Золото Джавад-хана

Золото Джавад-хана
Никита Александрович Филатов

Исторический детектив (Крылов)
В январе 1804 года русская армия взяла приступом крепость Гянджа, после чего владения убитого Джавад-хана оказались под властью императора Александра I. Спустя несколько месяцев персидский шах, заключивший союз с Великобританией, объявил войну России. Одной из целей этого похода было завладеть легендарными сокровищами Джавад-хана.

На пути тридцатитысячного персидского войска оказывается всего лишь один русский полк. Когда становится известно, что сокровища Джавад-хана вывезли из Елизаветполя вместе с кассой полка, за сокровищами начинается охота. Персы ни перед чем не остановятся в желании завладеть «Золотым обозом»…

Также в издание включена историко-детективная повесть «Преферанс у господина литератора» – о борьбе служителей закона с политическими террористами в конце XIX века.

Никита Филатов

Золото Джавад-хана

© Филатов Н., 2019

© ИК «Крылов», 2019

Золото Джавад-хана

Картина художника А. Шарлеманя

1. Поединок

«Дуэль – одно из самых загадочных явлений русской жизни. Подобно французскому балету и польской водке она относится к таким заимствованиям, которые очень быстро стали национальными особенностями»

Место выбрали, по обыкновению, неподалеку от городской стены – примерно в пяти верстах вниз по течению, на берегу.

– Вы правы, сударь мой, стреляться надобно в хорошую погоду…

И действительно, было ясное, свежее летнее утро – именно та его пора, когда уже отступил, затаился в глубоких ущельях ночной холод и уже не пробирает до самых костей сырой ветер. Когда солнце, едва появившееся на пронзительно-синем, безоблачном небосводе, еще не начало припекать во всю силу, но пока только ласково согревает своими лучами кавказские горы. Пахло пряными травами, щебетали какие-то птицы, и даже ленивые толстые мухи по-настоящему не докучали ни людям, ни лошадям…

– Но кой черт завел обычай назначать поединки в этакую рань?

Штабс-капитан Парфенов, лысоватый сорокалетний мужчина с нездоровым цветом кожи, был старшим из офицеров 17-го Егерского полка, оказавшихся в этот день и час за пределами гарнизона. Темно-зеленый походный мундир его украшала Анна 3-й степени.

– Да так уж принято, – пожал в ответ плечами сухощавый седой старичок в статском платье.

Звали старика Иван Карлович, был он цирюльником – но, как нередко случалось тогда в русской армии, исполнял заодно и обязанности полкового лекаря. По происхождению он был немец или австриец, но столько лет прожил в России, что на родном языке изъяснялся уже вовсе не так хорошо, как по-русски. Поговаривали даже, что когда-то, в турецких походах, Иван Карлович пускал кровь пиявками самому главнокомандующему графу Румянцеву-Задунайскому…

– Помню, в детстве гостили мы с маменькой в Новгородской губернии… Деревенские девки тоже вот в лес по грибы и по ягоды уходили ни свет, ни заря! А я все допытывался – отчего же так рано? Грибы что – убегут? Или спрячутся днем, так что их непременно надо врасплох заставать?

Голова у штабс-капитана Парфенова после вчерашней попойки побаливала, а во рту ощущался противный вкус ржавой воды. Он достал свой кисет вместе с глиняной трубочкой-носогрейкой, в некотором сомнении оглядел их, прислушался к внутренним ощущениям – и, помедлив, убрал с глаз долой:

– Ох, прости меня грешного! Нет, с курением табака надо определенно заканчивать. Раньше, в молодости, я этим зельем не баловался – и кутить мог всю ночь напролет, а с утра голова всегда свежая.

– Ну, в молодости! В ней-то все и дело, сударь мой…

– Пожалуй, что и верно, – согласился Парфенов. – Приступим?

– Да, конечно же, начинайте, – Иван Карлович обернулся и помахал рукой: – Мишка!

Помощник полкового цирюльника – худенький черноволосый подросток, который до этого момента находился при офицерских лошадях – соскочил тут же с брички Ивана Карловича. Подхватив обеими руками пузатый кожаный саквояж, он со всех ног устремился на вызов.

– Поставь сюда… да, вот так!

Первым делом, открыв саквояж, Иван Карлович аккуратно извлек из него полотняную белую скатерть, которую расстелил на пожухлой, колючей траве. Затем выложил пару склянок, щипцы, длинный крюк, пилу с острыми зубьями, «золингенскую» бритву и какие-то еще хирургические приспособления, от одного вида которых кидало в озноб даже самого мужественного человека.

– Ступай-ка на место, мой мальчик.

Мишка пулей метнулся обратно, залез в бричку и сел поудобнее, полный решимости не пропустить ничего интересного. Тем более что лошади на коновязи вели себя тихо, спокойно, и только одна молодая кобыла обиженно фыркала, трясла мордой и все норовила дотянуться до кустиков зелени, пробивающихся между камнями.

Кстати, не вызывало сомнения, что вид и стать строевых лошадей, принадлежавших офицерам-егерям, непременно бы вызвали ироническую ухмылку у настоящих кавалеристов, особенно из полков конной гвардии. Однако лошади егерские, хоть и неказистые с виду, отличались особой выносливостью и вполне подходили для местного горного климата и бездорожья.

Тем временем штабс-капитан успел в очередной раз обвести взглядом своих сослуживцев, каждому из которых назначено было сыграть свою роль в предстоящих событиях. В первую очередь, разумеется, он обратил внимание на тех, кто намеревался сегодня исполнить долг чести.

Дуэлянты – или, как их называли тогда, «дуэлисты» – сидели на порядочном расстоянии один от другого, в одиночестве и с таким видом, как будто они даже немного стесняются окружающих, самих себя и того, что приходится им совершать. Тридцатилетний поручик Лисенко был розовощек, круглолиц, и поэтому выглядел намного моложе своего возраста. Его соперник на предстоящей дуэли, поручик Васильев, высокий и худощавый шатен приблизительно одних лет с Лисенко, для чего-то оделся в парадный мундир и лосины: очевидно, именно такой образ, в его представлении, как нельзя лучше соответствовал случаю.

Затем внимание штабс-капитана, которому выпали на сегодняшнем поединке обязанности распорядителя, привлекли еще два офицера: поручик Бобровский и подпоручик князь Туманов, обсуждавшие что-то вполголоса на самом берегу реки.

– Господа секунданты! Прошу подойти.

Бобровский и Туманов тотчас же приблизились.

– Не удалось ли договориться о примирении?

Секунданты переглянулись:

– Никак нет… к нашему глубочайшему сожалению.

– Ну и глупо, позволю заметить вам, господа!

Штабс-капитан Парфенов, мужчина семейный и многодетный, не находил ни малейшего смысла и пользы в дуэлях. В том числе и для ратного дела. За долгие годы службы на южных границах он уже достаточно навидался записных дуэлянтов, бретеров, которые в первой же стычке с турецкой пехотой или же с горцами безвозвратно теряли самообладание, подвергая опасности и себя, и солдат.

Так что, глупый обычай по всякому поводу затевать поединки Парфенов не одобрял.

При этом, однако, он вполне понимал офицерскую молодежь, поступившую в полк сразу после прошлогодней кампании, не обстрелянную и еще не успевшую побывать в настоящем деле…

Понимал, потому что за многие тысячи верст от Кавказа сейчас расправлял свои крылья непобедимый французский орел. Император Наполеон Бонапарт перекраивал по своему усмотрению государственные границы Европы, его солдаты бесцеремонно хозяйничали в Италии, Испании, Голландии и Германии – так что, разумеется, Россия не могла оставаться к этому безучастной. Особенно после того, как по приказу Бонапарта прошедшей весной был убит герцог Энгиенский, а государь Александр Первый изволил выразить по этому поводу негодование через своего посла в Париже. В ответ Наполеон тогда порекомендовал царю лучше следить за своими, а не за чужими делами, да еще прямо напомнил ему о некоторых обстоятельствах гибели его отца, Павла Первого. Самолюбивый Александр никогда не стерпел бы подобного оскорбления. И теперь ему ничего не осталось, как приняться за создание против французов военно-политической коалиции.

Назревала большая война – война с талантливым и дерзким Бонапартом, на которой, конечно, появится много случаев проявить себя, добыть славу, награды, чины и любовь окружающих. В то же время, как здесь, на забытой Аллахом и проклятой Богом провинциальной окраине, отличиться пока не было ни малейшей возможности. Монотонная служба из месяца в месяц, дежурства, занятия на плацу и на стрельбище, карты, попойки по вечерам…

И поэтому поводом для поединка между молодыми офицерами могло стать решительно все, что угодно. Неловко или не вовремя сданные карты, бутылка дрянного вина, неосторожное слово – тем более что при нынешнем государе смертная казнь дуэлистам не угрожала, и поплатиться за нее можно было всего лишь разжалованием да ссылкой на Кавказ – где, собственно, и так уже находился 17-й Егерский полк.

Из-за дам только разве что не рубились и не стрелялись – по причине того, что порядочных дам просто не было до сих пор в гарнизонном Елисаветполе, который совсем недавно именовался Гянджой. Взятый русскими город оказался едва ли не наполовину разрушен во время кровопролитного штурма, а потому совершенно не приспособлен еще для переезда и проживания офицерских семей.

Таким образом, отчего именно вчера в доме у коменданта вспыхнула ссора между поручиками, которых до того считали близкими приятелями, представлялось не таким важным. Потому что, конечно – согласно дуэльному кодексу – простая невежливость еще не есть оскорбление. Однако тот, кто окажется оскорблен за невежливость, непременно считается оскорбленным. Причем если за легкое оскорбление будет отвечено оскорблением легким же, то все-таки первый затронутый так и останется оскорбленным…

Одним словом, решено было тот же час драться насмерть. Однако окружающие товарищи посчитали это неприличным и неуважительным по отношению к хозяину дома, в связи с чем отложили поединок на раннее утро.