КПСС, Юрка и хрустальная люстра

КПСС, Юрка и хрустальная люстра
Григорий Григорьевич Федорец

Непридуманная история. Как принимали в КПСС на излете восьмидесятых годов.

Эту историю, что произошла в конце 80-х годов, в небольшом сибирском городке, рассказал мне один знакомый. Он тогда работал в местном горкоме комсомола инструкторам. Должность не великая, но требовала, по тем временам, выполнения определенных условностей.

Многие, наверно, помнят о той заботе, что проявляли тогда коммунисты о своем «младшем брате».

А, одним из обязательных требований к функционерам комсомола являлось членство в КПСС. Вот эта правдивая история рассказывает о том, как вступали в те годы в компартию. Вернее, как принимали туда.

****

Захолустный провинциальный городок, но все «как у людей». Есть добротный железнодорожный вокзал времен Николая второго, с терпким запахом нагретого мазута летом, грохотом проносящихся товарников, унылой общепитовской «точкой» под незатейливым названием «Гудок».

Есть и каменный Ильич с кепкой и без, строго взирающий на наглых воробьев и жирных ворон на площади.

Есть и пыльные летние улицы в тополином пуху, колдобинах и лепехах окаменевшего навоза, отчего проезжающий по ним автомобиль дребезжит и подпрыгивает.

И, конечно, присутственные места «Белого дома» местной власти в хрущевском минимализме, ансамбль которого завершает купеческие особняки, оккупированные городской милицией, да входящими «в первую голову» почта-телефон-телеграф и госбанк. Этот район местные жители именуют «центром» или «городом».

****

Наша история разворачивается камерно, в стенах «Белого дома», где три этажа занимает ГОРКОМ КПСС.

Малый конференц-зал. Солнечное июньское утро. В обычное время здесь натаскивают доморощенных агитаторов на предмет квалифицированного охмурения масс, но сейчас великое таинство, партийное собрание АППАРАТА, кормчих городка.

Строгие волевые лица, преисполненные важностью происходящего, идет процесс приема в партию.

Рефери, старая дева мадам Глазунова. Она же командир идеологического отдела горкома, главный спец по научному оболваниванию масс.

Главный герой – Юрка Чернов, человек, который вливается в ряды «славной и непобедимой».

Зрители в зале, провинциальные боссы «ума, чести и совести нашей эпохи», НОМЕНКЛАТУРА.

Глазунова:

– Товарищи! Повестка нашего собрания проста и величественна. Мы принимаем в наши ряды еще одного товарища. У него закончился кандидатский стаж и его пора принимать в партию. Конечно, у товарища Чернова есть еще недоработки, но налицо заметное стремление исправлять свои ошибки и совершенствоваться. Вот уже три года он работает рядом с нами. И, надо заметить, достаточно неплохо нелегкую работу инструктора горкома комсомола. Но, принимая в партию, мы должны помнить о чистоте ее рядов. Теперь о товарище Чернове. Хотелось бы услышать от него объяснения на некоторые вопросы. Почему на прошлое собрание нашей партийной организации он не пришел? А, ведь, на повестке был его прием в партию. И, лично товарищ Матвеев, председатель парткомиссии горкома, его приглашал. Хочу напомнить, что посещение партийных собраний есть святая обязанность каждого коммуниста! Давайте послушаем Чернова.

Встает Юрка Чернов, молодой парень, одетый в строгий костюм не маркого цвета, однотонную рубашку и черный галстук, и направляется к небольшой трибуне, с которой только что вещала Глазунова. Он серьезен, собран, даже немного скорбен. Встав за трибуну, поправляет галстук, оглядывает унылые лица собравшихся, неглубоко вздыхает и … отводит взгляд в окно, за которым веселиться летнее утро. Проходит несколько томительных секунд. Пауза затягивается.

– Ну, Юрий, – подбадривающее начинает Глазунова,

– расскажите нам, вашим товарищам, что переполняет ваши чувства и мысли в такой момент?

Юркино лицо на мгновение оживает и вновь принимает старушечье выражение. Тишина в зале начинает тихонько звенеть. Скрипят под кем-то стул, вырывается негромкий вздох. Сидящие переглядываются. Не выдерживает Матвеев:

– Юрий! Начните с того, почему не пришли на прошлое собрание. Здесь все ваши товарищи и они готовы выслушать.

При первых же звуках голоса Матвеева, Юрка начинает топтаться, вбирает в грудь воздух и говорит:

– Товарищи!

Проходит несколько томительных секунд.

– Я, конечно, понимаю глубокую важность настоящего момента. Торжественного момента. И, потому волнуюсь, – продолжает он. В зале ободряюще шумят. Юрка опять кидает взгляд в летнее окно и замолкает. Часы на стене бойко отстукивают мгновения. Пауза затягивается. Следующим не выдерживает Водников, первый секретарь горкома, невысокий крепенький мужичок с крестьянским лицом:

– Товарищ Чернов! Вы начинайте говорить, время идет! Нас люди ждут. Уже 20 минут обсуждаем. Юрка тут же реагирует:

– Да, да, конечно. Сейчас. Так вот, насчет прошлого собрания, товарищи. Вы, ведь, знаете, что я живу со своей бабкой в одной квартире. Так из-за люстры я и не пришел прошлый раз.

Опять пауза. Вскакивает Глазунова:

–Да, вы, Чернов, объясните в чем дело. Какая люстра? Причем тут люстра?

–Хрустальная люстра-то. Бабка купила. Накопила старая с пенсии и купила. Месяц приставала, повесь, да повесь. А, у меня все времени никак. А, накануне прошлого собрания и выгадал времечко. Да, думаю, повещу. Раз уж куплено.

Выдав столь длинную речь, Юрка замолкает. Неторопливо берет стоящий на трибуне графин с водой, наполняет стакан и мелкими глотками выпивает. В зале приглушенно:

– Хреновину какую-то несет. Люстра хрустальная. Что за идиотизм.

Назревающие вопросы опережает Юрка:

– Решил я ее в зале повесить. Стол перетащил как раз под крюк, который из потолка торчит. Рядом стул поставил и сам туда полез. И, вот тут, товарищи, и совершил я трагический промах. Мне бы бабку позвать на помощь, подержать стул. Жены, Ольги-то, дома не было. А, я сплоховал.

Еще раз наполняет стакан из графина. Звучно отхлебывает и продолжает:

–Да, сплоховал. Залез, значит, я на стол, а с него на стул. Люстру держу в руках крепко. И, потянулся ее, люстру, на крюк зацепить. Да, товарищи, забыл сказать, потолки у нас в квартире высокие, метра три с лишнем. И, как я не кожилился, не могу достать до крюка. Тогда, думаю, стул на стол поставлю. С него уж точно достану, со стула-то. И, тут вторую трагическую ошибку совершил. Мне бы опять бабку крикнуть, чтобы помогла. А, я нет. Сам, думаю, стул подниму. Поднял одной рукой и посредине стола поставил. А, стулья у нас в квартире, наши, местной фабрики. Ножки хлипкие, шатаются, как у теленка-сосунка. Встал потихоньку на стул. Люстру дорогую, хрустальную держу крепко. Потянулся к крюку и, уже чуток осталось, а стульчик-то подо мной хрясть. Ножка подвернулась и я полетел. Лечу, а сам люстру крепко держу и думаю, выпущу, разобьется вдребезги, а деньги большие бабка заплатила. Да, и красивая она, жалко. А, не выпущу, сам разобьюсь и не смогу на партийное собрание пойти. Пока вся эта карусель в голове неслась, я и состыковался. Да, так шмякнулся, аж в пояснице хрустнуло, а в голове такой гул пошел, будто на фонарный столб наскочил. Ну, все думаю, копец. Доигрался хрен на скрипке. Завалился, что носорог, на пол. Бабка вокруг бегает, причитает, а я в руке люстру держу. Спас.

Тут Матвеев ехидно спрашивает:

– Товарищ Чернов, а почему же на следующий день после твоего полета, видел у тебя под левым глазом синяк? Как так?

На что Юрка резонно:

–Так я когда летел, физиономией о стул задел.

Глазунова к концу юркиной речи вся багровая сделалась:

– Да, это ахинея какая-то, товарищи. Чернов! Вы, что, издеваетесь над всем партийным собранием?! Какая люстра, какой стул?!

Юрка тут же в ответ:

– Людмила Никаноровна! Товарищи! Так я специально подробно рассказываю вам. Честно, без утайки, как своим старшим товарищам. Чтобы вы всю картину четко представляли. Да, товарищи, я виноват. Мне надо было, дураку, не люстру спасать. Будь она не ладна. А, морду свою и здоровье. Извините за грубое слово.

– Слушайте, Чернов, а мне говорили, что вы просто подрались. Гуляли в какой-то компании. Пьяным домой возвращались и подрались в подъезде с соседом, – неожиданно вклинивается в разговор Водников.

– Ну, это сплетни и оговор, товарищ секретарь, – уверенно парирует Юрка:

– ну, сами посудите, мне на утро идти на работу, а там партсобрание. А, я взял бы и напился. И, еще и подрался. Вранье и оговор.