Зильбер. Третий дневник сновидений

– Расмус, – повторил Генри, и я с облегчением кивнула.

Звучало не так уж плохо. Для бывшего приятеля можно было придумать имя похуже. Хотя бы Сэр Баркс-Алот.

Но тут Генри неожиданно вернулся к прежней теме, хотя я уже и так чувствовала себя как на допросе. Точнее говоря, он не переменил тему, а снова начал меня целовать. Как будто хотел показать, что он умеет это лучше, чем Расмус. Чего на самом деле совершенно не требовалось. Готова биться об заклад: никакой Расмус в мире не мог целовать лучше, чем Генри!

Это было два дня назад. С тех пор мы ни разу не упоминали этого моего придуманного приятеля. На какой-то момент мой комплекс неполноценности всё-таки возвращался, но вообще-то ложь насчёт Расмуса не дала лечебного результата. Вот почему в тот вторник мне приходилось бороться со спазмами в желудке, и не только из-за пудинга из тапиоки и насмешек Генри.

Грейсон между тем понюхал мою порцию и стал с голодным видом оглядывать столовую, словно ожидал увидеть, не парит ли над нашим столом добрая фея с ещё одним пудингом на блюде.

Но вместо доброй феи мимо нас прошла Эмили, даже не бросив на Грейсона острого взгляда, который для неё был видом оружия. При этом она прямо-таки оттолкнула бедняжку Ванхагена, успевшего отпрыгнуть к учительскому столу, в то время как Эмили продолжала двигаться в сторону раздачи, где её уже ожидала сестра Грейсона Флоранс.

Эмили уже несколько недель можно было считать бывшей подружкой Грейсона. Хотя слово «бывшая» по отношению к ней звучало не совсем убедительно. Можно было лишь восхищаться хладнокровным спокойствием, с каким он встречал Эмили.

– Мне казалось, всю порцию презрительных взглядов я сегодня уже получил на уроках английского.

– Но, похоже, эти порции стали крупней. – Генри наклонился, чтобы лучше рассмотреть Флоранс и Эмили. – Я, конечно, не умею читать по губам, как профессионал, но я почти уверен, что она сейчас рассказывает твоей сестре, что ты видел сегодня во сне. Подожди… Кролика? Так?

Всегда приятно подразнить Грейсона, особенно когда это отвлекает от собственных проблем, поэтому я сразу так и сделала.

– О, значит, какого-то пушистого кролика? Что ещё может Эмили выдать про тебя?

Грейсон положил ложку на тарелку и мягко улыбнулся:

– Сколько же вам объяснять, что вы заблуждаетесь? Эмили ничего не знает про коридор снов. Не говоря уже о том, что она никогда не стала бы шпионить в чужих снах. Для этого она слишком разумна и реалистична.

Можно было бы ответить, что ему самому не хватает фантазии, но сделать этого я не успела, потому что Грейсон продолжил:

– Не понимаю, зачем вы всё время твердите об этом. Уже несколько недель ничего больше не происходило. В любом случае, всё уже позади.

Каждый раз, когда он так говорил (а он говорил это довольно часто, наверно, для того, чтобы убедить самого себя), какая-то часть меня (доверчивая, жаждущая гармонии) хотела верить, что всё так и есть. И ведь действительно: в коридорах снов уже несколько недель царило мирное спокойствие.

– Артур усвоил полученный урок. Он оставит нас в покое, – с нажимом сказал Грейсон.

И доверчивые, жаждущие гармонии голоса во мне тотчас затрубили в те же горны: Конечно же! Не надо всегда ждать худшего! Люди тоже меняются. В каждом есть что-то доброе. Даже в Артуре.

– Понятно, Грейсон. – Генри насмешливо сморщил лоб. – И он тебе наверняка давно простил то, как ты ворвался к нему в сон и здорово его поколотил, добрый ты человек.

Артур сидел совсем недалеко от нас, как раз позади учительского стола, за которым мистер Ванхаген оживлённо беседовал с директрисой Кук. В это время сонливая миссис Лоуренс, казалось, вот-вот уткнётся головой в суп. Артур как раз смеялся над чем-то, что сказал Габриэль, демонстрируя при этом свои превосходные зубы. От побоев, которые нанёс ему Грейсон, не осталось и следа, его лицо оставалось таким же ангельским, как прежде. Он производил впечатление совершенно спокойного, уверенного в себе человека. Я тут же пожалела, что посмотрела на него. Один его вид снова взбесил меня. А другие ведь даже не подозревали, с кем они сидят за одним столом.

– Может, он на меня ещё злится, – предположил Грейсон, – но у него хватает ума, когда нужно, про всё забыть. – Он энергично сдвинул на столе свои тарелки и миски. – Никто не может совсем отделаться от некоторых мыслей, даже если уже перестал бродить по коридору снов, которого вообще-то не должно существовать.

Его явно раздражало, что наши лица выражали сомнение, поэтому он отвёл взгляд, но упрямо выставил вперёд подбородок:

– Всё как нельзя лучше.

Жаждущие гармонии, доверчивые голоса во мне теперь окончательно смолкли.

– Ну конечно же как нельзя лучше! – Я посмотрела на Грейсона. – Если не считать мелочей, вроде той, что Артур поклялся отомстить, после того как ему не удалось убить мою младшую сестру. Или той, что истекающая кровью Анабель отменила жуткий сон своего психиатра и продолжает тут бегать. Или что твоя конечно же разумнейшая и морально неуязвимая экс-подружка ночами пробирается в твои сны. Как уже сказано, это всё мелочи. Всё как нельзя лучше.

– Нет, это неверно. – Хотя я перечислила лишь малую часть наших проблем, Грейсон выделил сравнительно безобидную «экс-подружку». – Даже если в коридоре снов вам встретилась действительно Эмили, это был единичный случай. – Он бросил ненужную ложку на поднос. – Не говоря о том, что ей совершенно неинтересны мои сны. Я позаботился о новых средствах безопасности, которые она преодолеть не сможет, – добавил он немного мрачно.

Я чуть было не сказала: «Что ж, не заставит ли теперь этот страшила Фредди повторять по буквам что-то про пудинг из тапиоки».

Но тут миссис Лоуренс вскочила и взобралась на учительский стол. И нам стало ясно, что всё это время мы были похожи на людей, которые устроили уютный пикник на краю вулкана. И ведь знают, что в любой момент может начаться извержение, но говорят и спорят о том, как это ужасно, и, лишь когда земля под ними начинает трястись, до них доходит, что это действительно серьёзно. И что они упустили время, когда ещё можно было спастись.

Опрокинув кучу посуды, миссис Лоуренс сразу привлекла к себе общее внимание. Несколько учителей вскочили, потому на их одежду попала вода или сок. У директрисы Кук хватило присутствия духа, чтобы отодвинуть в безопасное место вазу с нарциссами, а школьники вокруг начали перешёптываться.

Миссис Лоуренс было около сорока. Тонким лицом, тёмными волосами и длинной изящной шеей она мне напоминала одну французскую актрису и её долговязого пони по кличке, кажется, Софи. Она предпочитала носить светлые блузки, костюмы от Шанель и туфли на высоких каблуках, на которых могла ходить безумно быстро. Её волосы были уложены элегантно и в то же время небрежно, и она умела посмотреть невероятно строго, если кто-то не выполнил домашнего задания. Вообще, она вполне соответствовала расхожим представлениям о французской учительнице, и нам всегда казалось, что у неё это не от природы, а позаимствовано из какого-то известного кино.

Впрочем, сейчас она была на себя не похожа. Не замечая шума и суеты вокруг, она стояла на учительском столе среди грязной посуды, раскинув драматически руки.

В первый момент я подумала, что она хочет держать речь в духе фильма «Клуб мёртвых поэтов» и цитировать Уитмена[2 - Уо?лт Уитмен (1819–1892) – американский поэт, публицист.], чьи стихи хотя того и заслуживали, но были неуместны, если иметь в виду предмет, который она преподавала.

– Вы, наверно, знаете, потому что могли прочесть в блоге этой анонимной твари Леди Тайны, что у меня с этим вот Жилем Ванхагеном в последние два года учёбы был роман, – сказала она своим ясным голосом, заставляшим дрожать не только пятиклассников.

Мистер Ванхаген, как раз пытавшийся с помощью салфетки убрать то, чем его испачкал опрокинувшийся стакан, замер, и лицо его побледнело.

В зале повисла мёртвая тишина.

– Роман, – повторила миссис Лоуренс, и уголок её рта презрительно опустился. – Терпеть не могу это слово. Оно всё делает таким жалким, таким мелким, таким достойным презрения, всё, что для меня было таким чистым, таким чудесным, в чём было столько сладости. Я была так влюблена, так счастлива и так уверена, что мы созданы друг для друга.

Оглянувшись, я отметила, что в зале, полном половозрелых подростков, известных своей чувствительностью, никто не хихикнул, не засмеялся, даже не щёлкнул мобильником, чтобы запечатлеть это примечательное мгновение, я видела только шокированные задумчивые лица. Никто не шевельнулся. Наверно, ещё никогда в славной «Академии Джабс» нельзя было увидеть учителя на столе.

– Я ему верила, когда он говорил, что бросит свою жену, – продолжала миссис Лоуренс и дрожащим пальцем показала на мистера Ванхагена, а тот всё раздумывал, спрятаться ли ему сейчас под столом или просто убежать. – А надо было во всём получше разобраться! – Миссис Лоуренс повернулась на каблуках, опрокинув ещё один стакан. – Мужчинам никогда нельзя доверять, вы слышите, девочки? Им нужно только одно: завладеть вашим сердцем, чтобы потом растоптать его! – Она огляделась и воскликнула: – Надо ли вам это доказывать? Продемонстрировать вам, что он сделал с моим сердцем?!

Это, конечно, был риторический вопрос, не требующий ответа, но, если бы прозвучало ясное «нет» или в неё что-нибудь бросили, это могло бы предотвратить катастрофу, которая уже совершалась. Но мы были слишком ошеломлены.

Медленно, очень медленно миссис Лоуренс расстегнула свой жакет от Шанель, дала ему соскользнуть с плеч, и тот упал в салат мистера Дэниела. Затем она стала расстёгивать пуговицы на блузке.

– Посмотрите сюда! Я покажу вам, где он вырвал из груди моё сердце.

Я затаила дыхание. И все другие словно перестали дышать. Ещё две пуговицы – и мы увидим, какого цвета бюстгальтер у миссис Лоуренс.

Только директриса Кук сохранила способность шевельнуться. Она осторожно поставила вазу с цветами на пол и вскинула руку:

– Кристабель, моя милая! Слезьте, пожалуйста, со стола.

Миссис Лоуренс уставилась на неё растерянно.

– Но сердце… – пролепетала она. – Я ведь должна им показать моё сердце.

– Знаю, знаю! – сказала директриса Кук, и голос её слегка дрожал. – Слезайте! Пойдёмте ко мне в кабинет.

– Куда?

Миссис Лоуренс медленно опустила руку и огляделась. Каблук её правой туфли оказался в тарелке мистера Ванхагена, и, когда она его вынула, на стол потекли капли горохового супа.

– Что случилось? Как я?.. Почему?..