Бездна смотрит на тебя

Саломея недоумённо осмотрелась. Сериалы недолюбливала, но изредка видела. «Важняки» в кино, как правило, имели роскошные квартиры, дачи, а оно, вон, как…

– «Важняков» в наше время ценили не только за профессионализм. Нас нельзя было заставить принять решение, в правильности которого мы сомневались! Для меня закон был священной коровой. Пафосно звучит? Понимаю! Знаешь, детонька, что значит «сыграть в преферанс»? Это получить от высокопоставленных лиц завуалированную взятку. Честный «важняк» на это не шёл! Никогда в жизни! А сейчас? Жизнь изменилась, всё вверх дном. Что творится! – Вздохнул. Затем процитировал: – «Кто проповедь хоть раз прочесть захочет людям, тот жрать не должен слаще, чем они!». – Тяжело поднялся. Ни к кому, не обращаясь:

– Вот, как! Ни за что не догадаетесь, кто написал! – Строго глянул на гостью. – Андропов Ю.В. – Неожиданно рассмеялся. – Уморил я вас? Хорошо. К делу. Сейчас, сейчас. Собрал кое-какой, личный архив. – Подошёл к полкам. – – Аркадий звонил. Предупредил! Я всё подготовил. Кое-что покажу. Введу вас, так сказать, в курс. А вернее, в экскурс. В прошлое.

Несколько картонных потрёпанных папок легли на стол.

– Саломея? Кстати, как вас угораздило? – Взмахнул выразительно сухой рукой в воздухе, снизу доверху.

– Вы тоже готовы повесить ярлык – «новая русская»? Буквально сегодня утром мне дали понять нечто подобное!

– Догадываюсь, кто бы это мог быть! – Улыбнулся. – Не обижайтесь, детонька! И не удивляйтесь, договорились? – Затем. – Антон! Кому ещё? Присутствовал, так сказать, в кабинете у Аркадия? Верно?

Саломея удивлённо повела головой. Затем улыбнулась, слегка кивнула.

– Не сочтите за старого, выжившего из ума, сплетника, но история у него была. Да-а! – Присел, снова махнул сухой ладошкой. – У Антона. Помните начало девяностых? Что творилось? Тем более, быть в то время женой, как в народе говорят, мента… А у него тогда, – ни денег, ни квартиры, ни звания. В общем, бросила его жена, вышла замуж за какого-то там бизнесмена-негра, прихватила дочь, – и во Францию, только её и видели. Вот у него с тех пор, в общем, сами понимаете. – Взял палку, подошёл к окну. Не поворачивая головы. – Аркадий рассказывал, как вы помогли ему. И вообще, кто вы… Но, право слово, Саломея, я в эти штуки, – не обижайтесь на старика, ради бога, – не верю! Но то, что вы услышите, возможно, как-то связано с этим делом. Каким образом?

Опустил голову, произнёс: – Я, знаете ли, привёл некоторые доводы, но меня, хотя и оказывают бывшие коллеги всяческие почести, знаки внимания и уважения, слушать не стали. Отмели сразу. Это сколько прошло…, – запрокинул голову, задумчиво какое-то время смотрел вперёд, – да – а! Ого! Шестьдесят с лишним! Вот как! – Потянулся за тростью.

Решительно опёрся на неё, встал.

– Ну, а если не хватает кое-кому профессионализма и… – Вздохнул. – Ну, не будем о грустном! – Лукаво взглянул в лицо Саломее. – Значит, детонька, с таким вот, прекрасным библейским именем, – вам и придётся решать сию головоломку! Да – а! – Усмехнулся своим мыслям.

– В Сибири, в 1947 году, – стал рассказывать Константин Григорьевич, – только начинал молодым следователем. И было у меня первое, весьма странное уголовное дело, вернее несколько, объединённых в одно. Серия, одним словом. В те времена термины «серия», «серийный убийца» не использовался. Серийных убийц в Советском Союзе не было, да и быть не могло, по определению. Время послевоенное, казалось, война окончена, живи, да радуйся! Сами понимаете, советская пропаганда, не то, что теперь. Я каждый день покупаю свежие газеты. А вообще, к киоску с прессой подходить неприятно: либо откровенная эротика, либо одни пугающие заголовки о маньяках, насильниках.

Мельчайшие детали убийств смакуются журналистами с таким кровожадным, я бы сказал, маниакальным удовольствием! – Возмущённо покачал седой головой. – Я атеист, Саломея, но знаете, просто обескураживает! Так и хочется назвать журналистов этих, так называемых, – безбожники! Страшно другое. Кто-то получает удовольствие от прочитанного! А для кого-то, готовых к действию, – пожалуйста, инструкция! – Взглянул на неё. – Ой, простите! Отвлёкся. Так вот. – Разложил тонкие пожелтевшие листы. – Новосибирская область, село Куприно. Как я уже сообщил, 1947 год. Стали находить трупы, в основном, жертвами были женщины, тридцати – сорока лет. Весьма зажиточные по тем голодным временам. И что характерно, не были не изнасилованы, не ограблены – положил руки на стол, сцепил пальцы. – Первый удар чем-то тяжёлым сзади. Второй, – смертельный, – тяжёлым и острым вот сюда! – Коснулся середины лба желтоватым указательным пальцем, чуть согнутым в суставе. – Бессмысленные, жестокие убийства! Экспертиза, опять же, точно не установила. Предположили кое-что. Палка, полено.

– Чем пробита кость черепа?

– Штырь, гвоздь. Гадали, в общем! Эксперты в лаборатории старались, работали. Но. Периферия, времена… Да! Нынешние бы технологии. – Аккуратно достал жёлтую фотокарточку. На чуть размытом от времени изображении просматривалась маленькое тёмное пятно на белом лбу молодой женщины, её лицо обрамляли чёрные, густые волосы, уложенные в стиле тех лет. «Перманент».

– Первый труп найден в семи километрах от села, – продолжал бывший «важняк» второй, – в одиннадцати, третий – в двадцати. – Переспросил. – Вам интересны детали?

– Всё! Любая мелочь, подробность! – Подалась вперёд Саломея.

– Вот это разговор! – Оценил. – Жаль только, что вы не из наших!

– Первый труп женщины был обнаружен собственной дочерью. Девочка жила в интернате. Мать её привозила в санях каждую неделю замёрзшее молоко. Знаете, тогда его так хранили, замораживали дисками. Ну, представьте, – показал на стол, где лежала круглая буханка пшеничного хлеба, – где-то, примерно так. Привозила мясо, творог, картошку. Это могли себе позволить не все, поверьте. Так вот. Дочь ждёт. Вечереет, а матери всё нет. Ну и пошла, встречать её. Встретила. Та лежала в санях. Во лбу крошечное отверстие. Всё оказалось на месте: вещи, продукты, а сама… Думали вначале, – пуля. Сброда после войны моталось немало всякого. Банды… Верите? Мы, тогдашние опера, полуголодные, спали в отделении прямо в одежде несколько суток. Задумался. Неожиданно: – Давайте прервёмся? Сделаем небольшую паузу! Согласны?

– Ой, – воскликнула Саломея, – простите меня. Какая эгоистка! Вам отдыхать надо, а я…

– Это вы простите! Старый я, капризный! – Поднялся, тяжело опираясь на трость. – Чайку попьём и продолжим, хорошо?

Она кивнула, а про себя подумала: эгоистка и есть! Ничего не захватила для угощения.

– Давайте, помогу!

– Вы, Саломея, себя не корите! – поразил в который раз проницательный хозяин. – Не бедствую, слава богу! У меня всё есть!

Она вошла вслед за ним на кухоньку и чуть не вскрикнула. Цветы. Большими белыми колоколами спускались с потолка, оплетая стены, небольшое окно. – Красота! – не сдержалась.

– Жена моя! Любила разводить! – Внезапно. – Вас удивил мой быт, не так ли? – Усмехнулся. Она замялась.

– Да чего там, я видел ваше недоумение! Отдал я свою большую квартиру в центре города внуку. У него семья, двое детей. А у меня? Жену как похоронил, так сюда и подался! А цветы. Цветы её и здесь принялись! Видите? И природа! Боже мой, какой здесь лес! Всё рядом? Птицы поют!

– А соседи?

– Что соседи? Люди как люди! Всякое бывает с каждым из нас! И у вас, полагаю, что-то в жизни, ещё недавно, произошло? Верно? – пристально взглянул в глаза.

– У меня такое чувство, что вы тоже обладаете незаурядными, паранормальными способностями… – То, что вы подразумеваете, – это из области… – тихо рассмеялся. – Опыт, детонька! И к нему, – красивое слово, – психология. Путают нынешние, – виновато взглянул на неё, – – знаю, вы меня поймёте!

– Путают психологию с экстрасенсорикой?

Константин Григорьевич, – ей показалось, зорко и коротко взглянул.

– Вы на редкость, красивая, к тому же, толковая, леди!

Отчего-то, чуть не вырвалось в ответ – «мерси»! Сдержалась. Помогла заварить чай, расставить чашки, сделать бутерброды.

Пока пили чай, Большаков неожиданно открылся, поведал о себе:

– Знаете, будучи молодым и совсем неопытным, я уже тогда не представлял себе эффективного расследования без действий непосредственно на месте преступления. Огромное желание присутствовать в центре событий, «влезть в шкуру» убийцы, дышать тем же воздухом, ступать его шагами, – отпил глоток, – именно это помогало раскрыть очередное дело. Да-а, – вздохнул, – были времена… Коллеги не понимали, начальство косилось! Но результат? А он был! Этот результат!

– Так ведь это, вы говорите о…

– О маленьком фрагменте создания психологического портрета? Так оно и есть! Да!

Саломея недоумённо взглянула. Не ожидала. Ей показалось вначале, «важняк», – консерватор, сторонник других, старых, отживших убеждений. А тут.

– Профиль! Профайлинг. – Прищурился. – В наше время этот метод, наконец, признан! И не только, слава богу, в странах дальнего зарубежья! – Махнул сухой ладонью, – у нас же, как всегда, трудности финансовые, экономические. А тогда? Представляете? Стоило о чём-то подобном заикнуться! Конец карьере, возможно, и жизни. – Дёрнул подбородком. – С вашим даром, детонька, это легко представить! Знаю! Хотите спросить: так почему ты, старый пень, сам не можешь? Не хочешь взяться за это дело? – С сожалением качнул головой. – Восемьдесят пять! Не шутка, как не хорохорься! Здоровье не то! Зоркости нет! Пытался, как уже сообщил, кое-что, так сказать изложить своим! Не стал вам говорить сразу, теперь признаюсь. На смех меня подняли бывшие коллеги, а я другое усматриваю, – нежелание! – Поджал губы, со стуком опустил чашку на блюдце, затем решительно: – Поехали дальше!

Саломея тоже отставила чашку, ближе придвинула к себе пожелтевшие листы.

– Больше десятка жертв с подобным почерком, и не дальше двадцати километров от села. По радиусу, так сказать. Семь, десять. Именно на таком расстоянии от села Куприно были расположены сёла более крупные, зажиточные. А в двадцати километрах – районный центр. Ядро, – усмехнулся, – цивилизации! В те времена начальная школа рядом, в селе, а уж в среднюю… Топать надо километров пятнадцать – двадцать. Ну, ладно, это после войны было, а сейчас-то? Как там наше руководство глаголет с экранов телевизора, «в эпоху высоких технологий»? А на самом деле – школы на периферии закрывают, сворачивают, сокращают! Это чтобы больше дураков было! Чтобы не понимали, как это: одни замки покупают заграницей, а другим, – элементарно, зарплату за полгода не платят. – Тяжело вздохнул. – Чем больше в стране людей бедных, необразованных, да что там, – невежд, одним словом, тем легче в такой стране править, вершить «свои» законы…, – спохватился. Глянул на часы. Настенные ходики вещали приближение вечера. – Вам же ехать! Вот остолоп старый! Простите, бога ради!

– Что вы, Константин Григорьевич, – искренне засмеялась она, – всем бы молодым иметь такой ум и память!

Старик хмыкнул, довольный, опустил глаза и задумчиво продолжал:

– Так вот, я побывал на месте преступления, вынюхивая, что называется, каждые полшага, затем вывел алгоритм, составил схему. С самого начала смутила одна закономерность, вернее, не смутила, – я просто не мог в это поверить! Моя невероятная догадка шокировала, парализовала меня!

– Что же было дальше?

– Всё! Отстранили от следствия! На время, правда! Повезло ещё!

– Закономерность, говорите? И кто? Кто это был?

– Погодите! Я, «отстранённый» начал своё, собственное расследование! Ездил в сорокаградусный мороз по сёлам, опрашивал людей. Всё совпало! И это был, повторяю, – шок!