Летописцы летающей братвы. Книга третья

Обухова я видел и раньше. Поэтому моему появлению он ничуть не удивился, будто после последней встречи прошло не полгода, а пару дней:

– Послушай, старик, где ты мотаешься? Думаешь, что у меня других дел нет, чтобы тянуть твою лямку?

Его одутловатое лицо с мешочками под зелёными глазами было серьёзно, но в мягком баритоне чувствовалось озорство:

– Шестой номер без тебя выпускаю, и думаешь, что кто – то сказал спасибо? Не дождёшься. В этой конторе все так и норовят, чтобы свалить свою работу на кого – то.

Я уловил затаённый смысл его высказывания и тоже на полном серьёзе произнёс:

– Вот неблагодарные! Просто негодяи, Владимир Иванович! Но ничего, как-нибудь эту несправедливость мы компенсируем, – намекнул я на возможность посидеть вдвоём за бутылочкой.

– Твоими бы устами – да мёд пить, – расцвёл в улыбке ответственный секретарь. – Ловлю на слове. Зачем пожаловал? И не говори, чтобы поздороваться. К Обухову с этим не идут.

Я выложил свои мысли о возникших проблемах.

– Бытовуха, – подытожил Обухов мой короткий монолог. – Ты что, впервые с этим сталкиваешься? Сколько гарнизонов за твоими плечами? Шесть? Значит, столько же раз и возникал квартирный вопрос. Мог бы и попривыкнуть. Да что там офицер – это больная мозоль всего народа. И вот что удивительно, – загорелся речью полковник, – строим, строим, по статистике за десять лет всю страну можно расселить в новые квартиры, но на деле их катастрофически не хватает. А? Прорва какая – то, не иначе. Просто фантастика!

Владимир Иванович, словно в недоумении, развёл свои мощные руки в стороны:

– Давай, записывай адрес…

Административное здание хозяйственного отдела находилось неподалеку от Главного штаба ВВС, в одном из многочисленных дворов старой Москвы, и было похоже на особняк начала века. Приземистое, в два этажа, широкое и внушительное, уже своей архитектурой оно призывало посетителей к немому уважению и почтительности. У решетчатого забора старой вязки, отделяющей его от булыжной мостовой, стояло в ожидании хозяев несколько легковых автомобилей с военными номерами, автобус и два армейских вездехода. По опыту я знал: если машин – куча, значит, проводятся какие – то мероприятия и, следовательно, начальства на рабочих местах не будет. Но на этот раз ошибся.

Постовой за входной дверью, вылощенный не хуже часовых у Мавзолея, тщательно проверил мои документы и назвал номер кабинета на первом этаже.

Секретарша, миловидная женщина лет тридцати, встретила меня виноватой улыбкой и вежливо сообщила, что Анатолий Сергеевич будут с минуту на минуту:

– Да вы присядьте, – радушно пригласила она, указывая на стоящие у стены кресла и диван, мельком взглянула на карманное зеркальце и поправила причёску. Если это для меня, то знак неплохой. Стало быть, я выгляжу привлекательно. Но скорее всего, жест чисто профессиональный, инстинктивный.

– Наверное, строгий у вас начальник, – предположил я вслух, чтобы не молчать, и, думая, что хорошо бы полюбить такую кобылку. По всему видно, губа у начальника АХО не дура. Впрочем, это естественно: всякий секретарь – визитная карточка фирмы.

– Да уж, – неопределённо пожала высокими плечами женщина. – Но и в обиду не даёт.

Самое бы время развить эту тему, но в приёмную вошёл высокий, щеголеватый, насколько позволяла форма, моложавый полковник. Он небрежно, но внимательно окинул меня цепким, оценивающим взглядом, прикидывая, как на базаре в конном ряду, подойдёт ли в его хозяйстве сидящий перед ним зрелый жеребец.

– Кто-нибудь звонил? – походя, спросил полковник секретаря бархатным и густым, как мёд, баритоном, направляясь в свой кабинет.

– Из ХОЗО Московского военного округа, Анатолий Сергеевич, – поднялась с места секретарша с папкой в руках и поспешила вслед за хозяином. Наверное, понесла бумаги на подпись.

Я невольно вслушивался в наступившую тишину, но из-за двойных дверей не доносилось ни звука. Интересно, какие такие секреты могут быть у хозяйственника, пусть даже и главного авиационного штаба? Но моим фантазиям не суждено было развиться, потому что появилась длинноногая секретарша и пригласила к начальнику.

– Застрожнов, – представился он, приподнявшись навстречу. – О вашем прибытии мне сообщили, – сказал полковник, не уточняя, кто это сделал.– Что я могу сказать, – задумался он, – задача, конечно, не лёгкая, но постараюсь обеспечить вас жильём в ближайшее время.

Я явно оживился, потому что Застрожнов с иронией улыбнулся:

– Нет, совершенно не в плане, о котором вы подумали. Постоянную прописку в Москве вы получите года через два, не раньше, а пока ограничимся программой минимум: определим вас в офицерское общежитие где-нибудь неподалеку от работы, и уж потом будем отрабатывать варианты предоставления временного жилья и для семьи. Другого выхода не вижу, – будто оправдываясь передо мной, извинительным тоном закончил Застрожнов свой монолог. – Как вы на это смотрите?

Интересно кошки пляшут по четыре сразу вряд! Он ещё спрашивает, нет ли у меня претензий! Будто я что – то значу в Москве. Да я ещё и к выполнению должностных обязанностей не приступил, не то, чтобы завести какие – то связи, способствующие надавить на решение начальника АХО, но который почему – то предполагал об их существовании.

Опыт, приобретённый в боях с военными чиновниками, подсказывал мне, что у Застрожнова в загашнике имеется прожиточный минимум дефицитных товаров, в том числе и квартир. Но это был неприкосновенный запас – «НЗ», без наличия которого руководителям такого ранга не удержаться в служебном кресле. Распоряжался им только Главком ВВС. Обо всём этом я знал, но даже не заикнулся: быть наивным в мои годы, если не смешно, то очень печально.

– А положительно смотрю! – весело ответил я. – Как учили в первом классе!

Застрожнов рассмеялся:

– Люблю оптимистов. Деловые вопросы с ними решаются проще. Скажу не для распространения, что уже заложен фундамент высотного здания, в котором вам предстоит поселиться. Надо только набраться терпения и ждать. Поживите в общежитии инженерной академии, пока я кумекаю, как соединить вас с семьёй.

От Застрожнова я уходил полный надежд и веры в светлое будущее. Как ни крути, а он прав, без жены и детей я чувствовал себя одиноко и дискомфортно.

Офицерское общежитие слушателей академии Жуковского и впрямь находилось почти рядом с редакцией. Комендант, располневший на пенсионных харчах майор – отставник, ознакомившись с направлением, небрежно повертел бумажкой в воздухе, словно хотел сказать, что она ему до фени, но смиловался и определил мне место в комнате на первом этаже с подселением.

– Такие, как вы, у нас долго не задерживаются. Или получают ведомственную жилплощадь, или снимают квартиры частные, – объяснил он своё решение. – Да мне – то что, живите, коль получено распоряжение.

Комендант отвёл меня в конец коридора, открыл угловую дверь и пропустил вперёд:

– Не скажу, чтобы обстановка располагала к роскоши, но всё необходимое для повседневной жизни есть. Даже душ в полуподвале работает по вечерам. Вот так.

Остаток рабочего дня ушёл на благоустройство. Я перегнал машину под окна общежития, перетащил из неё военную амуницию и разместил в единственный в комнате трёхстворчатый шкаф, поужинал в ближайшем ресторане и умиротворённый, улёгся на жёсткую солдатскую кровать. Уже засыпая, вспомнил о реплике коменданта на счёт ведомственных квартир. По наивности, навеянной детективами, я предполагал, что такие хоромы находятся в ведении силовых структур, внутренних органов и конспиративных квартир контор, занимающихся госбезопасностью. Но оказалось, что всякое мало–мальски уважающее себя структурное образование по роду своей работы вынуждено содержать на балансе одну, две, а то и несколько прекрасно оборудованных люксов в престижных районах города. «Надо прозондировать этот щекотливый вопрос, авось что-нибудь и выгорит», – была моей последней мыслью.

– Эскадрилья, подъём! – донеслась до меня жёсткая команда дневального по казарме из далёкого прошлого.

Повинуясь ей, я, по раз и навсегда приобретённому иммунитету, сбросил с себя одеяло и, не раскрывая глаз, потянулся рукой к табуретке, на которой с вечера была уложена курсантская роба. И только здесь сообразил, что всё это привиделось.

Часы показывали ровно шесть. Я замотал головой, сбрасывая остатки сна, встал, сделал несколько произвольных движений, имитируя зарядку, и умылся. Прежде всего, надо было привести обмундирование в порядок. Как ни крути, а людей встречают по одёжке. Тем более – новых. Нынче у меня серьёзнейшая встреча с коллективом интеллектуалов, с которыми в дальнейшем предстоит долгая совместная работа до конца службы в армии. Покажусь ли, приглянусь ли щепетильному народу, ревниво оберегающему честь и достоинство редакции? Не прокатят ли по привычке на тачке непрошенного протеже, называемых в журналистских кругах «варягами»? Людьми, пришедшими ниоткуда по указанию сверху? Это – то меня больше всего и волновало, пока я наглаживал брюки и рубашку. С одной стороны – я свой в доску. Офицер с солидным стажем лётной работы, политработник, закалённый в битвах с косностью и невежеством, человек, изъездивший пол – России и принимавший участие в горячих точках, и вообще мужик покладистый и компанейский. Но им – то откуда это известно? Я – то понимаю, что свой, но для меня они чужие. И с их точки зрения я тоже чужак. Вот если бы коллектив был женский, внедрение было бы приятным и безболезненным. А здесь одно мужичьё. И каждый, конечно, считает себя корифеем. Но ничего, не дрейфь, старина. Ты ведь тоже не лыком шит.

От гостиницы до редакции пять минут хода. И пока я шёл, прокручивал в уме проект своего внедрения в новый коллектив. В том, что встретят меня сдержанно, я не сомневался. Если бы вакантную должность занимал человек, предложенный Политуправлению ВВС самим Главным редактором, никаких проблем бы не создавало. В абсолютном большинстве газет и журналов существовала именно такая практика. Но «варяг», насильственно внедрённый в коллектив власть имущими структурами, вызывал не только неприязнь, но и враждебность. Что – то вроде подсадной утки в местах заключения. Я это прекрасно понимал и готовился к длительной работе среди хищных и беспощадных аборигенов. Задача состояла не только в том, чтобы успешно внедриться и выжить, но и стать своим. Такие вещи легче всего проходят в группах, чья деятельность связана с элементами риска. У лётчиков и подводников, разведчиков и каскадёров, парашютистов и минёров. Да мало ли на земле профессий, чья работа выполняется на острие ножа. Там два – три эпизода определяют твою востребованность к особой сложности работе, которая мгновенно оценивается окружающими и создаёт имидж новичка. Не оплошал, проявил при выполнении первых заданий творческую смекалку, не сдрейфил при встрече с опасностью, – значит свой, подходящий мужик. С таким в разведку идти можно.

Другое дело, когда человек далёк от экстремальных ситуаций. Здесь для него – море возможностей для разного рода интриг, подсиживаний, подстав, гадостей и даже подлостей. Удивительно, но нашего человека мёдом не корми, лишь бы выпала возможность насолить ближнему. И чем круче, тем приятней. Это особенно характерно для небольших коллективов. Звериный инстинкт самосохранения заставляет людей занимать круговую оборону и отторгать от себя всякое инородное тело.

Обо всём этом я думал, рассекая плотную толпу москвичей, неприветливых, хмурых, как зимнее утро, с озабоченными помятыми лицами, спешившими во – время успеть на своё рабочее место в гигантской машине производства. Я тоже спешил занять освободившуюся нишу в журнале «Авиация и космонавтика».

Рядом с проходной, под лестницей, ведущей в редакцию, почти незаметная для чужого глаза, поскольку сливалась с казённым фоном серых стен, находилась стандартная дверь. Никогда её не замечал, но на этот раз она открылась, и на пороге появился стройный, моложавый подполковник в авиационной форме, но без головного убора. Худощавый, седой и элегантный, он остро окинул меня взглядом и улыбнулся, как старому знакомому:

– Сто к одному – вы наш новый сотрудник! – уверенно сказал он приятным мягким баритоном, шагнув мне навстречу и протягивая руку. – Горьков, Вячеслав. Редактор отдела космонавтики, – представился он к моему великому изумлению.

– Вы что – экстрасенс?

– Боже сохрани! – отказался от моего предположения подполковник. – Просто профессия обязывает. Да и словесный портрет, созданный ребятами, вполне соответствует оригиналу. Мы о тебе давно наслышаны. Ничего, что на «ты»? Тогда будем друзьями, – предложил Горьков. – Пошли наверх.

В курилке, облокотившись на перила лестницы, встречая нас взглядом, стоял Юра Кисляков, как всегда подтянутый и чем – то озабоченный. Мы не виделись с ним несколько месяцев, но он совсем не изменился. Такой же красивый, интеллигентный и улыбчивый. Разве что кудрявой седины поприбавилось.

– Ну, здравствуй, старина! – сердечно приветствовал он меня, обнимая и прижимаясь к щеке. – Что я тебе говорил? Попадёшь рано или поздно в нашу мясорубку.

Худая высокая женщина, стоящая рядом с ним и курившая длинную дамскую сигарету, с явным любопытством изучала меня зелёными глазами, словно товар, выставленный на прилавке. Поймав мой взгляд, она кивнула и назвалась Наиной.

На шум вышел из своего кабинета Владимир Иванович:

– О, ты уже здесь, – одобрил он моё появление грудным мягким баритоном. – Оформился? Ну, молодец!