Разрушенный мост

– Этого-то я и не знаю, понимаешь! В том и суть. Поэтому я и чувствую себя так же, как ты, и не знаю, где буду своей…

– Ладно. Но ты свободна, разве нет?

– Свободна?

– Свободна делать, что душе угодно. Как и я. Я везде чужой, но это значит, я свободен. Никто не может меня удержать.

«Кроме Джо Чикаго», – подумала Джинни. Но Энди отказывался говорить об этом. И на самом деле все было гораздо сложнее, чем она могла объяснить. Поэтому они просто продолжали сидеть у трейлера, а потом пошли к двум старушкам, купили по мороженому и отправились на пляж искать крабов, но крабы прятались очень хорошо, так что охота не увенчалась успехом.

4

Телефонный звонок

Все вокруг считали, что Джинни хорошо рисует. Учителя быстро замечали это, и ее работы всегда висели на выставочном стенде. В одной из школ она даже специально попыталась рисовать хуже, но ее все равно хвалили, а рисунки все равно брали на выставку. Именно тогда Джинни поняла, насколько там все глупые, возненавидела их за это и расстроилась так, что едва могла дышать.

Это было в том городе, где они жили в подвале. Папа спал в гостиной, а ей досталась единственная спальня. Плита, холодильник и кухонная раковина тоже стояли в гостиной. А наверху жил маленький мальчик. Они пытались играть во дворе вместе, но он постоянно плакал. Как-то раз его унесли наверх только из-за кошачьей царапины. Когда родители забрали его, Джинни осталась во дворе одна; за большой угольной ямой среди цветочных горшков она принялась строить город для своего игрушечного кролика, гадая, не умрет ли от царапины ее товарищ по играм.

В другой школе все должны были носить темно-зеленую форму и соломенные шляпы, которые удерживала на голове только тугая резинка под подбородком. Чтобы попасть на площадку для игр, нужно было пройти две улицы, поэтому учителя выстраивали их парами и требовали держаться за руки. Джинни в пару всегда доставалась девочка по имени Джеки, которая вечно отпускала ее руку, пока учительница не заметила этого и не отругала ее.

На столике возле кровати Джинни стояла фотография матери в обитой кожей рамке. Все отмечали, насколько они похожи. Они с папой называли маму «Маман», на французский манер. Каждый вечер Джинни разговаривала с ней: просила передать Деве Марии, чтобы та прислала ангелов, которые уберегут Джинни от дурных снов. Как-то другие девочки решили рассказать ей секрет, но заставили поклясться смертным ложем матери, что она никогда его не раскроет. Джинни тогда очень испугалась. Она думала об этом весь вечер и никак не могла выбросить из головы. Смертное ложе казалось ей чем-то вроде особой кровати, которую привозят домой, когда тебе приходит время умереть; и вот уже и ты знаешь, к чему все идет, и все знают, пора ложиться спать, но ты не хочешь идти в кровать, но должен, потому что пришло твое время. О том, что именно происходит на смертном ложе, было и вовсе страшно подумать. В тот вечер она никак не могла успокоиться, и папа, который пришел поцеловать ее на ночь, обнаружил мокрую от слез подушку. Объяснить, в чем было дело, Джинни не смогла.

На следующее утро Джинни как раз собиралась идти на работу в «Дракон», когда зазвонил телефон. Она сразу узнала голос собеседницы и почувствовала, как сильно забилось сердце. Это была Венди Стивенс.

– Привет, Джинни! Твой папа дома?

– Нет, он на работе. Хотите, я дам вам его номер? Он, скорее всего, в офисе…

– Спасибо, милая, его номер у меня есть. Я просто почему-то решила, что он будет дома.

– Ну…

– Подожди. Ты занята?

– Мне на работу нужно, смена начинается через полчаса, но…

– На работу? А где ты работаешь?

– В кафе. Ничего особенного.

– Здорово. Послушай… Папа говорил тебе что-нибудь после того, как я ушла?

– О вас?

– Да. И о том, почему я приходила.

Теперь у Джинни тряслись поджилки. Сев на пол, она уперлась локтем в стену.

– Нет.

– И не говорил о том, что происходит в Ливерпуле?

– В Ливерпуле?.. Не понимаю, о чем вы. Что там происходит?

– Что ж… Знаешь, давай-ка я позвоню ему. Он сам тебе все расскажет, так будет лучше.

– Нет, подождите! В чем дело? Расскажите мне, пожалуйста. Я недавно спрашивала его о вас, но он ничего не говорит. И я знаю, что что-то не так. Но если вы думаете то, что мне кажется, то это все неправда, клянусь вам, это все ложь.

Пару секунд на том конце провода царило молчание.

– О чем ты, милая? – спросила Венди Стивенс совершенно другим тоном. – Что я, по-твоему, думаю?

– Что он… Вы ведь ведете какое-то расследование, да?

– Расследование? С чего бы?

Теперь уже Джинни не знала, что сказать.

– Я просто подумала… Вдруг. Ну знаете, кто-то мог вам сказать о чем-то, но это неправда. О нас с ним. Как в газетах пишут, знаете, о детях, которых берут в приемные семьи. Я думала, вы поэтому пришли. И боялась…

– Так, давай разберемся. Ты думала, я проверяю, не бьет ли тебя отец? Об этом речь?

– Да, – ответила Джинни, едва дыша. – Да, я так и думала. И если дело не в этом… Понимаете, просто мы же к разным расам относимся, так? И я знаю, социальные работники не любят, когда у белых родителей черные дети. Потому и подумала, вдруг… Не знаю.

– Это всего лишь один из принципов, который относится, к тому же, только к детям, которых усыновили или взяли под опеку. Но ты его родная дочь, так что не беспокойся. И кстати – он бьет тебя?

– Нет! Боже, конечно же нет!

– Я и не сомневалась. Нет, дело совсем не в этом. Но ты, получается, все это время меня подозревала? И не спросила его об этом? Хотя, понимаю, это было бы непросто, да?

Сейчас Венди Стивенс говорила прямо и гораздо более разумно, чем во время своего визита. Может быть, так казалось потому, что Джинни не видела ее приклеенную улыбку – а может, она и не улыбалась вовсе.

– Но в чем тогда дело? – спросила она. Предмет ее беспокойства изменился, но она по-прежнему беспокоилась.

– Мне нужно сначала поговорить с ним. Не думаю, что об этом тебе должна рассказывать я, да еще и вот так, по телефону.

– Но вы же не можете сейчас просто повесить трубку! Я его до девяти вечера не увижу, скорее всего, он задерживается допоздна… Вы же не заберете меня? Не увезете от него?

Джинни знала, что это звучит, как отчаянная просьба о помощи, но ничего не могла с собой поделать; кто знает, какие возможности есть у социальных служб.

– Нет, – ответила Венди Стивенс. – Никто не сможет вас разделить. И никто этого и не хочет, даже если бы и мог.

– Тогда в чем дело? Это из-за мамы? Она жива или еще что-то выяснилось?

Это была безумная догадка, самое странное, что Джинни смогла придумать. Но Венди Стивенс снова умолкла.

– Что ты знаешь о своей матери?

– Только то, что папа рассказал. Она умерла вскоре после моего рождения.