Семилетка поиска

– Не пойду я к нему. Сто раз уже ел эту кашу! – напрягся Караванов и потащил новую гроздь креветок с фуршетного стола.

– Да отложи ты эту дрянь! Ты сюда жрать, что ли, пришел? – чуть не запустила в него тарелкой Елена.

– Не только, – сделал ехидный жест Караванов. – Еще и выпить на халяву.

– Послушай, ситуация ложится нам под ноги, звезды выстроились в нашу пользу. Ты должен подойти! – жарко зашептала Елена, потому что за ними уже изумленно наблюдали официанты.

– Отстань! – зашипел Караванов. – Я пошел за виски, тебе что-нибудь принести?

– Принеси квартиру! – Она стояла в небанкетной позе «руки в боки».

– Непременно, сейчас пойду и налью… Вон из той бутылки, – улыбнулся Караванов и направился в сторону бара.

– Ты должен подойти к нему! Ты просто обязан! – бубнила Елена, шагая за ним. – Если тебе нисколько не стыдно передо мной, то пожалей Лиду! Ради тебя она мучается в одной комнате с этой старой сволочью! А ты сидишь целый день в офисе, а приходишь под вечер, и все перед тобой пляшут!

– В конце концов, ты можешь меня выгнать! – взмахнул руками Караванов, не поворачиваясь. – Я соберусь ровно за десять минут. В следующем браке тебе повезет больше.

– Ага, ты хочешь, чтобы мой следующий муж расхлебывал твою несостоятельность? Ну уж нет! Не выйдет! – Она забежала вперед и перегородила ему дорогу прямо перед барной стойкой.

– Дай я пройду к напиткам! – с интересом смотрел на нее Караванов, пытаясь понять, что у нее заготовлено на следующее блюдо.

– Ты знаешь, что я способна на все? – напомнила Елена, физиономия у нее пылала.

– Увы… – развел руками Караванов, продолжая игру в волка и зайца.

– Видишь микрофон? – На них смотрели, но Елене было уже все равно; это был последний и решительный бой.

– Вижу! – вежливо кивнул Караванов.

– Сейчас я подойду к нему, поздравлю Миронова, а потом сообщу, что ты козел и я с тобой развожусь! Веришь?

– Верю! – кивнул Караванов, прищурившись. – За тобой не заржавеет. Я совершенно не против… Мне кажется, это даже украсит тусовку. «Что за свадьба без битья, пьянка, да и все…» Правда, они не поймут, кто мы с тобой такие. Не тот уровень. Но зато будет весело…

– Это не все, что я скажу! – Елена набрала воздуха в легкие. – Это будет только пролог. В основной части я скажу, что разочарована в Миронове. Что он дешевый кидала, что договорился с тобой о работе под квартиру, работу получил, а квартиру зажал. Вот будет хохота…

– Ты этого не сделаешь! – побледнел Караванов.

– Я? Легко! А своему главному завтра скажу, что напилась в дым и ничего не помню. Он только посочувствует. Да и Миронова он не любит. – Елена достала из сумочки пудреницу и начала подкрашивать губы и поправлять волосы. – Как я выгляжу? Волосы ничего лежат? На, держи сумку. Не попрусь же я к микрофону с сумкой… Ну все, пойду повешу на него всех собак!

Караванов машинально взял сумку. Бросил на Елену сломленный ненавидящий взгляд, который, видимо, бросал на родителей в переходном возрасте, протянул сумку и хрипло сказал:

– Хорошо, я подойду к Миронову. Но ты об этом пожалеешь!

Отошел от нее, хлопнул стакан виски. Елена забилась в угол зала и, поглядывая оттуда, гипнотизировала его. Караванов сделал несколько кругов вокруг именитого стола, за которым, сменяя друг друга в очереди, сидели спортсмены, артисты, политики и даже один лама из Бурятии со всеми ламскими причиндалами – эдакое безумное чаепитие… Потом встряхнулся, как птица, собравшаяся взлететь, и рухнул на освободившийся стул.

«Только бы не сбежал, только бы не сбежал, только бы слова выдавил, господи, дай ему силы, Толик мразь, Лидочку жалко, что ж я, такая дура несчастная, мужиков одного к одному выбираю, подсел, улыбается, господи, что за улыбка, он же пьян в задницу, когда успел, ага, это стакан виски после креветок, хоть бы сожрал чего толковое перед этим, ну что за дурак, Миронов улыбается ему, коньяк наливает, только бы потом до машины его донести, встал, неужели уже, идет ко мне, улыбается, ой, неужели получится, ну, Егорычев, просто зайчик…» – галопом неслось у нее в голове.

– Пошли выпьем, – предложил Караванов многозначительно.

– Конечно, – проворковала она, не смея задавать вопросы.

Караванов взял себе еще стакан виски, ей «Бейлиса», пьяно улыбнулся и изрек:

– Собственно, мы с ним закрыли вопрос. Через неделю будет однокомнатная квартира.

– Караванов! Ты – гений! – бросилась она к нему на шею, стараясь звучать не слишком фальшиво.

– Я ненавижу слово «гений» в твоих устах! – поморщился он. – Просто Миронов оказался человеком, держащим слово и помнящим, что эту квартиру я заработал.

…Толик собирал вещи своей матери с большим неудовольствием. С одной стороны, радовался куску; с другой– уж больно лихо ему сунули в морду эту квартиру с выражением лица: «А теперь, чтобы твоих химических следов здесь не было!»

Он не знал, к чему прицепиться, собирал в материн скарб какой-то хлам, никогда ей не принадлежавший. А потом дико орал на Лиду про какой-то желтый телефон, полагая, что его снова надули и обобрали. Оказалось, что речь шла о сломанном коричневом телефоне, который Лида подарила Елене уже при Филиппе. Но Толик назначил телефон своим, как массу старых неработающих вещей, и долго орал, и в истерике даже пытался что-то швырнуть в сторону Лиды. Лида побледнела, но не посмела ответить ему.

Караванова не было дома. При нем Толик никогда не позволил бы себе такой мерзкой истерики. У Елены мелькнула странная мысль запустить в него чем-нибудь. Он может не сдержаться, и ударит ее, чего никогда не делал в браке. И тогда с холодным носом освидетельствовать побои и посадить его, потому что никаким другим способом нельзя рассчитаться с человеком, который столько лет обирает собственного ребенка, да еще и пытается выглядеть в этой роли обиженным. И никто, ни друзья, ни мать, ни общество его не осуждают…

А ведь когда-то был красавцем, состоящим из мышц и острот. Она любила его, гордилась его успехами, считала себя счастливо вышедшей замуж. И вот перед ней состарившийся чужой неухоженный мужик с белыми от ярости глазами, пытающийся отыграться на собственной дочери за то, что от него избавляются навсегда.

– Мама, давай уйдем, пока он тут будет… – сказала Лида, и было слышно, что ей и страшно, и стыдно, и противно видеть отца таким.

…Когда квартира освободилась от Толиковой матери и возможности возникновения Толика на пороге, Елена расцвела и запорхала. Караванов тоже словно стал выше ростом и крупнее жестом. Лида начала переделывать комнату под себя, но все равно долго не чувствовала себя в ней хозяйкой и старалась толкаться на кухне и в большой комнате.

Все эти годы с бабушкой под носом она словно топталась на месте. Неудачно училась, неудачно вышла замуж, неудачно развелась, горевала о коротком неудачном замужестве, делала вид, что собирается работать… На деле ничего не происходило, и Елена не мучила ее назиданиями, понимая, что девочка пытается прийти в себя после трех маминых браков.

Караванов любил Лиду, при том что совсем не занимался собственными детьми. Он называл это: «К сожалению, я воспитываю их только материально…» Правда, позиционировался возле Лиды не в роли отца, а в роли старшего брата, мгновенно бросающегося вместе с ней к обороне против Елены.

Его дочь все никак не могла устроить личную жизнь, а сын топил одиночество в алкоголе… Елену потрясало безразличие Караванова по отношению к собственным детям, пока она не поняла, что он их просто боится, как большинство мужиков, рано расставшихся с женами и не сумевших сохранить человеческие отношения.

– Вот теперь начинается нормальная жизнь, а то была подготовка, – сказала себе Елена с освобождением квартиры. – Наконец у меня есть все для счастья: любимая дочь, любимая работа, любимый муж и любимый дом.

– Чё ты там на бумаге пишешь, коханая моя? Неужели еще не разучилась писать ручкой? – спросила Катя.

– Список претензий к Караванову, – хмыкнула Елена.

– Поругались?

– Да нет, психолога вызвали.

– Чтобы морально помастурбировать?

– Да он после деловых игр как с цени сорвался. Впечатлительный оказался…

– И ты на это обращаешь внимание? – удивилась Катя. – Лен, у тебя надрыв – главное свойство организма. Облегчать надо эмоцию, облегчать и раскрашивать…

– Ага. Вот сейчас напишу и раскрашу…

Она писала список претензий. Ой, как это было странно. Открыла историю ежедневной переписки с Каравановым в программе «аська» и еще больше разозлилась на Карцеву. Переписка с Каравановым состояла из дурацких нежностей и кокетливостей. Она писала ему из дома на работу, что печет его любимый пирог с корицей, он отвечал милые колкости. Она зазывала его домой пораньше, а он ее к себе на работу.

Она думала: «Какие у меня претензии? Да, пожалуй, всего одна. Предательство с квартирой… но… какое большое, длинное, многослойное, многоэтапное… В нем и неспособность честно сказать: я обещал, но не смог. И сюси-пуси с Толиком. И деланье вида, что все в порядке. И упрекание меня в хамстве к свекрови после всего того, что я вынесла из-за него. А главное, эта способность мгновенно убедить себя, что это ему дали квартиру… столько лет не давали, а тут, бац, – и дали. Это претензия номер один.