Песнь бича

Райли пристально посмотрел на него. Немного погодя сказал:

– Похоже, ему это нравится.

На что Монтана задумчиво отозвался:

– А ведь в деревне не меньше сотни пеонов, – и снова, как кошка, потянулся, уселся на место.

Вечер близился к концу. С другого берега реки по-прежнему доносилось громкое пение истязаемого пеона:

Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.

Закончив припев, он тяжело обвис. Его безжизненное тело болталось на веревке, которой его привязали за кисти к дереву, и оно больше походило на истерзанный кусок мяса.

Глава 2

В медленных водах Рио-Гранде отражались звезды. Вылетевшая на охоту сова парила над самой кромкой берега в поисках какого-нибудь мелкого грызуна, пришедшего под покровом ночи на водопой. Но ни один человеческий глаз не видел, как Монтана с мустангом переплыл излучину реки и вывел его на берег. Заставив коня лечь под прикрытием обрыва, Кид направился к дереву, под которым истязали пеона. Несчастного так и оставили привязанным. Он уже пришел в себя и теперь стоял, тяжело навалившись на ствол; его ноги дрожали от напряжения. Еще немного, и они, не выдержав усталости, подломятся, тогда он снова безжизненно повиснет на связанных руках и неминуемо умрет.

Монтана остановился позади пеона и услышал, как тот молится:

– Пресвятая Дева, прости мне мои прегрешения. Прости меня, прости Хулио Меркадо. Смилуйся, Пресвятая Дева, прости несчастного Хулио Меркадо. Прости, что пел эту песню. Прости…

– Эй, парень, ты пел хорошую песню. Зачем просить прощения за то, что ты пел ее? – тихо проговорил Кид.

Хулио Меркадо слегка выпрямился:

– Ты человек дона Эмилиано?

– Нет, дружище.

– Ну, тогда я рад, что пел ее. Я должен был ее спеть. Потому что когда я пришел в себя, то услышал, как моя глотка вопит от боли. Поэтому и запел. Мужчинам не подобает скулить, как побитым собакам.

– Я слышал, как ты заскулил, а потом запел. Ты настоящий мужчина, Хулио.

Одним движением охотничьего ножа Монтана перерезал веревку на руках пеона, и тот рухнул на колени, восклицая:

– Зачем вы это сделали, сеньор? Привяжите меня обратно. Если утром обнаружат, что я освободился, меня запорют до смерти, а мою мать выгонят из дома. Во имя Господа, привяжите меня обратно, иначе со мной все кончено!

– Если я оставлю тебя здесь, – возразил Монтана, – то к утру ты будешь и так свободен – даже вопреки их воле. Ты умрешь, Хулио.

– Нет, я веду счет времени. Уже скоро утро.

– Ошибаешься! Ночь только наступила.

– Господи Иисусе! – прошептал Хулио.

– Ложись на землю ничком, – велел ему Монтана.

Пеон послушно лег, и Монтана принялся снимать с него изодранную рубаху. Раны на спине уже успели запечься, и местами к ним присохли клочья материи. Когда Кид осторожно стягивал со спины рубаху, все тело Хулио содрогнулось от боли, но он не издал ни единого звука, а только тяжело задышал, перекатывая во рту распухший язык.

Монтана достал фляжку с разбавленным бренди и, приподняв голову пеона, дал ему выпить.

– Вот теперь можно… можно умереть… умереть счастливым. Благослови вас Господь! Благослови вас Господь! Как вас зовут, мой благодетель?

– Я всего лишь гринго, Хулио.

– Каков бы ни был цвет вашей кожи, Господь вложил вам сердце честного мексиканца!

– Лежи спокойно, – приказал Монтана и принялся промывать раны пеона бренди.

– Ай! Ой! Ай! – шепотом запричитал Хулио, когда спирт защипал раны. – Господи Иисусе! Да это же чистый огонь!

– Ну вот, теперь все чисто, – заключил Кид. – Никакой инфекции. Тебе понятно? У тебя не заведется никакой дряни. Гноящихся ран не будет, и мухам здесь поживиться нечем.

Потом он осторожно натер спину пеона мазью.

– Я засыпаю! – пробормотал Хулио. – Боль стихает, и я засыпаю. И буду спать вечно. Ведь на небесах для бедных пеонов не уготовлено ничего, кроме сна. Ну и ладно… довольно и этого… Зато у меня по утрам не будут мерзнуть ноги… Боже милосердный, как этот мороз пробирает до самых костей! А летом меня не будет палить солнце… Будет только сон. Безмятежный райский сон. Сеньор, вы – мой благодетель. Пускай Господь озолотит вас за ваше доброе сердце.

– Вставай! – велел ему Монтана. – Ты можешь встать?

Он взял пеона за подмышки. Меркадо напрягся, и Кид почувствовал, как под его руками вздулись бугры крепких, твердых, будто дерево, мускулов. Теперь мексиканец стоял перед ним.

– Сейчас прикроем раны от холода и сырости ночного воздуха, – приговаривал Монтана, плотно забинтовывая спину Хулио.

– Эгей! Я сейчас засмеюсь! – восторженно зашептал парень. – Боль почти не чувствуется. В пору хоть танцевать.

– Тут еще осталось немного бренди. Выпей.

Хулио выпил и, не переставая благословлять Монтану, вернул ему пустую фляжку.

– Ну и что ты теперь намерен делать? – спросил тот.

– Заберу старую мать и подамся в горы с такой скоростью, на какую только способен мой мул.

– А ты ничего не забыл тут?

– Только поблагодарить вас, сеньор. Припадаю к вашим ногам…

Кид едва успел подхватить мексиканца, не дав тому пасть на колени.

– Будь мужчиной, Хулио. Я не хочу, чтобы ты целовал мне ноги, как побитая собака. Послушай! Я пришел сюда потому, что слышал, как ты пел «Песнь Бича». А теперь, если ты настоящий мужчина, сам поймешь, какой должок тебе нужно отдать до того, как ты покинешь владения Лерраса.

– Хотите сказать, что я должен убить дона Эмилиано? Сеньор, ему прекрасно известно, как люто ненавидят его пеоны, поэтому он спит под надежной охраной своих людей. А они еще злее, чем жандармы. Настоящие дьяволы.

– А если я помогу тебе добраться до него?

– Сеньор, вы отважный человек, но двоим нам с ними не справиться, будь вы хоть самим Эль-Кидом.