Соперница с обложки

Марианна ткнула ополовиненную сигарету в пепельницу. Не помогало!

Не помогал сигаретный дым бороться со скотством, изрыгаемым собственной дочерью. Какой же все-таки выродок получился от их с Пашкой пламенной любви! Как они ждали первенца, как надеялись, что родится мальчик. Сколько имен придумали для него! Спорили, помнится, даже скандалили иногда. Марианна хотела Глеба. Павел – непременно Альберта. Родилась Алла…

Нет, ее рождению тоже радовались, хотя и скрывали украдкой друг от друга легкое разочарование. И первый шаг ее привел их в неописуемый восторг. Павел тут же помчался в дежурный магазин за шампанским. Марианна нянчилась. Потом долго укладывали дочку спать, поочередно напевая колыбельную. А потом сидели вдвоем за большим столом в гостиной и пили бокал за бокалом и за ее здоровье, и за красоту, и за ум, и за удачливость.

Красотой и здоровьем Создатель Аллу не обидел. Высокая, длинноногая, со стройной ладной фигуркой, очень привлекательным лицом и удивительными карими глазами. Но вот с умом обнаружились проблемы. И обнаружились в самый неподходящий момент, как раз после того, как Павла нашли мертвым на набережной. Врачи констатировали сердечный приступ и смерть от переохлаждения. Дочери бы поддержать мать, которая была просто раздавлена этой внезапной кончиной, а она…

– Это он из-за тебя умер, из-за тебя! – упрекала она со слезами и швырялась в Марианну учебниками, собиралась ведь школу в тот момент бросить, да. – Ты его довела! Он бы никогда не ушел из дома таким расстроенным и не замерз бы, когда с сердцем плохо стало, а ты… Ты его выгнала!..

А Марианна и не выгоняла его вовсе в тот вечер. Да, они повздорили. Но и раньше такое случалось. Да, она указала ему на дверь. Так первый раз, что ли! И уходил он до того в ночь не единожды. Но ведь всегда возвращался!

Алла после смерти отца очень быстро покатилась по наклонной вниз. Так стремительно, как дочь, еще ни один человек не скатывался на глазах у Марианны. И главное – она ничего не могла с этим поделать! Пыталась бороться, запирать ее, так она вообще ушла из дома и пропала на две недели, пока с милицией ее не привели обратно. Марианна пыталась достучаться до Аллы нравоучениями. Так только «достала» ее – это цитата. Пыталась начать, наоборот, баловать. Та вообще обнаглела.

Теперь вот снова денег просит. И на этот раз очень много денег. Интересно, сколько?

Алла подошла к столу матери. Выдернула из настольного прибора листок для заметок, быстро черканула на нем карандашом и пододвинула его к матери.

– Ты собираешься?.. – даже уравновешенность ей не помогла, губы тут же задрожали от бешенства. – Ты собираешься купить микрорайон в нашем городе, дорогая?

– Ой, вот только не надо умничать, мама! – тут же взвилась дочь, возвращаясь на диван и усаживаясь в той же отвратительной позе. – Деньги мне нужны, чтобы открыть свой бизнес.

– Бии-иизнесс??? – Марианна даже поперхнулась, чего никогда раньше не случалось. – Какой бизнес??? По клонированию таких же, как ты, бездельников? Или…

– Ма, я хочу салон красоты, – с ухмылкой перебила ее Алла и взглянула на часы: – Мое время, кажется, истекло. Твоя рязанская корова четко дала мне понять, что ты меня больше десяти минут терпеть не будешь. Все, пока! Деньги мне нужны уже через неделю. Изыщи возможность…

Глава 2

– Приемная, – удушенным голосом отозвалась Ксюша на неожиданный в начале седьмого телефонный звонок.

Обычно к этому времени все телефоны замолкали. Ни свои, ни чужие не звонили, прекрасно зная суровый норов хозяйки фирмы, установившей строгий распорядок рабочего дня. Как для своих, так и для чужих.

Секретарша должна была покидать свое рабочее место через три с половиной минуты после того, как подол юбки ее работодательницы исчезал за дверью приемной. Сегодня Ксюша непростительно замешкалась. А все из-за прически! Точнее, из-за звонка порекомендованному Марианной дамскому мастеру. Тот сначала очень долго не отвечал, потом был вне зоны доступа, а потом просто рассмеялся ей в ухо и деликатно послал куда подальше, сославшись на занятость.

Она ведь так и знала! Так и знала, что все именно так и будет. Нет, пристала! Ступай непременно к этому мастеру и избавься от челки. А куда она ее денет, челку-то? Вовсе сострижет? И на кого тогда будет похожа? У нее же лоб некрасивый. И прыщики на нем то и дело выскакивают. Только челка и спасала. Теперь вот надо что-то придумывать, куда-то бежать, искать мастера, чтобы сотворил с ее головой… нет, снова оговорилась, с ее прической чудо чтобы сотворил!

А куда бежать?!

Бежать было некуда, потому что не было у Ксюши в этом городе знакомых хороших парикмахеров. А челку она сама перед зеркалом в ванной подравнивала. И вообще не было никого в этом городе. Ни родных, ни знакомых. Родственников понятно почему – все остались за Уралом. А вот что касается знакомых, так их не имелось вовсе не потому, что Ксюша тяжело шла на контакт, а потому что Марианна не приветствовала.

– Зачем тебе подруги? – выгибала она дугой идеальной формы бровь. – От них морока одна и предательство. А если время свободное занять нечем, так я тебе его работой забью дальше некуда. И досуг твой весь сведется к тому, чтобы успеть принять душ, покушать и поспать. Подруг ей подавай!..

Ксюша подчинилась, отказавшись дружить и с Тамарой из отдела сбыта, и с Лоркой, которая жила этажом ниже в такой же однокомнатной квартирке, что и она. С той лишь разницей, что у Лорки квартира была в собственности, а Ксюша жила в своей на птичьих правах. Пока работала у Марианны, та позволяла ей жить в одной из своих квартир, которых по городу…

Приходилось терпеть, подчиняться, выполнять дурацкие приказы и избегать общения с людьми. Ну и врать соответственно приходилось тоже, потому что совсем-то она не могла жить в полной изоляции. Пускай подруг у нее не было, а вот друг…

– Привет, Ксюня! – тихо поприветствовали ее на том конце провода. – Ушла? Видел, можешь не отвечать. Видел, что ушла.

– Ушла, – со вздохом подтвердила Ксюша.

– А чего тогда так печалишься? Радоваться должна! Сегодня же четверг! Завтра уже пятница. Осталось терпеть-то… Проведем все выходные вдвоем. Запремся и никого не пустим. Только ты и я, больше никого! Мы же договаривались, помнишь?

– Помню, – Ксюша снова вздохнула. – Только до выходных еще далеко, еще завтрашний день пережить нужно.

– И что?! – не понял Саша Сурков, возглавляющий у них на фирме охрану. – Она с утра должна в мэрию отправиться, уже заказано сопровождение, потом у нее встреча с клиентами в кабаке на набережной, так что… Почти весь день видеть ее не будешь.

– А с утра!.. – ее голос начал набирать силу. – А с утра я должна предстать перед этой сукой, Сашка, с новой прической! И сделать ее должна у какого-то гомика, который открыл недавно салон возле собора и который послал меня сейчас на все четыре стороны. Что делать?!

– Ох, господи! – ахнул Саша, моментально поняв серьезность ситуации, в которую попала его девушка. – Что делать-то, Ксюш?!

– Не знаю!

– А только у него надо прическу сделать?

– Да! И сам знаешь, это не обсуждается. – Ксюша сунулась в крохотное зеркало от пудреницы и потеребила челку. – И чего пристала? Челка как челка! Конская, говорит!

– Она сама кобыла Пржевальского! – тут же взвился Сурков. – И когда только угомонится! Не к одному, так к другому придерется. У меня из охраны двоих со свету сжила. Одного за то, что крошки у него на брюках вечно были. Второго… Второго за усы, Ксюш, представляешь?! Домоталась до его усов, пускай, говорит, сбреет. А тот ни в какую, шрам, говорит, на верхней губе. Лучше, говорит, уволюсь.

– И уволился?

– Да. Настырным оказался.

– Но я-то уволиться не могу, Саша. – Ксюшин голос дрогнул. – Ты же понимаешь, что я тогда окажусь на улице! И она ведь сделает, что меня больше никто не возьмет на работу! Никто в этом городе! Что делать?! Что делать, Саша?!

– Да-а, – Сурков задумался. – Хоть киллера нанимай для этой суки. Сил просто нет терпеть ее художества. А что, если завтра ты не придешь подстриженной, она тебя…

– Да запросто! – перебила его Ксюша. – Либо выгонит тут же, либо сама возьмет ножницы и отстрижет! Помнишь, как она хлястик на пиджаке у Сметаниной откромсала прямо посреди совещания?

– Еще бы не помнить! Ужас какой был!..

Валечка Сметанина, работающая в конструкторском отделе, отличалась экстравагантностью вкуса. Любила крошечные юбочки, такие же кургузые блузки, пиджачки. Вязаные кофточки заканчивались у нее под лопатками. Все носилось в жуткую обтяжку, благо формы ее позволяли их подчеркивать. И все было бы ничего, не попадись она однажды в одном из своих не очень удачных одеяний на глаза Марианне.

– Валентина, вам нужно избавиться от этого пиджака. – Красивые длинные пальцы Марианны подергали за нежно-розовый вельвет рукава. – Слишком коробится ткань, слишком! И хлястик этот непонятный… Он ведь должен находиться на талии, а он у вас, Валентина, чуть ниже седьмого шейного позвонка. Избавьтесь от пиджака…

Валечка прыснула за спиной Марианны в ладошку, покрутила пальчиком у правого виска и забыла уже через десять минут о требовании хозяйки и директрисы в одном лице. А через день та созвала какое-то экстренное совещание, на котором надлежало быть и Валечке. Вызванные ввалились в кабинет шумной толпой, расселись за столом для переговоров, разложили перед собой письменные принадлежности и выжидательно уставились на Марианну.

Странно, но та непривычно молчала и ни на кого, кроме Сметаниной, не смотрела. Смотрела причем она на нее нехорошо: в упор и не мигая. Слава о таком ее змеином взгляде давно шла недобрая, поэтому сдавленные смешки и разговорчики стихли мгновенно. Одна Валечка Сметанина пребывала в эйфорической непонятливости.

– Марианна Степановна, мне начинать? – безмятежно улыбнулась она, сочтя, что пристальный взгляд Марианны – это призыв к началу совещания, и только-то.

– Сейчас начнем, – кивнула Марианна с леденящей душу ухмылкой.

Тут же поднялась с места, выхватив из настольного прибора канцелярские ножницы, подошла к Валечке, наклонилась над ней и откромсала ей хлястик на розовом вельветовом пиджаке.

Все обомлели.

– Я же сказала вам, кажется, что хлястик этот выглядит нелепо, – сытой кошкой промурлыкала Марианна, швыряя отрезанный хлястик Валечке на коленки. – И попросила избавиться. Неужели непонятно?..

Валечку Сметанину потом долго отпаивали валерьянкой, гладили по плечу, утешали, как могли, и в темных закоулках длинных извилистых коридоров обсуждали свистящим шепотом этот ужасный случай.