Пророк, или Загадка гибели поэта Михаила Лермонтова

– Я слушаю вас с чрезвычайным вниманием.

– В ближайшие дни я позволю себе оторвать вас от вдохновений, чтобы поговорить с вами об этом в другом, более уютном и спокойном месте.

– Это будет совершенно бесполезно, ваше высочество.

– Почему?

– Потому что поэзией торгуют только подлецы, ва ше высочество. А я не считаю себя в их числе.

Марина Николаевна, закрывшись веером, с гневным выражением лица отвернулась от Лермонтова, прошипев:

– Выскочка!..

Лермонтов поклонился и тоже отвернулся.

К нему быстро подошел Столыпин:

– Миша, я тебя очень прошу. Уходи сейчас же отсюда. Не затягивай ты петлю у себя на шее.

– Иначе я не мог поступить, Монго.

– Я не знаю, о чем вы говорили, но великая княгиня была оскорблена.

К ним подошел и молодой князь Вяземский, оказавшийся также на балу:

– Теперь у всех ваших врагов, Михаил Юрьевич, развязаны руки. Ты ставишь и нас, твоих друзей, в отчаянное положение.

Лермонтов, с грустной улыбкой, очень тихо ответил:

– Хорошо. Я уйду.

Лермонтов медленно направился к выходу. Дорогу ему преградил Соллогуб.

– Что же ты наделал, Михаил Юрьевич? Я же хотел для тебя как лучше! Лермонтов, того и гляди, тебя арестуют! Посмотри, как грозно глядит на тебя великий князь Михаил Павлович! Вскоре сюда прибудем сам Николай Павлович с супругой…

– У меня не арестуют, – сказал граф Воронцов-Дашков, проходя мимо.

– Оставьте меня, друзья… Мне здесь душно и гадко… Вы слышите это шипенье? Здесь, как в клубке змей, все против всех!..

Около выхода Лермонтова встретила Мусина-Пушкина.

– Лермонтов, милый, зачем ты это сделал?

– И ты осуждаешь меня?.. – грустно промолвил Лермонтов.

– Нет! Никогда! Может быть, и вправду моя любовь слишком трудна для моих плеч, но я готова нести эту тяжесть.

– Как долго я ждал этих слов… – заглядывая в ее глаза, прошептал Лермонтов. – Поедем отсюда, я провожу тебя.

Они вышли на улицу, им подали карету, и она покатилась по ночному Петербургу. Подъехав к дому, он помог ей выйти с кареты.

– Прощай, Михаил Юрьевич. Мы скоро увидимся. Но одно ты должен обещать мне, как сестре.

– Что? Говори!

Она взяла в свою руку руку Михаила Юрьевича.

– Беречь себя. Не только как поэта, но и попросту как Мишу Лермонтова.

Лермонтов нежно поцеловал ее руку.

– Ты назвалась моей сестрой, а я, следовательно, твой брат… Спасибо тебе, дорогая Эмма. Но… мне бы хотелось чего-то большего…

– Мишель, дорогой, я люблю тебя… Но ты ведь знаешь, что я повенчана, у меня есть супруг, которому я верна… И большее просто невозможно…

После некоторого раздумья Лермонтов, взяв ее руку, сказал с какой-то особой теплотой в голосе:

– Как я тебя понимаю, мой добрый ангел… Я думал много о тебе в последнее время, и, кажется, сегодня я получил ответ на все свои сомнения…

– Мишель, я прошу тебя не сердиться на меня и не выбрасывать меня из своего сердца. Мне будет очень больно…

– Никогда, Эмма, никогда… Поверь мне, ты навсегда поселилась там… Вчера я написал тебе небольшое стихотворение. Возьми его.

Лермонтов вынул сложенный небольшой лист бумаги.

– Когда ты его прочтешь, ты поймешь, что я все предвидел.

– Спасибо! Я сейчас лягу в постель, буду читать твое стихотворение и думать о тебе, мой милый Михаил Юрьевич. Ты только не уходи. Немножко пройдись вдоль дома… Я буду слушать твои шаги… Прощай!

Лермонтов поцеловал ее руку. Мусина-Пушкина скрылась в подъезде дома.

Михаил Юрьевич остался один. Светили звезды, взошла луна… Природа соответствовала его взволнованному сердцу. Он медленно пошел вдоль дома, потом вернулся и снова повторил прежний путь…

Мусина-Пушкина уже в постели открыла листок со стихом и, прислушиваясь к шагам за окном, принялась читать.

Графиня Эмилия —
Белее чем лилия,
Стройней ее талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах ее светится,
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.

– Милый, милый Миша!!! Ничего ты не знаешь! Я очень тебя люблю… люблю… люблю…

И сон сомкнул ее глаза.