Ключ для пешки

– М-да… Видок у тебя… Все цело? Может, в больницу?

– Нет. Все нормально, – собрав всю оставшуюся силу воли, Федя поспешно поднялся на ноги. Олег ему помог.

– Голова не кружится?

Федя отрицательно помотал головой, изо всех сил стараясь стоять прямо. На самом деле ему конкретно было нехорошо.

– Пойдем, отвезу тебя домой, – Олег поднял валявшуюся неподалеку Федину шапку, отряхнул, протянул подростку.

– Не надо, я сам дойду. Спасибо, – Федя с трудом надел шапку: правая рука плохо поднималась.

– Давай довезу до дома, не дойдешь ведь!

– Дойду. Я в порядке.

Олег Павлович с большим сомнением посмотрел на юношу, но настаивать не стал.

– Что им нужно?

– Ничего.

– Ну, не хочешь – не говори, – довольный собой, Олег был в хорошем расположении духа. – Иди домой, умойся.

Олег сел в машину, уехал. Федя стоял в растерянности. С одной стороны, он был благодарен отчиму, но в душе поднималась такая волна стыда, что именно этот человек увидел его в подобном положении… Человек, которого он боялся и ненавидел всем сердцем, но чье мнение все же для юноши было определяющим.

Задыхаясь от ярости, Федя вытащил из сугроба сумку, отряхнул, поплелся домой. Его шатало. Острая боль пульсировала где-то слева, под ребрами. Правое колено при каждом шаге ныло невыносимо. Подросток присел на скамейку, откинулся на спинку, прикрыл глаза. Когда немного пришел в себя, вспомнил, что уже безнадежно опоздал на урок, теперь прогулять придется. Надо хоть педагогу позвонить… Сунул руку в карман полупальто и тут же отдернул, сильно порезав обо что-то палец. Литвинов слизал кровь, сплюнул, нашел в другом кармане платок, обернул вокруг ранки. Уже крайне осторожно залез в карман, тихонечко достал мобильник… Вот черт! Экран разбит вдребезги, наверное, уже не отремонтировать. Крайне неприлично громко выругавшись, Федя поднял голову и через секунду готов был сквозь землю провалиться. Влажные карие глаза с длинными ресницами смотрели на него удивленно и презрительно. Ирина, та самая новенькая, прошла мимо, не сказав ни слова.

Литвинов довольно быстро оклемался. Плохо ему было только по дороге домой, он даже пожалел, что не согласился поехать с Олегом. Дома же охающие мама с горничной быстро привели его в порядок, обработали все ссадины, приложили лед к распухшему колену, и к вечеру юноша чувствовал себя пусть не хорошо, но вполне сносно. Драповое черное полупальто сыграло роль амортизатора и смягчило удары. Хотя самому пальто пришлось в последующие дни пройти через химчистку и ателье, где пришили наполовину оторванный рукав. Телефон выбросили на помойку и сразу купили новый. При таком уровне обеспеченности семьи это не было проблемой.

Наташа долго пилила Олега за то, что не довез сына до дома, Федю пилила, что тот наотрез отказался поехать в больницу. Потом Наташа с Олегом вместе доставали Федю, пытаясь выяснить имена «малолетних преступников» и причину драки. Поступило предложение написать заявление в милицию, пойти в школу… Подросток молчал как партизан и заявил: если они появятся в школе, он туда больше не пойдет. В конце концов Олег пришел на помощь:

– Ладно, Наташ, отстань от него. Не хочет говорить – значит сам разберется. Молодец, хоть немного по-мужски мыслить начинает.

Федя гневно сжал губы, внутри все закипело: «хоть немного» убило «молодец» на корню.

– Нельзя в себе держать все проблемы! – возразила Наташа. – На то и существует семья, чтобы помочь в такие моменты!

– Наташ, поверь мне, это не тот момент, – ответил Олег, и Федя впервые в жизни почувствовал с ним солидарность. На этом и закончили.

Несколько последующих дней Бочков победителем смотрел на Федю, но, осознав в конце концов, что тот признавать себя побежденным не собирается, как-то прошипел ему в ухо, проходя мимо:

– Будь уверен, ботаник, я тебя достану!

– Долго дотягиваться будешь. Подрасти сначала.

– Я тебя с такой грязью смешаю, не отмоешься.

– Я, Бочков, с такой грязью, как ты, не смешиваюсь. У меня ингредиенты другие.

Бочков презрительно усмехнулся и зашел в класс.

Федя больше не грузился по поводу Кости. Он знал: после недавней сцены Бочков еще долго его не тронет, просто потому, что сильно испугался в тот раз: его видел Олег. За драку могли исключить из лицея. Намного больше Литвинова волновало другое: новенькая нравилась ему так, как не нравилась еще никогда в жизни ни одна девушка. Было достаточно одного взгляда в ее сторону – и у юноши перехватывало дыхание, сердце начинало колотиться, как сумасшедшее. Стоило Рашевской просто появиться в поле зрения Феди, как он тут же становился рассеянным, неловким, у него неизменно что-нибудь падало. Один раз в столовке он десерт на себя опрокинул. Ян поначалу прикалывался, по-дружески, конечно, но потом понял, что это серьезный клинический случай, и перестал доставать Литвинова, которому было совсем не до шуток.

Ирина быстро стала центром внимания всего класса. Ослепительно красивая, неизменно уверенная в себе, она в то же время ни капли не походила на ярких, гламурных и наглых девиц, встречающихся в каждой школе. Напротив, более всего в ней привлекало какое-то тихое достоинство, можно даже сказать, аристократизм. И говорила она всегда так, что с ее мнением невозможно было не считаться. Девчонки с завистью присматривались к ней. У мужского состава она сразу же стала общим предметом воздыханий, чем вызвала глубочайшее неудовольствие прекрасной половины. За ее спиной шептались, обсуждали каждое слово и каждый шаг. В лицо же все общались очень мило и доброжелательно.

Главным претендентом на вакансию бой-френда Рашевской считал себя, конечно же, Бочков. Причем она явно ему симпатизировала, но держала пока на расстоянии. Как, впрочем, и всех остальных.

Федю страшно бесила популярность девушки. Она теперь словно стояла на пьедестале, дотянуться до которого простым смертным было не дано. Все попытки других парней подкатить к Рашевской вызывали у Литвинова взрывы мучительной ревности. И поскольку таких попыток больше всех предпринимал Бочков, ненависть Феди к нему возросла многократно.

Не передать, как Литвинову хотелось сделать первый шаг, однако даже просто подойти к Ирине и заговорить казалось юноше абсолютно нереальным. При одной только мысли об этом, волнение сразу зашкаливало за крайнюю критическую отметку и мозг погружался в глубокое состояние «off».[3 - Off – выключено (англ.).] К тому же, Федя искренне был уверен, что шансы его намного меньше нуля. Первые дни их знакомства были далеко не идеальными, и теперь Ирина вообще его не замечала, с неизменным равнодушием глядя сквозь него, как через оконное стекло.

В среду не было третьего урока: физичка заболела. Погода стояла великолепная – солнечная, безветренная… Федя с Яном убежали на набережную. Лед с реки еще не сошел, но солнце припекало уже совсем по-весеннему. Снег, сливаясь с горячими лучами в предсмертном экстазе, слепил глаза. Казалось, весной воздух стал совершенно другим, словно какой-то волшебник вплеснул в него неведомое вещество, некий гормон счастья.

Ребята долго просидели на скамейке, любуясь солнечными бликами на льду и болтая ни о чем. Время пролетело незаметно. Ян взглянул на часы и громко выругался: на биологию уже катастрофически опоздали. Друзья вскочили со скамейки, понеслись в школу со всех ног. Подбежав к дороге, они не успели на зеленый сигнал светофора: машины помчались потоком – пришлось ждать. Федя согнулся, задыхаясь. В боку сильно кололо. И тут он вскрикнул от неожиданности: чьи-то цепкие пальцы крепко схватили его за руку. Юноша дернулся, резко обернулся. Рядом с ним стояла старая цыганка. Пронзительные черные глаза застыли на ее уставшем лице, изборожденном глубокими морщинами. В них читался страх и нечто противоестественное, потустороннее, можно даже сказать, ненормальное.

– Пустите! – Федя растерялся.

– Подожди, – проскрипела цыганка. – Я скажу, и пойдешь дальше.

– Мне не надо ничего говорить, у меня денег нет! – невольно вырвалось. Мама однажды рассказывала Феде, как цыгане обманывают прохожих на улице, один раз она даже сама вот так попалась.

– Мне не нужны твои деньги, мальчик, не обманывай зря старую женщину.

Литвинов густо покраснел. Деньги у него, естественно, были. Ян удивленно наблюдал за происходящим, пока еще не встревая.

Феде стало не по себе. Эта старуха была какая-то особенная. В ней будто дышала древняя сила, притягивая и одновременно пугая своей необычностью. Костлявая темная рука, покрытая браслетами, продолжала крепко держать рукав Фединой куртки.

– Ты тот, кто должен выбрать, – сказала цыганка. – На этом пути, Федя, тебя ждут жестокие испытания. Но заклинаю тебя, сделай правильный выбор. Судьба моего народа полностью будет зависеть от этого выбора.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – Литвинов смотрел на старуху удивленно и испуганно.

Цыганка не ответила. Она долго сверлила юношу глазами, а потом произнесла:

– Когда свет померкнет, помни: свет всегда живет внутри тебя.

Старуха развернулась, отпустив Федину руку, и быстро пошла прочь. Федя с Яном переглянулись. Когда через миг они посмотрели в направлении, куда ушла старуха, улица была уже пуста.

– Что за хрень… – Литвинов ощущал себя крайне некомфортно.

– Да ладно, не грузись, сумасшедшая какая-то.

– Я не понял, что она хотела этим сказать?

– Может, ты президентом станешь? Что-то там про выборы было…

– Да каким, на фиг, президентом?! Она говорила про какой-то мой выбор!

– Да забудь ты! Пошли быстрее, биология уже началась!