Христиане

– Тебе, тебе, сын мой, предстоит руководить восстанием, в котором мы покараем всех наших притеснителей! – продолжал в жутком исступлении епископ. – О, мы обрушим на них наш гнев, мы будем убивать их во имя Бога нашего, кровью и страданием заполоним всю эту землю…

Кифа как и епископ пребывал в радостном исступлении. Слова Ермона, и его искренняя любовь к своим ученикам вдохновила и вселила в него большую радость.

– Суд над безбожниками мы начнем тогда, когда главный мучитель вернется в Иудею. – сказал Ермон, выходя из своего пугающего исступления. – Ты должен подготовить свою паству к восстанию.

Кифа одобрительно кивнул головой.

– Ты должен подготовить своих последователей к мученичеству и возможной смерти. Мы можем погибнуть, если все дело провалится, но погибнем мы с радостью на наших лицах, во имя Бога и царства его… – патетически заключил епископ.

– Я готов, учитель… – с одобрением произнес Кифа.

Тяжелое молчание установилось в полутемном склепе, среди собравшихся заговорщиков.

– Что агнец твой? Тот мальчик? Готов ли он? – вдруг спросил Ермон у Кифы.

Глаза Кифы сверкнули огоньком застенчивости. Губы его крепко сжались.

– Он готов, учитель, он последует за мной… – робко ответил он.

Ермон лишь слегка кивнул головой.

– Теперь ступал, сын мой… Твое стадо агнцев ждет тебя. – сказал в заключении епископ. – Ступай…

Юноша поднялся со своего места, с великой любовью посмотрел на своего учителя, и немедля направился к выходу из темного погреба. Там, наверху, его ждал верный, хотя и весьма опасный, друг.

***

Давид отошел подальше от злополучного дома, на стене которого красовался маленький символ заговорщиков – «ихтис», представлявший собой кровавый рыбий скелет. Он стоял, прислонившись к стене небольшого дома, расположившегося прямо посреди залитой солнцем улицы. Солнце нещадно жгло густые рыжие кудри на его голове. Но Давид как будто не замечал того жара, который царил на улице. Он был угрюм. Низко понурив свою голову и скрестив руки на груди, он ожидал появления Кифы.

Его друг появился снаружи внезапно. Кифа быстро вышел из полумрака, который царил за распахнутой деревянной дверью дома Ермона. Давид увидел, как его друг быстро приближается к нему, но не каких эмоций при этом на его лице не возникло.

– Что с тобой, брат? – спросил Кифа, приближаясь к своему напарнику.

Давид молчал. Он поднял свои глаза и посмотрел на Кифу. В глазах юноши читались гнев и разочарование, в них было что-то, что пока не могло быть высказано.

– Старик сказал все, что хотел сказать? – осведомился Давид.

– Да… – едва слышно ответил Кифа.

Он оглядел пустую улицу, остерегаясь того, чтобы кто-нибудь не подслушал их речей.

– Нам уже недолго осталось ждать, брат… – быстро произнес Кифа, – Учитель уверен, что скоро власти безбожников придет конец. Мы изгоним их с нашей святой земли… Мы очистимся… Нас ждет царство Его…

На неприятном лице Давида не возникло никаких эмоций. Он лишь молча отошел от стены и направился вверх по улице.

Кифа послушно последовал за ним.

– Куда ты сейчас, брат? – спросил он, послушно идя позади своего верного спутника.

– Домой, брат… – ответил ускоривший свой шаг Давид.

Он вдруг остановился и, обернувшись, посмотрел на своего патрона уставшим взором.

– Прошу тебя, друг, не следуй сейчас за мной… – Сказал он Кифе. – Ступай к ней… Или, еще лучше, навести своего агнца.

Кифа остановился. В его глазах выразилась сильная растерянность.

– Ступай… Прошу тебя… – повторил Давид, снова продолжая свой шаг. – На сегодня мне довольно твоего общества, прощай.

Кифа остался в совершенном одиночестве. Его радостное исступление после встречи с Ермоном быстро прошло. Теперь ему хотелось беседы с кем-нибудь. Ему хотелось почувствовать чью-то душевную привязанность к себе.

Как только силуэт его верного друга скрылся за аркой одного из домов вдалеке, Кифа решил навестить другого, не менее дорогого для него человека.

Глава третья

Возвращение Императора

Это был одна тысяча шестьдесят шестой год от основания Рима.

Ночной мрак покрыл собой все пространство вокруг каменной дороги, ведущей к славному городу Йерушалайиму. Почти беззвучно в густом и теплом мраке здешней ночи двигались повозки и не спеша скакали лошади. Небольшое войско двигалось в направлении тысячелетнего города.

Если бы кто-то из людей случайно оказался на пыльной дороге в столь поздний час, то он едва бы смог разгадать, насколько сильная и могущественная личность находилась сейчас посреди большой группы римских солдат. Среди большой армады, состоящей из хорошо вооруженных римских легионеров, находился тот, кого в то время именовали правителем всего Востока.

Личность эта, к удивлению вероятного ночного встречного гостя, старалась как можно сильнее скрыть себя и свое лицо под черным просторным одеянием. Она восседала на благородной лошади белого окраса, которая осторожно скакала, неся своего господина вдоль каменной дороги. Однако если бы в сию минуту пустыню в ночной тишине осветил яркий лунный свет, то на руке нашего таинственного всадника блеснуло бы дорогим бриллиантом большое кольцо. Подобные украшения в те далекие времена позволяли себе носить лишь очень влиятельные и одаренные большою властью люди.

И не случайно поэтому, что таинственной фигурой, облаченной в черное одеяние и охраняемой со всех четырех сторон надежным войском из преданных легионеров, был ни кто иной, как сам император Цезарь Галерий Валерий Максимин Август, известный нам также под именем Максимин Дайя. Он был нареченным императором Рима, а также властителем восточных провинций огромной империи. Этот человек вызывал к себе ярость одних и благородное поклонение других народов восточных провинций Римской империи. Его по праву считали великим. И как многие великие личности, он сочетал в своей натуре безграничную доброту и храбрость с безудержным гневом и желанием мести. Судьба подарила ему блестящую возможность – стать великим и увековечить свое имя в истории. Будучи когда-то простым воином, он, благодаря своему незаурядному уму, а также неограниченному честолюбию, сделал блестящую карьеру в римском социуме, достигнув небывалых политических высот. За его преданность и искренность император Галерий нарек его цезарем, одарив Дайю властью над восточными провинциями империи.

Властвовать Максимин начал в весьма неспокойное время, когда на Востоке бесчинствовали банды религиозных бандитов, а среди римских ставленников из местных царей плелись коварные интриги против римского владычества. Не было гармонии и среди самих римских соправителей. В то время их было трое: вышеупомянутый благородный Максимин, Флавий Лициний и Константин.

Все три властителя желали смерти друг другу, но более жестоким и усердным в деле захвата власти был Константин.

Дайя не был лишен честолюбивых планов, но больше всего его заботило установление законного порядка на подвластных территориях. И именно теперь, в это непростое и тревожное время, император Максимин возвращался в свои земли. Ему нужно было пополнить свои силы для новой и кровопролитной гражданской войны, а также прекратить бесчинства и разгул кровавого фанатизма на землях Востока. Его путь лежал в Йерушалайим.

Огромный город был тих и спокоен той ночью, когда его решил бесшумно посетить со своей стражей император. Всадники уверенно направляли своих лошадей вверх по улице, вся эта воинственная процессия старалась быть как можно более незаметной в ночном городе.

Максимин со своим войском прошествовал вдоль главной дороги – Кардо Максимус – с юга на север, мимо Храмовой горы. Его путь лежал к форуму, который был построен императором Адрианом во времена восстановления Йерушалайима после второй разрушительной Иудейской войны. Оттуда император последовал к храму Венеры.

На всем пути своего следования, в эту мрачную и прохладную ночь, Максимин был угрюм и молчалив. Он грозно и не прерываясь смотрел перед собой. Его мужественное лицо с черными бровям и волевыми складками вокруг рта выглядело угрожающе. Глаза его были спокойны, но в них таилось некое страшное чувство. Казалось, что великий правитель Востока сейчас находился в неописуемом гневе.

Его вооруженная свита остановилась возле высокого и блестящего золотом Храма Венеры. Здесь внезапно прибывшего императора ожидали самые почетные граждане города, который в те годы, вместо своего прежнего иудейского названия, носил имя Элия Капитолина.

Максимин опустился со своего коня и быстро направился в сторону храма. Жители города восторженно встречали его, но императору в столь тяжелое время было не до любезных и хвастливых приветствий.

– Геркулий! – произнес император своим решительным голосом, войдя в просторный храм.

Навстречу ему вышел седовласый человек. Он был невысокого роста, седовласый, но с весьма приятным лицом.

– Мой император, – подобострастно произнес этот старик, – как радостно, что вы соизволили прибыть в столь тяжелое время в нашу провинцию…