Несуразица

Несуразица
Игорь Митрофанов

Работы автора не были опубликованы при советской власти по понятным причинам. Но и после падения СССР, когда всё(!) стало можно печатать, рукописи сознательно не были отданы в издательства. Сегодня время крайностей ажиотажа прошло, и автор выносит на суд читателя простую, спокойную, добрую книжку.

Анекдоты, басни, притчи, каламбуры собраны воедино относительно последовательным повествованием. Книга написана в модном сейчас, но редком жанре «утопического оптимизма».

Автор старался для людей, которые готовы посмотреть на себя лучше, чтобы увидеть хорошее в других. А с тем, шагнуть из эпохи жестокости в «Эру Милосердия».

Игорь Митрофанов

Несуразица

©Митрофанов И. 2013 г.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Предлог дл использовани :

Вскрыть и ознакомиться, если на Вашем необитаемом острове кончился последний патрон, и вовремя не пришла вчерашняя газета.

Можно листать от середины наперед, переворачивать снизу вверх или просматривать по диагонали.

Сюжет все равно не упустите. Зато, попадая пальцем в глупое слово, скоротаете час пустой до прибытия шлюпки, гребущей в тумане на подмогу!

Все стилистические и синтаксические промахи, здесь допущены умышленно. Препинания знаков расставлены, иногда, специально не правильно. Тавтологии преднамеренны. Ошибки проверены, найдены и оставлены. Но, если Вам удастся обнаружить вопиющую безграмотность… бросьте!

Не Вы – первый!

ПРИЯТНОГО ПРОСМОТРА!

Если Вы потер ли интересную мысль, не горюйте!

Она давно уже кем-то найдена.

Если Вы нашли интересную мысль, не ликуйте!

Она давно уже кем-то оставлена.

1

Новый Год явился, как всегда, негаданно, исподтишка январского «завтра», и привычно, невпопад ошарашил город вынужденными праздниками. Шутка ли! Новых Годов не было уже, без малого, год! Поэтому целые пол с половиной недели до конца декабря радость была весёлой, непоседливой и, балуясь, совсем не мешала серьёзным проблемам. Нетерпеливые нарядные выходные подпрыгивали, махали издалека встречающим и, дурачась, подталкивали в спину последние неуклюжие, рабочие дни. А те, неповоротливые от эдакого натиска и шума, ещё больше толпились, путались в ногах и застревали в проходе.

«Будни! Проходим! Проходим живее! Не задерживаем праздники!..»

Встреча Нового Года наступила. Да так чувствительно, что по пути отдавила носок ботинка, смяла манжет штанов и, надорвав карман рукава, запятнала блузу костюма прилипшими к пролитому вину конфетти.

ОН, в общем-то, никого к себе и не приглашал! Просто молчаливость отказа звучала для всех, как призывный клич беременного лося в брачный период. Вот почему многочисленный праздник безжалостно лихачил сейчас по родному линолеуму, до боли знакомым обоям и отеческому паркету, не оставляя безучастным даже вечно плюющий в себя потолок.

Каждая любая компания по интересам «отдыха» единогласно настаивала на том, чтобы ОН присутствовал в ней, являясь «фишкой», «развлекашкой», «погремушкой» торжества. А, в конце меропринятий, ещё и мероприятным «неваляшкой», когда, поздним звёздным утром третьего дня, мог сплавлять «в доску» матерящиеся «брёвна» с места боевой славы по местам дисклокации. Желая быть нужным, ОН мирил эти свои «должности» с собой, почёсывая между ушами мурлыкающее самолюбие…

– Шампанского! Шампанского! Быстро! Шампанского! Двенадцать!» – не успевал вопеть чей-то полузнакомый «зачинщик» 1–го января. Хлопотун умудрялся нависать всем торсом над массой неоткупоренных совсем бутылок, почему-то не наливая, а создавая волну и вскидывая руками, как будто подводная рыба салями наотмашь тащила его на дно. Бесполезного крикача отодвинули, и пробки полетели в старенькую, позолоченную краской, люстру. «Бом! Бом! Бом!» – бил себя в грудь телевизор и, выставляя на весь экран царь-циферблат, приказывал народу загадывать разумно выполнимое желание. «Бом! Полночь! Бом!»…

«Опять Москва врёт!» – икнулось где-то в Екатеринбурге. Куранты, как всегда, спешили но, как всегда, жалко – не поспевали за страной.

Кажется, только два часа назад было полдвенадцатого! Вчерашний год, не успев повзрослеть, ушел насовсем и, не специально задев локтем, слегка подтолкнул жизнь ближе к краю. Санкционированное веселье, тем не менее, тушило свет без оглядки на застольное свинство и заоконную слякоть. Праздник буйствовал, подспудно кратко натыкаясь на нежный детский вдох мандариновой хвои или на взрослое тёплое ощущение лишнего выходного дня.

ОН ретировался на балкон, до отказа забитый лишними вещами и ничейными гостями. Все предметы находились на своих исконных иконных местах со дня новоселья. Рыжие железки от велосипедов, длинные занозы лыж, тазики без ушек непонятной конфигурации с чёрными продыринами глазков и ещё много кой-чего, так же необходимого для правильного ведения балконного хозяйства, как археоптериксу – руль набора высоты или выхухоли – подгузник. Только нося на себе рудиментарный атавизм маминого: «Пускай стоит. Оно никому не мешает!» терпелось не сбросить всю эту бижутерию на головы зевак улицы Тельмана. Сейчас, с желанием коснуться влажного воздуха, ОН тихо протиснулся между двумя – мужчиной и женщиной – на волю. Внимательно, на боках подошв, чтоб сильно не топнуть в резонанс и в то же время медленным шагом, дабы, перемахнув всю узкую ширину сразу, не выпорхнуть[1 - Резкий, небдительный выход на воздух мог понести тяжёлые и необоснованные потери личного состава человеко-единиц. Во-первых: порог из двери залы в дверь на балкон был настолько высоко над полом, что перешагивающий почти касался коленом подбородка, как будто хотел завести мотоцикл «Иж Планета Спорт» с первого раза. А во-вторых: обездоленная ещё при мучительной стройке рождения площадь балкона не могла даже представить себе, что пространство – существует. Поэтому любой недотёпа, чревато не замолкающий в сторону, на скорости коснувшись перила животом, мог улететь «прочь – в ночь».] из «гнезда», притёрся к покрученной перилине, поместившись собой на одной шестой части суши белья, и стал наслаждаться капельками ниспадающей на лицо ночи.

Вытеснившись на мнимую наружу, опрометчиво думая, что спасён, и жадно вдыхая моросящий ветряной туман, ОН тут же попал спиной в объятья соседки, в засаде ожидавшей удобного момента с будущего начала прошлого года. /Балкон, по проекту, облизывал две квартиры/. Соседка являлась уроженкой Верхнего Иерихона и, естественно, никогда не повышала голоса без надобности. Но потребность её голосовых связок связывать громкие бессвязные предложения перекрывала все звуки региона на сорок два часа в сутки. Если у рядовых граждан потребность голосовать за царскую бзду о царской мзде просыпается только раз в несколько лет – на «выборах», то соседка «голосовала» из окна бескорыстно все 367 дней в году. Теперь же, вперёд орящая, захлестнула гарроту цепких пальцев на кадыке беспечного и наивного собеседника[2 - Собеседник – сокращённый собирательный образ соседа по беседке.].

Те пальцы по локоть пахли майонезом и скользили. Это таило надежду улизнуть.

– Ах ты, мой дорогой! – рычала самогонными свиристелями Моисеевна, с новогодней отзывчивостью расслабляя зажимы «струбцин»[3 - Струбцина – один из видов вспомогательных инструментов, используемый для фиксации каких-либо деталей в момент обработки, либо для плотного прижатия их друг к другу, например, при склеивании (прим. редактора).], не давая сразу умереть до смерти: – Наконец-то я тебя словила, красавца! От щас прямо – спробуй отвернуть равнодушное внимание. Будешь слухать мою доброту стоко, скоко я не выдохнусь! Я всегда знала, шо ты иногда спустишься с высоты свого птичьего помёта и тебе ох, как придётся…»

Чего «придётся» было недосказано, так как хватка соседки отвлеклась на неожиданно свободно пробегающего в дверном проёме её больного супруга. Выдернув горло из «крабовых палочек», ОН по инерции ввалился в квартиру, по ходу движения ударяясь обо всё, что не смогло увернуться. Используя очередной всеобщий тост: «За сбычность мечт!», включив защитное поле, напустив на себя побольше дыма, притворившись незаметной кроличьей шапкой-невидимкой и перестав работать на приём сигналов, ОН прорвался в подъезд и вошёл в мир истинный – мир улицы. /Все подъезды непременно ведут в дом. Этот, почему-то, всегда вёл на улицу!/ Теперь, совсем не думая, можно было слоняться по новогодним лужам, и освобождённые мысли выстраивались за спиной чётко-точным ритмом джаза. Этот дух импровизации давал свободу смеяться вслух, думать вслепую, читать стихийные или упрознёные строфы и гулять – не впопыхах!

Тут одна едкая, но ёмкая ФРАЗА вынырнула и всплыла – то ли из сырости воздуха, то ли из памяти, то ли из подворотни. Она прикидывалась как-то импозантно выглядеть, но храбрилась неубедительно и бездомно. Звучала ФРАЗА приблизительно так: «Грузите апельсины бочками!» Несмотря на непонятность подозрений, ОН смалодушничал. Не цыкнул, не замахнулся, не дал пинка! Да даже просто не убежал! А ФРАЗА, коснувшись «тепла», зацарабкалась наверх, шмыгнула в голову и, выгнув спину, шершаво полизываясь, заурчала:

«Дружите дружбы друзьями!»

– Какой я тебе друг!?

Ответил ОН вопросом. Но наглость не была подлой, поэтому настроение идти не упало. Забыв, чего хотел, путь продолжал лежать. «Стоять!» – подумал ОН и интуитивно повернул к самой вульгарной уличной ёлке города – главной общей цацке года. Да не пребудут детские игрушечные праздники шуточными для взрослых![4 - Заметьте, те, кому не удалось побывать ребёнком: для детей Новый Год – это серьёзно!]

Эта юдо-ёлка торчала из центральной площади и была самой единственной – по росту, и самой эксклюзивной – по миганию огней. Просто мракобесие, ей-богу! Даже у мэра, в его квартирах, не было ничего расфуфыреннее по пушистости и ослепнее – по лампочкам. Все в городе с рождения примирились с природным явлением: «ночью должно быть темно». Население склонялось к чьему-то мнению, что столбы в городе не для света, а для проводов с подвешенными кедами. Куда ещё садиться уставшим птичкам? А литературные языковеды вывели происхождение слова «фонарь». Мол, это столб, об который чаще всего набивают синяки под глазом.

Ну, ладно. Не горело никакого света никогда – «хоть глаз выколи» – себе, и не горело – привыкли. Но так, как не горело того же самого света сегодня! Затмение какое-то! «Попробуй, попади ещё – у себя тот глаз найти, чтоб выколоть!» А всё по тому, по той и по тем, что дополнительная последняя, одна резервная мощность котельной и запасной аварийный режим работы аккумуляторной подстанции, со всеми вытекающими отсюда электричествами, были брошены на предельную яркость генеральной криволапой ёлки района при явной бесхалатности администрации. В Новый Год городская депутатия не щадила себя в щедрости.

МЕТКА[5 - «Метка» – узелок в памяти.]

Никогда не щади себя в щедрости!

И сейчас это ёлище – символ административного вмешательства в заботу о населении, «детищё» отцов города – испускало дух света на головы со благодарных граждан. Над верхушкой в звезде поднимался дымок сияния.

Сильная мокрость сверху постепенно превращалась в слабую снежность везде. Вышедшие за рамки своих трущовок на праздник огней люди были настолько рады выдумке про зиму, что, вопреки грязи, пытались играть в «снежки» всем попавшимся под руку, и бросались супом из снега, кашей из града и компотом из лёда. Подходы к центральной смотровой площадке города громко не скучали звуками человеческого праздниколикования. Даже заблудшему незрячему глухому было «с легка лёгкого» сориентироваться сейчас в основном направлении неуверенного продвижения. Со всех сторон подталкивали только в одну сторону. Все шли на небесный свет. Шли, шли и шли к тому месту, где издалека, боковым зрением небо казалось дневнее ночи. Шли к ёлке.

Ёлку ту по краям украшали, охраняли и усугубляли два помпезных гомерических казуса: Дед Морозко и Снегурка Отморозка. Трёхметровые фигурки из залитого дождливой водой серого позапозавчерашнего снега. «Наши нэцки» – любовно, «по-японски» называли их горожане из-за уродливости одутловатых пузатых безглазых форм и оттопыренности припугнутых оскалов. Этих щелкунчиков из армии Урфина Джюса вот уже семнадцать лет подряд подрядом мэрии отлеплял местный искусствовед и экскурсовод музея шотландской, канадской и новозеландской диаспор, свободный веятель – ваятель Нэвэртий. Под творческим псевдонимом Васылэга-Дэрибас. Нет! Трудился человек не похоти ради! Нет! А только из-за своей короткой ежегодной трёхобзацной заметки в районной «Правде октября»[6 - «Правда октября»??? Хочется надеяться, что где-то в других весях торгуют также «Истиной января». Продают «Порядочность февраля». Покупают «Мартовскую преданность». Зачитывают до дыр «Апрель без вранья». Обворачивают колбасу «Майской былью». Стоят в очередях за курортными изданиями: «Целомудрие июня», «Верность июля», «Непоколебимость августа». Заучивают наизусть «Правильность сентября». Прикрывают голову от дождя «Непогрешимостью октября». Подтираются «Честностью ноября». Стелют на стол «Обет тридцать первого декабря». И убирают со стола «Покаяние нового января», уже заказывая наперёд «Февральскую исповедь».] о себе и о том, что находятся ещё люди, которые, несмотря на тяжёлые невзгоды, приукрашают и без того ужасную жизнь остальных!

Эту заметку самого краеведческого лица местности набирали всегда на третьей – последней странице газетки. Там, где обычно поздравляли и скорбели. По логике вещей, должна была существовать и четвёртая страница, но её не было. /Какая логика может быть в глубокой периферии?/ Очевидцы говорят, мол, четвёртую страничку занимал «некогда» /остальные твердят: «никогда»/ строительный раздел под названием: «Известь и я». Несколько лет там писалось про ударные прорабные стройки и ремонты районщины. Писалось-писалось, пока на глаза не попалось! Остроумный, видно, редактор колонки «Известьия» исчез, а с ним посадили и четвёртый перегиб издания. И по сей день никто не отваживался ступнуть – тьфу-тьфу-тьфу – на опальную площадь районного брехунка. И выходило несчастное бесплатное «еженедельё» с остающимся чисто-серым последним заворотом. Так же не существовало в газетуньке, в этом «папирусе правды», и раздела «Культура», куда можно было бы заверстать, от глаз подальше, мнение столь творческой личности. /Место для культуры – это бюджетные гроши – в кручу!/ Вот и ютилась статейка промеж двух, жирно наведённых коммерческих объявлений: грустного и весёлого.

Грустное:

«Василий Зю. З. – директор фабрики —

принимает

искренние скорбления и соболезнования

по поводу скоропостижной утраты его тёщи