Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Призрак Оперы

Год написания книги
1910
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
6 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Моншармэн оставил после себя такие обширные мемуары, что может возникнуть справедливый вопрос, когда же он находил время заниматься делами Оперы. Он никогда не знал ни одной ноты, но зато был в приятельских отношениях с министром общественного образования и изящных искусств, немного писал как журналист, и, кроме того, у него было довольно большое состояние. Чертовски обаятельный и без сомнения умный, он выбрал себе весьма достойного партнера в Парижской Опере — Фирмена Ришара.

Ришар был выдающимся композитором и истинным джентльменом. Вот его характеристика, опубликованная в «Театральном ревю» в те дни, когда он стал одним из директоров «Гран Опера»:

«Фирмену Ришару около пятидесяти лет. Он высок ростом и широк в плечах, но у него нет ни единой капли жира. Обладает ярко выраженной индивидуальностью и внушительной внешностью. Цвет его лица всегда свеж. Волосы спадают довольно низко на лоб, и потому всегда коротко острижены. Его лицо кажется немного печальным, но открытый взгляд и искренняя улыбка подкупают окружающих.

Фирмен Ришар — известный композитор, весьма искусный в гармонии и контрапункте. Его произведения, среди которых несколько высоко отмеченных критикой камерных пьес, фортепьянных сонат и небольших сочинений, полных оригинальности, всегда отличала — монументальность. А легендарная «Смерть Геркулеса», исполняемая на концертах в консерватории, несет эпическое влияние Глюка, мастера, перед которым мсье Ришар испытывал благоговение. Хотя он обожает Глюка, однако Пуччинни любит не меньше. Преисполненный преклонения перед Пуччинни, он отдает дань уважения и Мейерберу, восхищается Чимарозой, кроме того, как никто другой ценит гений Вебера. Что же касается Вагнера, мсье Ришар недалек от того, чтобы считаться первым и, вероятно, единственным человеком во Франции, который понимает и ценит его музыку».

На этом закончу цитату. Она явно подразумевает, как мне кажется, что если Фирмен Ришар любит почти всех композиторов, то святая обязанность всех композиторов отвечать ему взаимностью и нежно любить Фирмена Ришара. Чтобы завершить этот словесный набросок, добавлю, что характер его был далеко не ангельским — иначе говоря, он отличался крутым нравом.

На протяжении тех первых дней, которые партнеры провели в Опере, они были поглощены удовольствием ощущать себя хозяевами такого громадного и великолепного предприятия и, без сомнения, забыли об истории с призраком. Однако вскоре произошел инцидент, который напомнил им, что «комедия» (как они говорили) — если это было то, что было, — еще не закончилась.

Однажды утром, разбирая у себя в кабинете только что полученные письма, Ришар обратил внимание на странный конверт, на котором рядом с адресом красовалась надпись красными чернилами: «Лично в руки». Он сразу узнал этот неровный, детский почерк и, распечатав письмо, с удивлением прочел:

«Многоуважаемый господин Директор, очень извиняюсь, что беспокою вас в такое неподходящее время, когда Вы с таким удивительным тактом, знанием театрального дела и умением угодить публике, решаете судьбу наших лучших артистов, заключая и разрывая рабочие контракты. Мне уже известно, как вы отнеслись к Карлотте, Сорелли, Жамме и еще некоторым, чей талант Вы, похоже, распознали с первого взгляда. Вы, конечно, понимаете, что эти слова не относятся ни к бездушной, как шарманка, Карлотте, которая хорошо бы сделала, если бы никогда не покидала «Амбассадор» и кафе «Жакэн», ни к «экстрагениальной» Сорелли, которая своим успехом обязана главным образом телу; ни к малютке Жамме, прыгающей по сцене наподобие выпущенного в поле молодого теленка, ни даже к такой выдающейся артистке, как Кристина Даэ, которой Вы, с удивительным упорством не даете ни одной мало-мальски порядочной роли. В конце концов, это дело Ваше, и я не имею права вмешиваться. Но, тем не менее, я хочу воспользоваться тем, что пока Вы еще не выжили из состава труппы Кристину Даэ, послушать ее, хотя бы в роли Зибеля, так как после громадного успеха, который она имела на последнем представлении «Фауста» в роли Маргариты, эта роль в дальнейших представлениях запрещена ей Вами. Поэтому, прошу Вас оставить мне как на сегодня, так и на все последующие представления мою обычную ложу № 5, которая, к моему большому удивлению, поступила, согласно вашему приказанию, в продажу.

Будучи врагом всякого рода скандалов и не зная, наверное, ознакомили ли Вас Ваши предместники, милейшие Дебьенн и Полиньи с моими привычками, я не поднимал этого вопроса. Но теперь, узнав от Дебьенн и Полиньи, что они поставили Вас в известность относительно моих требований, неисполнение которых показывает Ваше намерение меня игнорировать, я считаю своим долгом Вас предупредить, что первое условие поддержания между нами мирных отношений, есть предоставление мне вышеуказанной ложи.

Сделав эти маленькие замечания, я прошу Вас считать меня Вашим покорным слугой».

Подписано: Призрак Оперы.

В конверт была вложена вырезка из «Театрального ревю»:

«П. О: Р. и М. нельзя простить. Мы предупредили их об этом и оставили ваш Свод постановлений и инструкций. С уважением».

Едва Ришар окончил читать это письмо, как дверь в кабинет отворилась, и вошел Моншармэн с точно таким же письмом в руке. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Комедия продолжается, — сказал Ришар.

— Что это значит? — спросил Моншармэн. — Неужели они думают, что, как бывшие директора, имеют право на пожизненное пользование ложей.

Как один, так и другой все еще были уверены, что авторами обоих писем были ни кто иные, как Дебьенн и Полиньи.

— Мне это начинает надоедать, — сказал Ришар.

— Пустяки, — заметил Моншармэн. — Ну, пошлите им на сегодня ложу и делу конец.

Ришар велел секретарю узнать, свободна ли ложа первого яруса № 5 и послать ее Дебьенну и Полиньи. Она оказалась непроданной и тот час же была послана по назначению. Дебьенн жил на углу улицы Скриб и бульвара Капуцинов, а Полиньи на улице Обер. Моншармэн внимательно осмотрел полученные конверты: оба письма были сданы в почтовое отделение на бульваре Капуцинов.

— Обрати внимание! — сказал Ришар.

Они пожали плечами.

— Удивительно, как люди их возраста могут заниматься такой ерундой.

— Во всяком случае, — заметил Моншармэн, — могли бы быть и повежливее. Ты обратил внимание на то, что они пишут относительно Карлотты, Жамме и Сорелли?

— Зависть, дорогой мой, ничего больше. Дойти до того, чтобы писать публикации в «Театральном ревю»… Дальше уже некуда.

— Кстати, — снова начал Моншармэн, — они что-то уж очень интересуются Кристиной Даэ…

— Ты же знаешь, что у нее репутация целомудренной девушки?

— Да, я отлично знаю, как создается репутация, — возразил Моншармэн. — Вот я, например, не знаю ни одной ноты, а считаюсь хорошим музыкантом.

— Успокойся, тебя им никто и не считает, — поспешил его утешить Ришар и приказал впустить в кабинет артистов, которые целых два часа прохаживались по коридору, ожидая, чтобы перед ними раскрылась, наконец, эта заветная дверь, за которой их ждали деньги, слава или увольнение.

В этот вечер, 25 января, утомленные всевозможными спорами, интригами, угрозами и неудовольствиями, оба директора даже не полюбопытствовали заглянуть в театр, чтобы узнать воспользовались ли Дебьенн и Полиньи присланной им ложей.

Наутро им подали два письма: одно было следующего содержания, от «Призрака»:

«Уважаемый, господин Директор!

Приношу мою сердечную благодарность. Прелестный спектакль. Даэ была очаровательна. Обратите внимание на хор. По обыкновению хороша, но банальна Карлотта. В скором времени напишу относительно 240.000 франков, — вернее 233424 франков 70 сантимов; так как за 10 первых дней этого месяца мною уже получено от господ Дебьенна и Полиньи 6575 франков 30 сантимов.

Ваш покорный слуга П. О».

Другое от Дебьенна и Полиньи:

«Милостивые, господа!

Примите нашу искреннюю благодарность за ваше любезное внимание. К сожалению, как бы ни приятно нам было еще раз послушать «Фауста», мы вынуждены от этого отказаться, так как присланная вами ложа первого яруса № 5 находится в полном распоряжении того, о ком мы уже имели случай вам говорить, просматривая вместе с вами Свод постановлений Оперы (параграф 63).

Примите и проч.»

— Они начинают действовать мне на нервы! — грубо сказал Ришар, вырывая письмо из рук читавшего его вслух Мушармэна. — Эти господа меня окончательно выводят из себя…

Вечером ложа первого яруса N 5 была продана.

На другой день в числе прочих бумаг Ришар и Мушармэн нашли рапорт контролера здания Большой Оперы, в котором тот доносил о произошедшем накануне происшествии в ложе номер пять. Вот наиболее существенный отрывок из этого короткого рапорта:

«Сегодня вечером, — писал контролер, — я был вынужден в целях сохранения тишины и порядка два раза прибегнуть к содействию полиции. Неизвестные лица, занявшие ложу первого яруса № 5, настолько возмутили весь зал своим громким смехом и неуместными замечаниями, что со всех сторон начали раздаваться возгласы протеста, вследствие которых капельдинерша обратилась к моей помощи. Я вошел в ложу и заявил присутствующим, что если они сейчас же не прекратят подобного безобразия, я буду вынужден вывести их из зала. Но едва я вышел за дверь, как до меня снова долетели хохот и негодующие голоса публики. На этот раз я вернулся с полицейским, который с большим трудом вывел нарушителей, не перестававших со смехом требовать обратно деньги. Когда они, наконец, успокоились, я им разрешил вернуться в ложу, откуда несколько минут спустя снова стал доноситься громкий хохот, вследствие чего я вынужден был окончательно удалить их из зрительного зала».

— Позвать контролера! — крикнул Ришар своему секретарю, который, прочтя этот рапорт еще рано утром, подчеркнул его, как особенно важный, синим карандашом.

Секретарь, мсье Реми, молодой человек, 24-х лет, элегантный, очень неглупый, но вместе с тем заискивающий перед директором, у которого служил по вольному найму и следовательно рисковал в любой момент лишиться места, заранее предвидя это приказание, позаботился, чтобы контролер был на месте.

— Расскажите, как все произошло, — резко произнес Ришар, едва тот успел переступить порог кабинета.

Контролер, ссылаясь на рапорт, пробормотал несколько бессвязных слов.

— Однако, что же их так рассмешило? — спросил Моншармэн.

— Вероятно, хорошо пообедали с вином, мсье, и были больше настроены развлекаться, чем слушать серьезную музыку. Едва войдя в ложу, они сразу же вышли и позвали капельдинершу. Она спросила, что им угодно. Тогда один из мужчин сказал: «Осмотрите ложу — там никого нет, не правда ли?» Билетерша ответила: «Нет», а мужчина произнес: «Хорошо, но тогда почему, когда мы вошли, то услышали, как кто-то сказал, что ложа занята».

Моншармэн с улыбкой взглянул на Ришара. Но тот не был расположен шутить. Со свойственным ему «чутьем» он сразу заподозрил в простодушном рассказе контролера одну из тех якобы, безобидных шуток, которые вначале только смешат своей изобретательностью, но в конце концов, могут довести до бешенства.

Контролер, желая угодить Моншармэну, также улыбнулся. Это было с его стороны ошибкой. Ришар окинул его таким молниеносным взглядом, что улыбка так и застыла на его лице.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
6 из 10