Отцовский почерк

Отцовский почерк
Ирина Владимировна Словцова

Возможно, прочитав эту повесть, вы испытаете шок, решив, что «это уж чересчур», «выше человеческих сил». Но герои книги действуют в реальных исторических событиях. Их образы вымышлены, кроме одного – доктора Августа Лихта. Его прототипом стал талантливый хирург, прошедший все круги ада, и, несмотря на всё, сохранивший любовь к людям. У него нет пресловутого врачебного «кладбища». Всех, кто попадал к нему на операционный стол, он спасал. Говорили, что он заключил сделку с дьяволом. Но у него была особая причина бороться за жизнь тех, кто ему доверился.

Ирина Словцова

Отцовский почерк

© Словцова И.В., 2016

Часть 1. Дочь. Экскурсия по этапу

Глава 1. Смерть пациента

У нее началась полоса. Черная. Вчера она рассталась с женихом. Сегодня, 21 марта 1991 года в 11.54 во время операции у нее на столе умер больной. Хирурги постарше и опытнее, советуют в таких ситуациях «замереть» и перестать оперировать. А что делать ей, Екатерине Андреевой, тридцати пяти лет от роду, хирургу первой категории московской клиники? Она не профессор, не кандидат наук, чтобы уйти в творческий отпуск, – она просто ординатор хирургического отделения. Она не пишет книги, не рисует, не вышивает крестиком – она только и умеет что резать. Из-за этого единственного умения она отказалась выйти, наконец, замуж за Игоря и уехать с ним заграницу.

Его пригласили на год – преподавать в один из университетов Германии. Он ведь талантливый химик. Немцы, правда, и сами хорошие химики, но если видят на иностранном горизонте что-то выдающееся, проявляют интерес. К тому же и сам Игорь был не промах, умел использовать все свои знакомства и связи на полную катушку. Исследования, заинтересовавшие немецких коллег, проводились коллективом кафедры, на которой Игорь работал. Тем не менее, пригласили именно его. Перед ним раскрывались горизонты, и Катины возражения слушать и услышать он не хотел. Предлагая сразу и руку, и сердце, и загранкомандировку, Игорь убеждал:

– Катька, поживешь в свое удовольствие!

– Игорь, ты понимаешь, что хирург, как музыкант – должен упражняться каждый день. Если нет – это скажется на качестве операций.

– А ты будешь упражняться на муляжах. Ты же сама рассказывала, что твой отец каждый день тренировался узлы вязать.

– Игорь, я не знаю языка. Я окажусь в изоляции.

Кажется, они впервые ссорились. До этого события они как-то умудрились прожить пять лет без эмоциональных потрясений. Она услышала в его голосе осуждение и досаду:

– Знаешь, Катя, язык можно выучить… при желании. Наверное, дело не в пианистах и тренировках. Наверное, ты просто не хочешь ехать.

Она хотела промолчать, удержаться от резкости перед прощанием, но у нее сорвалось:

– Да, так и есть, Я не хочу быть твоим приложением.

Игорь всегда умел обходить острые углы и проявлял высший пилотаж в семейных отношениях. Может быть, поэтому были так безоблачны эти пять лет? Он, успокаиваясь, сказал:

– Хорошо, не будем ссориться. Примем компромиссный вариант. Я уезжаю один. Ты приедешь следом – когда созреешь.

…Игорь улетел вчера, а сегодня вот во время операции у нее на столе умер пациент.

– Дура, ты, Катька, – сказала ей анестезиолог Элеонора, проводившая наркоз в тот день, – хочешь высшую категорию получить, а берешься за проигрышные операции. Деду и так не жить с его онкологией, чего ты полезла?

– У меня был шанс убрать опухоль. Хоть два года, а дед бы пожил…

– Да он уже 72 года пожил, и неизвестно, доживешь ли ты до столь преклонного возраста с твоим вечным желанием всех спасти!

Разговор проходил в пустой ординаторской, куда Катерина спустилась из операционной отдохнуть и попить чаю … или валерьянки. Впрочем, лучше пустырника, валерьянка туманит мозг, а ей еще отчитываться перед заведующим…

Элеонора еще что-то говорила, но Катерина вдруг отключилась. Подумала, что если бы ее отец был жив, то ему как раз исполнилось бы в этом году 72.

– Екатерина Августовна, – вывел ее из задумчивости голос заглянувшей в ординаторскую медсестры. – Вас заведующий вызывает.

– Ну, началось, – скорее себе, чем коллеге, буркнула под нос Екатерина и стала надевать смятую до этого в кармане докторскую шапочку.

– Уже! Доложили! – возмущенно хлопнула себя по упитанным коленкам Элеонора. – В себя человеку придти не дают… Да чего ты застыла, – с укоризной посмотрела она на медсестру, замершую в дверном проеме, – сейчас придет.

Катерина была уверена, что именно Элеонора «докладывает» заведующему обо всем, что происходит в операционной, но относилась к этому философски. Начальство имеет право быть вездесущим. Она встала перед зеркалом и увидела свое бледное лицо с темными глазами и синими кругами под ними. Надела шапочку на коротко подстриженные волосы…

– У тебя, дочка, такое лицо, – говорил ей когда-то отец, – что с прической мудрить не надо: чем проще, тем изящнее ты сама…

Что бы он теперь сказал про ее лицо и руки, налившиеся тяжестью после неудачной операции?

Зато она точно знала, что ей скажет ее непосредственный шеф. Шагая по больничному коридору к кабинету заведующего хирургическим отделением, она представляла, как Дмитрий Сергеевич будет выдвигать и задвигать ящики письменного стола (он делал это всегда, отчитывая подчиненных) и говорить:

– Вы мне портите статистику, Екатерина Августовна!..

Клиника занимала старинное здание, а потому имела свои особенности. Отделения с палатами отличались высокими потолками и окнами, пропускающими потоки солнечного света, в котором так нуждается любой пациент. Длинные коридоры и рекреации, соединяющие между собой отделения, были лишены естественного света – только тусклые лампочки под потолком – для экономии.

…По одному из таких коридоров Катя и отправилась к вызвавшему ее начальству, надеясь по дороге сформулировать свои ответы заведующему. – Не удалось.

Навстречу шел Тимофей Рязанцев, ее вечный «гонитель» и оппонент. Тима, как за глаза звали коллеги молодого, но очень талантливого хирурга, считал, что женщина-хирург это все равно, что блондинка за рулем автомобиля или женщина на корабле.

– Ну что, – приветствуя Катю таким образом, зло спросил Тимофей, – нашла, что искала?

– О чем ты? – не поняла она вопроса коллеги.

– Ну, ты же зачем-то полезла к старику в живот, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес фразу вечно взлохмаченный Тимофей. – Тебе, наверное, статистики не хватает для кандидатской?

Обычно она отмалчивалась, но на этот раз не в силах была сдержать свои эмоции:

– Дурак ты, Тима. И мыслишь шаблонно. И как только ты оперируешь? – она пожала плечами, и взялась за ручку двери кабинета заведующего.

Ругались они на ходу, и Тимофей ее «сопровождал», как траурный эскорт, или бичуюший? Она потом разберется с более точным определением.

…Катерина открыла дверь кабинета.

Заведующий Дмитрий Сергеевич был не один: на диванчике сидела дочь умершего во время операции старика, – почти Катина ровесница. Они с ней общались и раньше, обсуждая возможные осложнения и в случае ничегонеделания, («Кажется, ее Анной зовут, – попыталась вспомнить Катерина), и в случае радикального вмешательства. В руке женщины был листок.

– Уже и жалобу накатала, – про себя подумала Екатерина, – а казалась такой разумной…»

– Вот, – без предисловия начал Дмитрий Сергеевич, – защитница у вас, Екатерина Августовна, нашлась.

Женщина попыталась улыбнуться ей сквозь слезы.

– Анна Родионовна говорит, что это, – и он показал пальцем на листок бумаги, – продиктовал ей отец перед операцией. Женщина молча протянула Кате листок, та взяла письмо и стала глазами пробегать строчки:

«Я, Родион Николаевич Карелин, 72 лет от роду, находясь в полной памяти и рассудке, в присутствии моей дочери и соседей по палате, прошу в случае моей смерти во время операции не наказывать моего лечащего врача Екатерину Августовну Андрееву. Низкий Вам поклон, Катенька, Вы сделали все, что могли, и руки у Вас, как у отца вашего, золотые…»

Она споткнулась о последнюю строчку и еще раз пробежала ее глазами: «…руки у Вас, как у отца вашего, золотые»…