Семилетка поиска

– Ты можешь говорить все, что тебе вздумается. Тебе меня не задеть! Я покрылся броней! – прищурился Караванов.

– Ну ты бы видел себя вчера в качестве героя-любовника. Ты же «му» сказать не мог!

– А вот уж это тебя не касается! Потому что «му» я собирался сказать не тебе!

– Меня касается не конкретное «му». Меня касается то, что ты потребовал психолога, чтобы что-то исправить… ты согласился взять тайм-аут и посмотреть, сможем ли мы изменить отношения… и тут же нарушил все договоренности! Да еще и начал внебрачные отношения публично! Так, чтобы видели все! – загибала пальцы Елена.

– Во-первых, я еще ничего не начал! У нас ничего не было! Но я спокойно говорю: выгони меня! – предложил Караванов.

– А тебе эта многоходовка ничего не напоминает? А мне напоминает! Она такая же, как с квартирой, когда ты пообещал Толику квартиру, потом не смог ее ни выбить из начальства, ни заработать деньгами и каждый раз премиленько разводил руками: «Ну выгони меня!» – напомнила Елена.

– Но я же сделал ее в конце концов! – взмахнул руками Караванов, на что она тяжело вздохнула и вышла в кухню.

Там была гора грязной посуды, и Елена вцепилась в нее, надев резиновые перчатки. Кухонная работа помогала сосредотачиваться. Продумывая интригу важного интервью, она, например, очень любила чистить картошку или месить тесто.

«Меньше всего он похож на влюбившегося, – думала она. – Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы трахнуть кого бы то ни было без вещдоков. Бедный Караванов доказывает, что он кому-то нужен… что его кто-то хочет… господи, да ради бога, пусть расцветают все цветы… но только после истории с квартирой это уже не ко мне…»

Она прислушалась к себе и вдруг совершенно неожиданно для самой себя объявила: «Я развожусь… Я развожусь с Каравановым, которого я, скорее всего, даже люблю. Но с которым мне скучно и совершенно незачем быть вместе… потому что мне всего сорок пять, и я должна наконец успеть пожить так, как мне хочется!»

Поначалу ее саму так ошарашило это заявление, что она чуть не выронила чашку. Ведь всю жизнь Елена старалась сначала угождать маме с папой, потом создавать условия Лидочке и мужьям, а сама уж как-нибудь… До сих пор она ездила к родителям и вывозила грязь из их квартиры. Готова была оплачивать домработницу, но им это было не по кайфу. Видимо, матери очень нравился вид Елены, стоящей на коленках под раковиной и выгребающей оттуда мокрый протухший мусор. Потому что кидать его точно в ведро родители даже не силились, ссылаясь на плохое зрение. Хотя, что называется, ложку мимо рта по этой причине никогда не проносили…

Унизительными были не сами субботники, а свинское отношение. Она могла вытащить из горы грязи подаренные матери французские духи или дорогие колготки. Найти среди банок с крупой перчатки, выудить из горшка с цветком действующие часы, которые при этом ищутся по всему дому; а из бака с грязным бельем – семейные фотографии прошлого века. Родители благополучно впали в капризное, обидчивое, при этом контролирующее все и вся детство. И вещи в их жизни забыли свои места и функции. Они словно вылавливали их из космоса в нужную минуту. И если вещи не вылавливались, то покупались новые. Естественно, на Еленины деньги.

В перестройку у нее был хахаль – армянский физик, очень опасным образом спекулирующий компьютерами, чтобы содержать семью родителей, оставшихся в Ереване.

– Неужели твоя мама не удивляется, что ты посылаешь ей такие деньги? Разве она не понимает, сколько получает старший научный сотрудник? – спросила как-то Елена.

– У нас так не принято. Я же армянский сын, а значит, это мое дело, где я возьму деньги, – пожал он плечами.

Короче, для собственных родителей Елена была армянским сыном, который все берет под ключ. При этом в путевку входят бесконечные оскорбления, контроль и претензии. Визит к родителям выглядел совершенно стандартно: они с Лидой или Каравановым радостно появлялись на пороге с пакетами еды и подарков, а потом, пропахав носом накопленную грязь, обиженные хозяевами, выходили с теми же пакетами, только уже груженными мусором. Выбрасывали его в помойку и только тогда расправляли плечи.

Вина Елены заключалась в том, что родители прожили свою жизнь совсем не так, как хотели. Новая реальность жирно подчеркнула это. И Елена оказалась основным ответчиком по вопросу не только потому, что родители больше почти ни с кем не общались и варились в собственном соку. Но и потому, что, видимо, из-за ее рождения остались в браке и на старости лет поняли, что это было ошибкой…

«Итак… – подумала Елена. – Я развожусь с Каравановым. И начинаю новую жизнь… И я больше никому ничего не должна!»

И ей показалось, что где-то в утробе у нее лопнула какая-то веревка, жестко стягивавшая внутренности. И все стало потихоньку расправляться, разглаживаться и сладко искать естественное положение…

– Ну что? – позвонила она на работу Караванову, идя по улице. – Какие у нас перспективы для развода?

– Отличные, – ответил он, дав петуха. – Я начинаю искать квартиру. Скоро меня не будет в доме, который я все равно никогда не чувствовал своим…

– Вот и умница, – машинально похвалила Елена.

На работе она пыталась распланировать новый этап: сначала расскажет Лиде, потом подругам, потом сотрудникам, потом… нет, родителям – в последнюю очередь. Они будут лезть с бестактными вопросами и обвинять в том, что она не сохранила уже третий брак, хвастаясь собственным сохраненным, выглядевшим антирекламой браку вообще. Потом пойдет в службу знакомств, потому что некогда разыскивать мужика самой. Ей надо зарабатывать деньги. Потому что пора начать жить по-другому… скопить на машину, получить водительские права, заработать на нормальный отдых… у нее и Лида такая забитая, потому что привыкла видеть мать, которая всю жизнь кусочничает и экономит на себе. И Лидой пора заняться… собственно, она всегда ею занималась, просто Караванов со своими комплексами большого ребенка жрал очень много Елениной энергии, заставлял все время держать руку на пульсе. И, по сути, занимал Лидино место. Так что Елена с Лидой получались старшей и младшей сестрами брата-милашки.

– Кать, какие новости?

– Норвежский композитор Арне Нордхейм записывает музыку нечистот, – ответила Катя, не отрываясь от экрана компьютера. – Он установил 32 микрофона в различных частях канализационной системы Осло. Записанные звуки транслирует на очистных сооружениях города. Желающие послушать произведения композитора посещают очистные сооружения, так как выпускать записи композитор не планирует.

– Кать, а у меня прикол, – сказала Елена тихо, они давно приспособились шептаться. – Я развожусь…

– С ума сошла на старости лет? – дернула плечом Катя.

– Во-первых, мне надоело. Во-вторых, у меня вещдок: Караванов пришел с вечеринки весь в духах. Знаешь, типа испанских такие. Вонючие… – пояснила Елена.

– Ну ты, мать, всякий стыд потеряла! Когда сама домой но уши в чужой сперме приходила, это было нормально? А Караванову, бедняжечке, совсем уж не забалуешь! – пристыдила Катя.

– Презумпция невиновности, знаешь, что такое? Вот и молчи. Не пойман – не вор!

– Да пошла ты на фиг! Караванов тебе к мебели подходит… и ваще уютный. Легко убираем тему: рецепт гадалка сделает, он к тебе как сиамский близнец прирастет! – предложила Катя.

– Ну ты добрая подруга. Я новую жизнь решила начать, а ты – с гадалками! – возмутилась Елена.

– А еще есть такая таблеточка. Ее в чае разведешь утречком, у него потом ни за что не встанет! Там баба осатанеет от этого – пошлет. Тогда перестанешь подмешивать! А? Да хоть трижды новую жизнь начинай, но при чем тут брак?

– Караванов мешает мне начать новую жизнь. Он актуализирует у меня комплекс матери Терезы. Я его когда вижу, думаю, как бы ему получше сделать… А то он такой бедненький, его так родители недолюбили. Я и Лиду так приучила думать! Вот ужас-то! Кстати, Караванов обхаживает девку почти Лидиного возраста!

– А чё у него, совсем не стоит? – удивилась Катя.

– Да вроде стоит. Но мне это уже давно неинтересно, – пожала плечами Елена.

– Когда мужик бежит за девочкой, значит, проблемы. Испугался, что уже не может столько, сколько раньше. И ему кажется, что все уже об этом знают. А девочкам же много не надо… – напомнила Катя.

– Нет, по-моему, у него тоска по большому и светлому чувству, к которому он не способен. Да и я его ниже плинтуса забила!

– Любовница Караванову даже полезна. Какой-никакой, а признак взрослости. Но ты путаешь туризм с эмиграцией…

– Кать, я уже решение приняла.

– Слушай, Лен, у тебя три мужа было. У меня один. И все-таки я поняла, что муж отличается от остальных мужиков только тем, что в доме стоят его вещи и в постели можно не надевать презерватив. А все остальное – клюква. В трудную минуту сдадут они все одинаково…

…После прежних разводов Елену обычно на некоторое время охватывало экзистенциальное беспокойство. И она знала, что на это время нужно придумывать целиком забирающее занятие: писать громкую статью, перекрашивать волосы, делать ремонт, заводить котенка или щенка, а еще лучше роман…

В редакции все общались по модной компьютерной программе «аська», и квадраты с записками летали по экранам быстрее, чем люди успели бы переброситься фразами от стола к столу.

Молодые сотрудники сутками кадрились в «аське» с людьми со всего мира, бегали на свидания по виртуальному знакомству, обсуждали последующие романы, а то и браки. Елене казалось, что весь Интернет населен голодными мальчишками, беспрестанно пишущими: «Выпорите меня! Ищу госпожу! Мечтаю о женщине вашего возраста! Хочешь виртуального секса? Давай побалуемся!» И она ограничивала круг общения в «аське» только производственными контактами, подружками и Каравановым.

Подошла секретарша Олечка:

– Главный спрашивал про материал.

– Передайте ему, что я умерла, – улыбнулась Елена. – На несколько дней.

– Какая-то вы странная! – удивилась Олечка.

– Жизнь, милая, интереснейший повод для наблюдений! – откликнулась Елена. – В том числе и собственная…

– Хотите, я вам конфет принесу? Мне коробку подарили!