Старая бабка Анна выползла в кухню и присела к столу тоже. Мать налила чаю и ей, нарезала мелкими кусочками смазанный маслом хлеб. Выцветшие глаза бабушки только радостно глянули на гостя и занялись чаем и хлебом. Она уже была в той поре, когда все воспринимается естественно и обыденно.

– Хорошо, что зашёл. А намедни Серёжка с Натальей приезжали, рыбки немного привезли, – выронила она.

Светлые выцветшие бабушкины глаза смотрели весело и понимающе. В них отображалась небесная глубина, которой за окном уже не было. Осень, а у неё весна. Глаза, которые смотрели в самую душу и всё понимали. Сухие пальца с узлами козланков погладили его по кулаку.

– Как они похожи руками, – удивился.

– Што работать будешь? В Лесу?

– В лесу, баба, что я еще могу. Много что могу, но в лесу, – улыбнулся и матери.

Посадки

Снежник таял очень долго. Уже на полянах в тайге трава поднялась в колено, уже начала наползать трава на подготовленные для посадок полосы, пробиваться сквозь тугую глину на волоках, а ручейки из-под опилок, прикрывающих зернистый снег, продолжали медленно сочиться. Посадки еще не были закончены, весна выдалась трудная, массовые работы пересеклись с заготовками колбы и орляка, народу не стало. Работали одни лесники да две-три пожилых женщины из посёлка. Тепло и радовало, и огорчало. Ясное весеннее солнышко уже становилось летним, а план по посадкам кедра еще не был выполнен. Пятьсот гектаров вырубов надо было освоить, пока они не превратились в заболоченные луга, малинники, смородинники, которые потом долго не дадут подняться лесу. Но был в таком положении вещей и свой плюс. Лесники с утра набирали в мешки кедровые саженцы по две нормы, и ЗИЛ поднимал их до площадей по лесным дорогам. Кое-где они оказывались размытыми весенней талой водой и потому, часть пути приходилось идти пешком с грузом. Но уже не было посторонней братии, за которой необходимо было следить.

Небольшой коллектив собирался в обед под куртинкой кедров, оставленных для осеменения выруба, варился чай, начиналась неспешная беседа за жизнь. Единственное, что огорчало, так это клещи, во множестве появившиеся в тепло.

– От собака! Ведь почти укусил, – досадовал старый лесник, снимая с себя которого уже по счёту кровососа.

– Как ты их чувствуешь? – удивляются бабы.

– Ну, чешется ж, когда они найти места живого на мине не могут, – смеялся тот.

Тёплые деньки, которые надо и дома на огороде использовать, подгоняли. Холодный мешок за плечом с саженцами, тяжёлый «меч Колесова» в руке и, вверх по волокам. Тайга в горах не позволяет использовать какие-то машины на посадках. Все только руками, все по старинке. Зато через год-два видишь плоды труда собственного, как зеленеют венчики кедра, начинают ветвиться. На какое-то время забываешь о них, сажая новые площади, и удивляешься через десять лет, когда неожиданно в лесной чащобе осин, ивняка и высокой травы обнаруживаешь рядки кедров ростом с тебя. И тогда отпускает подспудная вина за отведённые тобой и вырубленные кедровые урочища, лесные гривки, места глухариных токов и загубленные многолетние солонцы в таких местах, что и найти их, казалось бы, сложно.

Посадки кедра становились тем весенним общением с тайгой, которое душу возрождало. Хоть с мишкой и случались встречи, а оружие с собой редко кто брал. Надеялись на то, что народу много, мишка сам испугается. Так оно и выходило. К концу посадки погода становилась приятнее, благодушие разливалось по всему телу, отмякали все душой.