– Ты что? Никогда не слыхала? – одёрнул её Стах. – Его ещё мыши съели.
– Ага! – поддакнул Юзек.
Чудило-Мудрило, затянувшись трубочкой, продолжал:
– Про мышей этих разные толки ходят. Одни говорят одно, другие – другое. Времена-то давние, поди разберись теперь, как оно на самом деле было. В наших книгах написано, что это не мыши были, а гномы в мышиных шубках, – тогда ведь зима стояла. Мочи не стало смотреть, как Попель свирепствует, вот они и высыпали из нор всем скопом, накинулись на него и растерзали. Так в наших книгах написано. Правда это или нет – трудно теперь сказать. Прапрадедушка говорил мне, что сам видел, пока ещё не ослеп от старости, это страшное озеро и башню, где всё случилось. Башня до сих пор называется Мышиной, а озеро – Гопло. Так-то вот!
Тут у него погасла трубочка. Он разгрёб золу, нашёл уголёк, потянул несколько раз, выпустил клуб дыма и снова заговорил:
– С этими древними книгами тоже беда. Или нескольких страниц не хватает, или выцвели и пожелтели так, что слова не разберёшь, или чёрное пятно во всю страницу. Не очень-то и прочтёшь, что написал кто-то много веков назад. Но зато сразу можно понять, хорошие были времена или плохие. Если хорошие – от страниц, самых ветхих, такое сияние идёт, словно солнышко выглянуло. А плохие – потемнеет всё, точно ночь настала, и ни луны, ни звёздочки… Вот какие у нас, у гномов, летописи!
V
Хотите узнать, что было дальше? – спросил Чудило-Мудрило, раскурив трубку.
– Хотим, хотим! – запищали девочки.
– Ну так слушайте. После страшных страниц о Попеле – их откроешь, и тьма сразу кругом, – идут ясные, светлые про Пяста. О нём я хоть целый час рассказывать готов.
У Юзека глаза загорелись.
– Расскажи, гномик, пожалуйста!
– Расскажи, расскажи нам всё! – наперебой закричали дети.
Чудило-Мудрило сдвинул колпак, почесал в затылке и начал рассказ:
– Сам-то я этого не видел, меня тогда ещё на свете не было. Но старичку гному, который записал эту историю, рассказал её старый дуб, а он хорошо помнил те времена. Голос у дуба был уже слабый от старости, но только он зашелестит, в лесу сразу тихо-тихо сделается – слышно, как муха пролетит. Сосны, ели, буки, грабы, берёзы, даже трава, мхи и папоротники слушают затаив дыхание – ни один стебелёк не дрогнет, ни один листок не шелохнётся. А старый дуб шелестит себе потихоньку, ведя неторопливый рассказ про времена своей молодости.
И вот этот гном – а он в ту пору ещё мальчонкой был, ростом с синичку, – придёт к своему знакомому грибу в гости, сядет под шляпку и слушает. Он слово в слово запомнил рассказ старого дуба и потом записал в книгу.
А дело было так.
Рос этот дуб, тогда ещё молодой дубок, в тихой дубраве, а неподалёку, в тени лип, вокруг которых гудели пчёлы, стояла избушка из белых лиственничных брёвен. В избушке жили трое: Пяст, Репиха и сынок их, по прозванию Землян. Прозвали его так за любовь к родной земле – как выйдет, бывало, на порог, непременно скажет: «Здравствуй, земля родная!»
Жили у них в избушке и гномики, жили не тужили: отец, мать и сын никогда не забывали поделиться с ними и золотистым мёдом, и белоснежным творогом, и лепёшками. Даже в королевском дворце не жилось бы гномам лучше, чем в этой тихой, светлой, пахнущей смолой избушке.
Вот подрос Землян, и настало время в первый раз остричь ему золотые волосы. Стали собираться на праздник соседи – кто пешком, кто на телеге, кто верхом. Шумно во дворе у Пяста. Хлопочет хозяин, хлопочет хозяйка – всех надо угостить, всем угодить. Немало дел и у гномов.
И вдруг, когда солнце уже клонилось к закату, раздалось чудесное пение. Все подняли глаза к небу, казалось, песнь льётся оттуда. А гномы побледнели и задрожали, будто холодом дохнуло, хотя был тёплый майский день.
Бросив свои дела, замерли они на месте, объятые дрожью и лязгая зубами.
Тут на фоне алой зари показались два странника: они направлялись к хате Пяста и пели.
Сладкозвучное пение плыло над землёй, и казалось, будто соловьи защёлкали в саду, и росинки зазвенели колокольчиками на каждой былинке, на каждом цветочке, и липы на пасеке зашелестели листочками, и все злаки, все растения подали свой звонкий, серебристый голосок.
Пели странники о том, что грядут новые времена. Что старые боги – обитатели священных рощ – исчезнут, рассыплются в прах, и придёт единый властелин земли и неба.
Люди с просветлёнными лицами внимали их пению. А гномы, немного придя в себя, забились в чулан, в самый тёмный угол, и дрожали, съёжившись, как осенние листочки. Давным-давно ещё было им предсказано, что когда-нибудь услышат они чудесное пение и тогда покинут человеческое жильё и пойдут скитаться по свету.
Насыпала им Репиха мака, накрошила сладкого пирога, но гномы, хоть и проголодались, не вылезли из своего угла и к еде не притронулись. Один только старичок гном отважился, приоткрыл дверь чулана и выглянул в щёлочку. Но тут же глаза руками заслонил – такое от странников сияние исходило, такой свет, словно само ясное солнышко пожаловало в гости.
Много дней и ночей просидели они в чулане, в холоде и голоде, пока не померк этот дивный свет.
А когда наконец отважились выглянуть, чтобы приняться за свою обычную работу, то увидели Пяста в сверкающей короне и парчовой мантии, накинутой прямо на холщовую рубаху. Он отправлялся во дворец, где уже не гномы стали ему прислуживать, а рыцари да вельможи.
Репиха сделалась королевой, а Землян – королевичем. Кончилась крестьянская жизнь в избе, началась королевская – в замке.
Но гномы по-прежнему пряли пряжу, ходили за скотиной, работали в поле, на пасеке: не хотелось покидать полюбившийся им дом, где они столько лет прожили мирно и счастливо.
Королевский дворецкий, как прежде Репиха, оставлял им на лавке молока, мёду, но гномы не смели к ним притронуться, чувствуя, что проку от них теперь мало и работники они плохие: куда девалась прежняя сила и сноровка! Подбирали только крошки с пола и до того похудели, что на себя стали не похожи!
И с тех пор больше не называли их боженятами.
Чудесная песня, как эхо, прокатилась под землёй. И когда разгоралась вечерняя заря, воздух пел и звенел, словно это арфы серебряные играли.
Вот о чём шептал, шелестел вековой дуб, а притихший лес его слушал.
VI
Чудило-Мудрило замолчал. Дети сидели присмирев: в шуме леса чудился им голос старого дуба. Первым заговорил Юзек:
– А потом что стало с гномами?
Но учёный летописец не отвечал, погрузившись в думы о старине. Пастушата стали дёргать его за плащ и кричать:
– Гномик, гномик, рассказывай! Что дальше было?
Чудило-Мудрило очнулся от задумчивости и стал опять рассказывать:
– Правда, не сразу гномы решились уйти. Некоторое время они ещё жили в деревнях с людьми. Но день ото дня становились всё печальней и слабее. Их теперь редко звали на помощь. Пока жив был Пяст, никто не смел их обижать. Ещё в царствование сына его, Земляна, у гномов был свой угол в каждой хате. Но при внуке Земляна, короле Мешко, настали для них трудные времена. Днём они даже на глаза боялись показаться людям и только в сумерки вылезали из своих убежищ – раздобыть какую-нибудь еду.
Крестьянки, уходя в поле, уже не сыпали им проса и не просили присмотреть за детьми. Осталась на долю гномов самая чёрная работа: на конюшне, в хлеву, в риге, а в доме разве что лучины нащепают, горшки перемоют да мусор в уголок заметут.
Но вот однажды – так записано в наших летописях – зазвонили повсюду колокола. Будто гром небесный загремел, и где он раздавался, гномы толпами высыпали из домов, из деревень и, горько плача, уходили в леса, в горы и пустоши – подальше от жилья, где звона колокольного не слышно.
С той поры разве только ночью случается видеть нас людям, а днём мы только детям показываемся, вот как я вам.
Больше всего гномов ушло в Карпаты. Там, в пещерах, мы стережём клады. В лесах тоже немало нашего брата. А зимовать в лесу холодно, вот мы и шьём себе красные плащи и колпачки. По ним нас сразу можно узнать. Мы и теперь хорошо относимся к людям и за крошку хлеба, за каплю молока всегда рады помочь доброму человеку. Но чуть подует осенний ветер, мы прячемся под землю.
Только сказал это Чудило-Мудрило, как со стороны леса послышались гомон, крики. Это бабы и ребятишки возвращались домой из похода. Но без успеха. Оказалось, у хитрой лисы несколько выходов из норы. Пока раскапывали тот, что на опушке, лиса через другую лазейку благополучно выбралась в поле и притаилась в терновнике. Женщины бранились, что зря потратили время, дети кликали собак, которые с громким лаем рыскали по опушке, отыскивая следы. Заслышав крик и лай, пастушата подняли головы, загляделись и позабыли про гнома.
А Чудило-Мудрило встал, натянул колпачок и, юркнув в борозду, исчез в прошлогоднем бурьяне. Так Зося и Кася, Стах, Юзек, Куба и Ясь никогда и не узнали, во сне им всё это привиделось или на самом деле у костра сидел гномик и рассказывал чудесную сказку.
VII
Между тем Чудило-Мудрило крадучись добрался до леса. Было ещё светло, но в чаще царил полумрак, и тропинка, по которой он шёл, еле виднелась – такую густую тень отбрасывали сосны и ели. Так шёл он, может, час, а может, больше: устал, проголодался. И вдруг, споткнувшись, свалился в глубокую яму.