Муж вспоминает «их бабушку» и радостно констатирует, что это такая брешь в укреплении, благодаря которой их всех можно штурмом взять.
– Я расскажу им, как я в ресторане сидел почти за одним столом с великим князем.
– И не забудь сказать, что ты передал ему свою зажигалку.
– Ах, верно. Я и забыл.
– А они скажут, – вступила теща, – по ресторанам князьям зажигалки подает, а жене приличного платья сшить не может.
– Ну, я как-нибудь выкручусь, – героически решает жена.
Глаза у нее сверкают. Она не сдастся живая.
– Я им скажу, что меня пригласила на все лето одна страшно богатая дама в… куда?
– Шпарь – в Италию, – решил муж.
– На время жары на озерах, а то так в Венецию, – согласилась жена.
– Путешествовать на яхте, – посоветовала теща. – Это еще шикарнее.
– Так надо все-таки условиться, а то так завремся, что все вылезет наружу.
– Собственно говоря, здесь даже особенной лжи нет. Ведь Маня приглашала меня на целую неделю к ней в Медон. Ну, а здесь немножко дольше, и не в Медон, а в Италию. Чего же тут уславливаться?
Перед уходом оглядывают себя в зеркало и осматривают друг друга.
– Перчатки не забыла?
– Почисти отвороты… Вот щетка.
– Боже мой! С мизинца лак слез. Подожди минутку.
– Мамаша, напудрите немножко нос. Нельзя же так. Вид такой, точно вы прямо из кухни.
– Так ведь оно и правда.
– Но совершенно лишнее, чтобы все об этом знали. (Ружья начищены. Пушки наведены. Затворы смазаны. Прицел взят. Недолет. Перелет. Ба-бах!)
– Идем.
Бой назначен на девять часов.
Все готово.
Штурм ведется с нескольких концов.
Сердюковы, Лютобеевы, Бабаносовы, Гринбаум (партизан-одиночка).
Идут. Пришли. Ворота крепости широко растворены. Но доверять не следует.
Мадам Бабаносова первая открывает огонь:
– Батюшки, какой шик! В передней, и вазочка с цветами! А мы и в гостиной-то никогда не ставим. Петя не любит. От цветов, говорит, только лишний сор и посторонний запах.
– Нет, отчего же, – вступает муж (резервные войска). – Я люблю цветы, но такие, которые действительно украшают – огромный букет хризантем, куст белых лилий.
– Ах, не люблю, – защищает прорыв хозяйка. – Лилии слишком сильно пахнут.
Тут супруг Бабаносов выкатывает дальнобойное орудие:
– А эти ваши нарциссики не пахнут? Разница только та, что лилии пахнут лилиями, а эти нарциссики – конюшней. Уж вы, хе-хе-хе, не сердитесь.
– Ну, что вы, что вы! – вдруг вступается партизан-одиночка, который при виде бутылки коньяку подло сменил вехи и перешел на сторону осаждаемых. – Нарциссы – любимые цветы японских самураев.
Это партизану даром не проходит. «Поймать! Расстрелять!»
У партизана в семье скандал. Мамаша сбежала с парикмахером.
– А как здоровье вашей матушки? – елейно-почтительным тоном спрашивает Сердюков.
– Благодарю вас. Она уехала на юг.
– Что так?
– Просто немножко отдохнуть.
– Устала, значит? Впрочем, это очень благоразумно. В ее возрасте следует себя очень беречь.
У партизана забегали по скулам желваки. Он оборачивается к ехидно улыбающейся жене Сердюкова и говорит почтительно:
– Вы, значит, тоже едете на юг отдохнуть? – Этим «значит» запалил ей прямо в лоб.
Лютобеева немедленно подобрала труп Сердюковой и старается его оживить:
– Какое прелестное это ваше платье! Сейчас видно, что из хорошего дома. И какая вы в нем тоненькая.
Сердюкова возвращается к жизни. Но хозяйка дома не дремлет.
«Огонь!» – командует она сама себе и говорит Сердюковой восторженно:
– Да, замечательно удачное платье. Я всегда на него любуюсь.
Убила. «Всегда»!
Но Сердюкова еще шевелится:
– Ах, я его без конца ношу. Наверное, всем уже надоело. Новые платья висят в шкапу, а я все треплю это и не могу с ним расстаться. Муж говорит: «Зачем же ты нашила себе столько новых, раз ты их не носишь?»