Пустые времена (сборник)

Пустые времена (сборник)
Марго Па

Цикл повестей "Пустые времена" – тонкая и глубокая картина современной жизни, современного человека, потерявшегося и ищущего, безумно одинокого, понимающего, но не умеющего.

Марго Па

Цикл: Пустые времена

Посвящение

Он хотел именно эту картину: два силуэта, блуждающие за стеной тумана.

Шел дождь. Мы случайно сели рядом за столиком в кафе, и я вдруг четко осознала, что когда-нибудь капли дождя вернутся словами. И я подарила ему наши силуэты.

Тогда я поняла, что небо меняет цвет, а цвета никогда не повторяются. Можно прожить тысячу лет, и каждый день небо над головой будет уже другим. Можно жить только ради этого: изучать небесную палитру и ничего не ждать.

Многие философы утверждают, что время зависит от нас, и мы сами переводим стрелки часов, но переводим только вперед, проматывая жизнь, как пленку с надоевшим фильмом. Иногда время замирает, и в такие моменты происходит то самое важное, чему люди дали имя «Счастье», которое так часто пишется с приставкой «Не». Это развязка кинофильма под названием «Жизнь». Поэтому мы проматываем пленку и боимся, что не успеем досмотреть, пока не заснем…

Осень 1999-го я держала в ладонях, как раскрытую книгу, я чувствовала ее запах и вкус, я могла считать удары своего сердца. Я навсегда осталась в маленьком городке у моря, где цветут магнолии, где мы вдвоем бродим по улицам, взявшись за руки и предчувствуя шторм. Теперь каждый год для меня начинается с осени, и я знаю, что временем управляют наши воспоминания, потому что я снова и снова могу шагать по опавшим цветкам магнолий. Невозможно ничего потерять или умереть пока есть дом, где живет наша память. Беда лишь в том, что мы заперты в своем прошлом и не можем найти ключи.

У каждого из нас есть точка, где время перестает существовать. Счастье и Несчастье – два оголенных конца провода с электрическим током. Пленка рвется на самом ярком моменте, и жизнь переходит в белый шум. Все, что ожидает после – бессмысленные попытки заполнить разверзшуюся внутри пустоту…

С той осени я веду счет остановкам на моем пути. Любовь, несбывшиеся мечты, болезни, ошибки, кажущиеся фатальными, – все, что способно выбить почву из-под ног, стать пределом усталости, увести в пустые времена. Белый шум никогда не утихнет, если не знать о существовании одуванчиков. Каждую весну они разрастаются в садах и огородах. Их рвут и рвут, и вот уже огромные горы из маленьких желтых солнышек возвышаются вдоль изгородей, дорог и заборов, и голая земля чернеет под ногами – свободная для благородных цветов. Но не проходит и трех дней, как одуванчики снова захватывают в плен все вокруг, они упорно пробивают себе дорогу к солнцу. Говорят, это первые цветы, которые появились на свет после взрыва в Чернобыле.

Почему же никому не нужный сорняк сильнее других? – спросите Вы.

Отвечу: Секрет в корнях, одуванчики отчаянно цепляются ими за землю, они-то знают, что ни одна туча не способна спрятать солнце навечно.

Маленькие желтые солнышки, благодаря вам я поняла: выход из пустых времен существует, нужно просто расти и… продолжать любить.

Осень. Дом на усталость

Без надежды – покоя нет.

    (Альбер Камю)

Это был еще один страшный сон, из тех, что снятся, когда засыпаешь и просыпаешься совершенно один. Через открытое настежь окно в дом летел пепел. Пепел кружился в воздухе, напоминая огромные хлопья снега, оседая на книжных полках, столе и буфете. Пепел устилал пол и лестницу живым, шевелящимся от ветра ковром. Пепел превратил кровать спящего в саркофаг, он забивал рот и нос, и становилось трудно дышать. Пепельная зима, пепельная метель. Вскоре пепел заполонил собой весь дом, и свет растворился во тьме.

– Нужно открыть глаза. Попытаться втянуть в себя немного воздуха.

Вот так, вдох-выдох, вдох-выдох. Нужно проснуться. Это лишь еще один дурной сон, который скоро закончится.

Вадим рывком соскочил с кровати, стряхивая с себя невидимые хлопья пепла.

В доме действительно пахло гарью. Запах такой, словно где-то перегорела проводка, плавящийся пластик. Он беспомощно огляделся по сторонам. Ветер хлопал рамой незакрытого окна. Галки с криком взлетели с дерева под окном, как по команде, словно почуяли что-то неладное. Поле перед домом – все охвачено дымом. Даже солнце и то – как сквозь пелену густого тумана.

– Опять жгут осень, – лениво подумал Вадим.

Каждая осень в деревне начиналась именно так: листья сгребали в огромные кучи вдоль дорог и поджигали.

Дым костров потопил и деревню, и поле, и лес, и железнодорожную станцию. Слезились глаза, в горле постоянно стоял комок. Все это напоминало маленькую войну с осенью. Вадим не знал, зачем им нужна эта война, лишь старался задержать дыхание и попробовать пережить еще одну осень. Вдох-выдох, понемногу.

* * *

Яркий осенний день. Счастливая семья: мать, отец и сын-первоклашка. Прогулка в парке, мороженное и американские горки. Самый счастливый день в жизни Макса. Солнце бликами отражалось в белом золоте маминых волос, как в зеркале. Отец все время смеялся, громко и воодушевленно что-то рассказывал.

Первое сентября, Макс пошел в первый класс. И это был самый важный день для всех них. Это был его день, день Макса. Он знал, что сегодня может просить все, что захочет.

Клоун у выхода из парка продавал разноцветные воздушные шары, и самые яркие – красные. Конечно, Макс попросил именно красный шар. И ему подарили красный. Счастливая семья. Взявшись за руки, они зашагали вдоль улицы. Макс дергал веревочку, а шар плясал, переливаясь на солнце, пока внезапный порыв ветра не вырвал его из рук.

Макс не успел оглянуться, как шар оказался на проезжей части. Бедный красный шар, неужели он лопнет под колесами? И Макс не выдержал – разревелся, как девчонка. Мама сказала, что купит ему другой. Но Макс хотел именно этот и продолжал хныкать. Тогда отец выбежал на дорогу и, ловко изогнувшись в прыжке, спас его. Встав на разделительную полосу, он поднял шар высоко над головой, и тот засиял в руках маленьким красным солнцем. Восхищенные, все улыбались. Равновесие было восстановлено. И вдруг…

– Осторожно, сзади!

И визг тормозов… И материнские пальцы…Она пыталась закрыть Максу глаза с такой силой, что ему показалось, как пальцы проникли сквозь глаза прямо в мозг. Скорая, как всегда, опоздала. Отец жил несколько секунд, и они даже не успели попрощаться с ним. Водитель остался жив, он был пьян и не смог сбросить скорость…

Бесцеремонный звонок разорвал кладбищенскую тишину.

– Алло, привет! Что там с контрактом на покупку двадцати пяти моделей Фольксваген для фирмы «Аякс»? Они приехали перегонять машины, но не все документы предъявили, – окатили Макса холодным душем из телефонной трубки.

– Все… нормально, они все оплатили, могут забирать, – он очнулся. Он снова здесь. Он повзрослел и теперь живет для того, чтобы продавать оружие убийцам. Убийцам отца. Все они садятся за руль и убивают. Может быть неосознанно, но от этого не становится легче. Макс не знал, зачем им нужна война на дорогах городов, лишь старался пережить еще одну осень. Еще один такой же яркий осенний день, как был тогда, много лет назад.

Старое кладбище на окраине Москвы. Здесь, за пределами мегаполиса можно задержать дыхание, побыть наедине с собой. Здесь воспоминания медленно уходят вдаль по тропинке между могилами, и прощальное осеннее солнце смотрит им вслед.

Освобождение, пусть ненадолго, но все-таки. Вдох-выдох, понемногу.

* * *

– Пи-и-во! Рыба! Сигаре-е-е-ты! Соле-е-е-ная рыба! – еще на подходе к станции Вадим услышал надрывные голоса местных торговцев.

Голоса летели вдоль перрона, перемешиваясь друг с другом. Поднебесный гул – голос станции. Торговцы напомнили галок на его дереве: тоже кричат, заглядывая в окна проходящих поездов, затем, как по команде, срываются и мчатся к следующему поезду. Снова кричат, снова замолкают, снова бегут и кричат. И так целый день до последней строчки в расписании поездов.

Яркий осенний день. Солнце прочертило длинные линии наискосок, отражаясь от колес поезда и уходя куда-то в даль, в поднебесье. А они все бегали, суетились, словно под крышей Богов. Крыша Богов – это косые линии прощального осеннего солнца.

Вадиму нравилось встречать и провожать поезда. Он знал, что все люди на свете делятся на две категории. Те, что внутри, за вагонным стеклом, они спешат куда-то, и скорее всего, у них интересная жизнь. Счастливые! И те, что на перроне. У них был лишь этот вечный перрон, пиво и соленая рыба. И дом за полями, и каждый день похож на предыдущий, как черные галки друг на друга на дереве под окном. Поезда стали для Вадима чем-то вроде посланников из другого мира или из мира, где все по-другому. Там, за вагонным стеклом, трепетала и манила к себе жизнь.

– Почему я до сих пор здесь? – постоянно спрашивал он себя. – У перронных торговцев – семьи, дети, и все они хотят есть. Они должны быть здесь. Рыба – их последняя надежда прокормиться. А что держит меня? Каждый год говорю себе, вот продам дом и уеду. Но каждую осень слышу одно и то же: «Пиво! Рыба! Сигареты!»

Рыжая собака ткнулась мокрым носом в ладонь. Это особенная собака – она самостоятельная. У всех собак есть хозяева, или если они бродячие, сбиваются в стаи и стараются жить поближе к людям. Рыжая приезжает на поезде сама, выходит, гуляет по перрону, потом садится в тот, что идет обратно, и уезжает. Даже проводники ее знают, привыкли к ней и никуда не гонят.

И если кто-нибудь когда-нибудь напишет книгу о маленькой тихой станции в захолустье, то главным героем станет именно она – самостоятельная собака.

Об остальных обитателях сказать будет нечего.

* * *

По понедельникам в офисе автоконцерна все обсуждали бурно прошедшие выходные. Кто где побывал, кто сколько пропил, проиграл, потратил на женщин. Лишь Макс, пожав плечами, отходил в сторону. Сказать ему было нечего.

Действительно, что тут скажешь, когда целыми сутками клеишь обои.