Роковые иллюзии

Скандал вынудил Сталина отказаться от своей мошеннической операции с фальшивой валютой. Наполеоновский размах ее проявился в последующие пять лет, когда фальшивая валюта США расползлась из Москвы, подобно безобразным нефтяным пятнам, по территории всей Европы, Китая и Южной Америки, попадая туда из тайных запасов поддельных 100-долларовых купюр. В декабре 1932 года ФБР арестовало д-ра Валентина Бертона, американского кардиолога, коммуниста, вместе с его соучастником, бывшим немецким летчиком, выдававшим себя за графа Энрике Дешоу фон Бюлова. Им было предъявлено обвинение в распространении 100 000 долларов США в фальшивых банкнотах через чикагские банки и гангстеров. Оба были признаны виновными и приговорены к 15 годам заключения, однако подлинному тайному руководителю, дирижировавшему финальным актом хитроумного плана наводнить Соединенные Штаты фальшивой валютой, удалось сбежать в Россию. Впоследствии была установлена его личность: это был Николас Дозенберг, один из основателей Коммунистической партии США и давний агент Москвы, который управлял советской фирмой-прикрытием в Соединенных Штатах, зарегистрированной как Румыно-американская кинокомпания

.

По словам Орлова, затея с американской фальшивой валютой продолжалась так долго только благодаря непосредственному участию в этом Сталина. Он показал, что знал о планировании этой операции валютным отделом ОГПУ. Помимо попыток «выудить» все настоящие доллары США, находящиеся в личном владении советских граждан, было решено дополнительно напечатать фальшивые банкноты на сумму 10 миллионов долларов, чтобы помочь пополнить запасы твердой валюты для выполнения пятилетнего плана. Как отметил Орлов, это была безответственная авантюра, показавшая, что советский диктатор совершенно не учитывал эффективность операции с точки зрения затрат. Это была, он сказал, «странная, глупая операция, потому что в конце концов никто не смог бы пустить в обращение более одного миллиона долларов». Однако имеются обоснованные подозрения, что ему было известно больше, чем он раскрыл. Орлов рассказал сенатскому подкомитету, что перед своим отъездом из Берлина он лично беседовал с одним «известным уголовником» из Шанхая, у которого в момент ареста обнаружили фальшивые 100-долларовые купюры

.

«Мне просто было любопытно впервые в жизни увидеть настоящего обычного уголовника», – сказал Орлов в оправдание своего поступка американским сенаторам в 1957 году. По его словам, китайский гангстер, имя которого он весьма кстати не смог припомнить, купил освобождение у берлинских полицейских за половину своего запаса фальшивой валюты. Учитывая, что в досье Орлова есть кое-какие следы его участия в подпольных советских операциях, такое обезоруживающее своей наивностью объяснение кажется слишком неискренним и непрофессиональным. Он мог понять в то время, что Сталин приказал ОГПУ «сплавить» поддельные доллары менее проницательным китайским и южноамериканским банкам после того, как операция с фальшивой валютой была разоблачена в результате налета на банкирский дом «Сасс и Мартини», который служил основным выпускным клапаном в этой операции

.

Газетные заголовки, обвиняющие правительство СССР в сопричастности к скандалу с этими долларами, подогрели негодование общественности и способствовали тому, что расследование, предпринятое германской полицией, сосредоточило внимание на деятельности советского торгпредства. Отзыв Орлова вскоре после того, как разразился скандал, был типичной реакцией руководства советской разведки, которая пыталась свести к минимуму ущерб и поспешила удалить главных действующих лиц из эпицентра поднявшейся бури.

Положение Орлова было особенно уязвимым, поскольку он мог попасть под подозрение из-за предыдущей работы в 1926–1928 годах в Париже, где в январе 1930 года было совершено сенсационное похищение генерала Кутепова. Орлов мог узнать, как агентам ОГПУ удалось проникнуть в окружение Кутепова, главы РОВС (Российского общевоинского союза) – под таким названием была известна белогвардейская военная организация, – которая уже давно была главным объектом внимания Москвы. Одним из его ближайших сподвижников был генерал Николай Скоблин, завербованный ОГПУ и открывший путь для проникновения в РОВС и похищения его руководителя. Кутепов исчез с парижской улицы, а позднее просочилась информация о том, что он умер от сердечной недостаточности на борту советского парохода, на который он был доставлен под хлороформом советскими похитителями

.

Орлов признался ФБР, что он узнал о похищении и смерти генерала по возвращении в Москву для получения инструкций. Хотя он утверждал, что об этой операции ему стало известно только через два месяца после похищения, в 1957 году он рассказал американским сенаторам, что узнал подробности только после своего отзыва в 1931 году. Он сообщил, что находился в кабинете Артузова в тот момент, когда ему, начальнику Иностранного отдела, позвонил Яков Серебрянский, похититель Кутепова, арестованный в Румынии при исполнении другого «специального мероприятия», как в то время ОГПУ именовало задания по похищению и убийству

. Дальнейшее расследование дела о похищении Кутепова, хотя и не давшее результатов, активизировалось благодаря полученной из хорошо информированных источников разоблачительной информации о подрывных и шпионских операциях, руководимых из-за высоких, окрашенных в белый цвет, стен здания советской дипломатической миссии на улице Гренель

. Эти заявления были сделаны Григорием Беседовским, который в октябре 1929 года, будучи поверенным в делах СССР во Франции, совершил сенсационный побег через стену посольства, преследуемый вооруженными охранниками из службы безопасности ОГПУ. Беседовский был близким другом Орлова во время его первой командировки в Париж. Судя по тому, что он рассказал ЦРУ, побег дипломата был спровоцирован неправильным обращением с ним Яновича, сменившего Орлова на посту резидента, после того как Центр направил бывшего докера по фамилии Ройзенман для расследования вопроса о благонадежности Беседовского. В отношении последнего поступили сигналы о том, что он якобы является украинским националистом. По словам Орлова, Ройзенман приказал Беседовскому «пустить себе пулю в лоб». Беседовский, сказал он, знал многое о советских секретных операциях во Франции и выдал французской полиции немало сведений. Орлов рассказал, что позднее он обнаружил, что благодаря их тесной дружбе его псевдоним «Николаев» был единственным, о котором Беседовский умолчал в своих показаниях

.

Истории о советских заговорах с целью похищения, убийства и шпионажа заполнили первые полосы мировой прессы и следственные дела полиции и контрразведок европейских стран. Это вполне могло дать Орлову повод поразмыслить после своего возвращения в Москву в апреле 1931 года над недостатками осуществления руководства шпионскими операциями из советских посольств и торговых представительств в Париже и Берлине. Его советы помогли в реорганизации зарубежных операций Московского центра. Позже он заметил: «Советскому правительству было необходимо перестроить разведывательные операции на территории иностранных государств таким образом, чтобы в случае провала кого-нибудь из агентов следы не вели в посольство СССР и чтобы правительство могло отрицать любую связь с разоблаченной шпионской сетью

.

Орлов рассказал американцам, снимавшим у него показания, что по возвращении в Москву Артузов, его шеф, предложил ему сразу же снова поехать за границу, чтобы вернуть похищенные драгоценности дома Романовых, но ему удалось уклониться от этого задания

. Однако в архивах ОГПУ нет никаких сведений о том, что к Орлову или к кому-либо вообще когда-нибудь обращались с подобным предложением. Его основной работой было руководство VII отделением ИНО ОГПУ, занимавшимся экономической разведкой. В этом качестве он мог помогать реорганизовать методику проведения операций за рубежом. Он не только обладал личным опытом работы в резидентурах Парижа и Берлина, но и работал в штаб-квартире ОГПУ в то время, когда была утверждена структура так называемых «нелегальных» разведцентров. Они были созданы для проведения операций за границей подпольными резидентурами, никак не связанными с дипломатическими миссиями и торговыми представительствами. Пребывание Орлова на Лубянке совпало также и с небывалым расширением масштабов внутренних операций ОГПУ с целью насильственного проведения коллективизации советского сельского хозяйства.

Провозглашенная «Вторая революция» была предпринята по указанию Сталина, когда, невзирая на безумные затраты людских и финансовых ресурсов, войска госбезопасности были направлены во все уголки СССР, чтобы держать в страхе крестьянство и рабочих. ОГПУ играло ведущую роль в насильственном проведении политики создания колхозов, а также в принуждении рабочих к выполнению нереальных целей в промышленности, поставленных Первым пятилетним планом. Насильственная коллективизация стала причиной страшного голода 1932–1933 годов, в результате чего возникло стихийное восстание крестьян против политики партии и начались бунты на некогда продуктивных сельскохозяйственных угодьях Украины. Бунты эти жестоко подавлялись войсками ОГПУ

. Хотя Орлов был занят реорганизацией зарубежных операций, он, будучи старшим по должности чекистом и имея многочисленные связи в других отделах, не мог не знать о чудовищных страданиях голодающих народных масс и жестокости, с которой, по приказанию Сталина, ОГПУ усиливало диктат партии. Четверть века спустя он будет говорить, что осведомленность об этом была одним из факторов, способствовавших его решению совершить побег в 1938 году.

«С 1931 года, когда жестокая политика коллективизации сельского хозяйства вызвала голод в СССР, я полностью разочаровался в коммунистической партии и политике Кремля», – заявил Орлов в 1954 году, отвечая на вопросы иммиграционной службы США

. Не объяснил он только одного: почему ему потребовалось еще шесть лет, чтобы взбунтоваться, и почему он продолжал спокойно работать в высших эшелонах становившейся все более бесчеловечной тайной полиции. Никогда Орлов не признавал также и то, что на него ложится какая-то доля коллективной ответственности, которую сотрудники ОГПУ, несомненно, несли за молчаливое согласие с тем, что Сталин полностью контролировал их аппарат. Подобно многим другим революционерам старой закалки, Орлов, по-видимому, держался в стороне и был ослеплен надеждами, возлагаемыми на ленинизм, пока не стало слишком поздно воздействовать на ход сталинских репрессий; когда террор обратился против преданных чекистов вроде него, он предпочел совершить побег.

В ходе допросов, проводимых ФБР, протоколы которых были рассекречены, Орлов старательно избегал сообщать какие-либо подробности о своей роли в тот критический период, когда Сталин навязал ОГПУ личную власть. Из послужного списка Орлова видно, что он действительно возглавлял VII отделение Иностранного отдела, которое занималось координацией деятельности экономической разведки. Однако в 1954 году он сообщит инспектору службы иммиграции и натурализации, что с 1931 по 1933 год «работал в тресте льноэкспорта Советского Союза», где «в течение примерно двух лет заведовал кадровыми вопросами». Правда, он признался, что ездил в Соединенные Штаты с паспортом на имя Льва Леонидовича Николаева и прибыл в Нью-Йорк на борту немецкого лайнера «Европа» 23 сентября 1932 г. Это была просто официальная поездка, согласованная с советским торгпредством компанией «Дженерал моторс», четыре сотрудника которой присутствовали на собеседовании с ним на предмет разрешения въезда и внесли залог в размере 500 долларов США, поручившись, что он будет соблюдать условия выдачи ему визы сроком на три месяца

.

Протоколы специального опроса, проведенного иммиграционными властями в Нью-Йорке 26 сентября 1932 г., подтверждают, что Николаев – как Орлов называл себя – отрицал наличие у него каких-либо родственников в Америке. Однако когда в 1954 году тот же вопрос был задан ему службой иммиграции и натурализации, он признался, что «отыскал двоих», обзвонив несколько десятков абонентов со знакомыми фамилиями, найденными по телефонному справочнику, и «спрашивая у них, не в России ли они родились». Следователи ФБР установили позднее, что на самом деле Орлов наладил контакт со значительно более широким кругом старых друзей по Бобруйску, чем он указал. Они обнаружили также, что он, вероятно, солгал на проведенном в 1932 году иммиграционной службой опросе, заявив, что не является коммунистом. Позднее Орлов будет оправдывать эту ложь тем, что он всего лишь соблюдал постоянно действующие советские инструкции, запрещавшие любому официальному лицу раскрывать принадлежность к коммунистической партии

.

Оперативное задание Орлова, если таковое существовало, на три месяца, проведенные им в Соединенных Штатах осенью 1932 года, не указано в его досье в КГБ. Оно раскрывает лишь то, что одной из целей поездки было получение подлинного американского паспорта для использования его в нелегальных поездках в европейские страны. Орлов рассказал ФБР, что посетил автомобильный завод «Дженерал моторс» в Детройте и навестил в Нью-Йорке дальних еврейских родственников, а также друзей детства по Бобруйску. Однако сейчас становится ясным, что его остальные действия так и не были должным образом установлены, хотя следователи обнаружили, что Орлов записался на годичные курсы английского языка в Колумбийском университете под фамилией Николаев. Это явно не соответствовало условиям предоставления ему трехмесячной визы, и, как показывают протоколы Службы иммиграции США, он отбыл в Европу на борту лайнера «Бремен» 30 ноября

. Важным ключом к раскрытию его деятельности в США может оказаться тот факт, что Колумбийский университет не раз оказывался «альма матер» для тех американцев, которые становились советскими агентами. Именно в бытность свою в этом университете Элизабет Бентли и Уиттакер Чемберс среди прочих вступили, по их признанию, в члены коммунистической партии США.

Хотя пока еще не найдено каких-либо советских документов того периода, которые связывали бы Орлова с какой-нибудь конкретной операцией по вербовке, его досье содержит подлинные американские документы. Доказательством этого является паспорт в красных корках за № 566042 с печатью госдепартамента и за подписью Генри Л. Стимсона, который был выдан 23 ноября 1932 г. на имя Уильяма Голдина. Там дается описание владельца: рост 5 футов 8 дюймов, волосы черные, глаза карие, родился в России 20 июля 1899 г. и указывается род занятий: торговец. Уверенное лицо модно одетого Орлова на паспортной фотографии, удостоверяющей личность, с подписью Уильяма Голдина, выражает удовлетворение, которое он, должно быть, чувствовал, когда приобрел свою новую американскую подлинность

.

Орлов умышленно ввел в заблуждение американские власти, когда утверждал в 1954 году, что не работал «примерно в течение года» после возвращения в Россию из Америки до того, как «начал работать в Интуристе». Он сказал также, что был «директором отдела по выдаче виз», а затем стал «заместителем начальника отдела железнодорожного и морского транспорта НКВД» в 1935 году и занимал эту необычную для него должность до лета 1936 года, когда получил назначение в Испанию.

Орлову было хорошо известно, что это являлось правдой лишь отчасти, поскольку в советской разведслужбе было обычной административной практикой «пристроить» офицера, только что возвратившегося из-за границы, в какое-нибудь другое внутреннее подразделение службы более низкого уровня или в аппарат, где он будет находиться до нового назначения на работу за границей или пока для него не освободится соответствующая должность в Иностранном отделе

. В действительности советские архивные документы содержат сведения о том, что после второй безрезультатной командировки в Париж в 1933 году, целью которой являлось создание новой нелегальной резидентуры для проникновения во французскую военную разведку, Орлов приступил к участию в разработке одной из самых важных для Советского Союза операций внедрения: в создании кембриджской агентурной сети в Великобритании. Далее, как видно из документов, Орлов, являясь главой сталинской секретной полиции в Испании, был осведомлен о создании берлинской ветви советской агентурной сети, которую немцы окрестили «Красная капелла». Ее тайные связи с Москвой помогли повлиять на ход Второй мировой войны. Орлов утаил от ФБР и ЦРУ свою хорошую осведомленность об этих двух исторически наиболее важных шпионских сетях. Это были, пожалуй, самые важные тайны, которыми он обладал. Поэтому сейчас самое подходящее время, чтобы остановить повествование об удивительной карьере Орлова и рассмотреть новые сведения, почерпнутые в архивах КГБ, – о советской агентурной сети в Берлине предвоенного времени. «Красная капелла» направляла в Москву поток секретной информации от коммунистических агентов со всего Третьего рейха, передавая ее с помощью подпольной радиостанции. В самый критический период Второй мировой войны эта сеть контролировалась одним из ближайших сподвижников Орлова – его бывшим помощником Александром Коротковым.

Глава 4

Экскурс в другую историю

Согласно советским документам, берлинское отделение «Красной капеллы» ведет свое начало с визита в Москву делегации прокоммунистически настроенных немецких ученых в августе 1932 года. Поскольку Орлов в то время возглавлял VII отделение ИНО ОГПУ, занимавшееся экономической разведкой, его не могли не проинформировать о приезжих, так как в состав группы входили лидеры ассоциации под не вполне понятным названием «Общество изучения советской плановой экономики»

. Секретарем этой просоветской группы, которая была сформирована под знаменем «Arbeitsgem-linschaft zum Studium der Sowietrussichen Planwiert-schaft» (сокращенно «АРПЛАН»), был ученый 31 года от роду по имени Арвид Харнак, специалист в области философии и экономики. Ученый из Тюрингии, получивший степень доктора экономических наук в Гессенском университете, являлся отпрыском знатной прибалтийской семьи из Дармштадта. Его отец был профессором Высшей технической школы, а дядя – уважаемым немецким богословом, в честь которого назван известный институт Харнак-хаус. Подобно многим представителям немецкой молодежи, закончившим гимназию сразу после мировой войны, Арвид в 18 лет, отложив мысли об университете до лучших времен, вступил во «Фрайкорпс». Эти вольные полувоенные формирования состояли из националистически настроенных молодых немцев, значительную часть которых составляли демобилизованные и оставшиеся без работы ветераны войны, вступившие впоследствии в нацистские штурмовые отряды. Вооруженные и предводительствуемые обозленными офицерами, ярые противники большевизма, боевики «Фрайкорпс» наводили ужас на поляков и прибалтов, проживающих на спорных восточных территориях Веймарской Германии. В марте 1920 года некий капитан Эрхардт возглавил отряды «Фрайкорпс», которые выгнали республиканское правительство из Берлина в результате путча, ненадолго сделавшего Вольфганга Каппа, крайне правого политика, канцлером Германии

.

Вскоре после подавления берлинского мятежа Арвида Харнака начало раздражать хулиганское буйство участников «Фрайкорпс». Будучи схвачен во время стычки с коммунистами в Силезии, он по освобождении ушел из отряда, чтобы продолжить, хотя и с некоторым опозданием, академическую карьеру. Четыре года спустя Арвид закончил с отличием университет в области юриспруденции. Получив стипендию Фонда Рокфеллера, он продолжил учебу в аспирантуре в Англии и США. В Мэдисоне, в университете штата Висконсин, он встретил жизнерадостную американскую студентку Милдред Фиш, которая впоследствии стала его женой. Харнак, к тому времени ставший социал-демократом, начал проявлять глубокий интерес к рабочему движению. Не прошло и двух лет с момента его возвращения в 1928 году в Германию, как ему была присвоена степень доктора философии в Гессенском университете. К 1931 году Харнак и его жена были преданными марксистами. Изучение истории ленинского плана построения социалистического государства в СССР завершило его превращение из патриота правого толка в пламенного, пусть даже это и не афишировалось открыто, коммуниста

.

Подобно многим представителям немецкой интеллигенции в десятилетие, предшествовавшее приходу Гитлера к власти, Харнак предпочитал не демонстрировать свои коммунистические симпатии путем открытого вступления в КПГ (Коммунистическую партию Германии). Вместо этого он стал членом общества «АР-ПЛАН» и год спустя, в 1931 году, вступил в так называемый «Союз работников умственного труда» – «Вund Geistaer Berufe» (БГБ), который был одной из организаций, под чьим прикрытием КПГ распространяла свое влияние среди преподавателей высших учебных заведений, ученых и гражданских служащих. Согласно докладу того времени, полученному ОГПУ из коминтерновских источников, БГБ был создан с Целью «распространения идеологического влияния в тех кругах интеллигенции, которые по разным причинам не решались примкнуть к массовому движению». Структура союза была специально разработана его основателем, профессором Фридрихом Бернардом Ленцем, таким образом, чтобы прийтись по душе немецким националистам. Согласно докладу Коминтерна, он «сочувствовал Советскому Союзу по немецко-патриотическим мотивам, поскольку придерживался мнения, что только союз с СССР может привести к освобождению Германии от последствий Версальского договора и обеспечить восстановление былой мощи Германии»

.

В 1932 году, когда Харнак и другие члены немецкой делегации находились в Москве, они подвергались тщательной проверке как потенциальные тайные агенты офицерами советской разведки, работавшими под «крышей» ВОКС – советской организации, именовавшей себя «Всесоюзным обществом культурных связей с заграницей». Она, являясь спонсором республиканских обществ по культурным связям, имела свои объединения во многих европейских научных центрах, включая Оксфорд и Кембридж, и формировала свой членский состав главным образом из числа коммунистов и представителей левого крыла. Группа поддерживала тесные связи с одним советским дипломатом в Берлине по имени Александр Гиршфельд, и, как показывают отчеты того времени, заинтересованность ОГПУ в Харнаке еще более увеличилась после того, как он стал сотрудником министерства экономики в апреле 1935 года.

Захват власти нацистами убедил тех, кто принадлежал к кругам немецкой интеллигенции левых убеждений, что только с помощью СССР им удастся изменить ход событий и противостоять национал-социалистам. В таких обстоятельствах и началась карьера Харнака как советского агента-информатора, когда Центр остановил свое внимание на нем как на потенциальном объекте вербовки в качестве тайного агента. Эта задача была возложена на Гиршфельда. Как показывают документы начальника V отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД (так было переименовано ИНО ОГПУ после его реорганизации в отдел Министерства внутренних дел в 1934 году), 15 июля 1935 г. Артузов дал указание: «…подготовку к вербовке Харнака считать целесообразной»

.

Хотя Гиршфельд и не был профессиональным офицером разведки, Артузов решил, что, поскольку этот дипломат лично знаком с Харнаком, он вполне подходит для того, чтобы предпринять предварительное «зондирование». Решающая первая встреча произошла в Берлине 8 августа 1935 г. и продолжалась, по словам Гиршфельда, «около трех часов». В его последующем отчете Центру описывалось, как Харнак пустился в подробнейшее выяснение условий его сотрудничества с советской разведкой и как он намеревался совместить это со своей партийной и антифашистской деятельностью. Поскольку это противоречило правилам Центра, Харнаку было сказано, что ему придется прекратить свою потенциально рискованную деятельность и тайную связь с коммунистами, полностью порвав с объявленной вне закона КПГ. Гиршфельд сообщал, что он подробнейшим образом объяснил Харнаку, насколько опасно было бы продолжать открытую антифашистскую деятельность и что, уйдя в подполье, он смог бы добиться гораздо больших результатов в борьбе против Гитлера

.

Харнак согласился на советские условия и получил в подпольной сети немецких источников НКВД оперативный псевдоним «Балт». Александр Белкин, кадровый офицер разведки (оперативный псевдоним в НКВД – «Кади»), был направлен в Берлин в качестве первого офицера-куратора Харнака. Белкин был также близким товарищем Орлова по работе и впоследствии стал его заместителем в Испании. Именно благодаря посланиям, которыми обменивалась барселонская резидентура с Центром весной 1938 года относительно Харнака и еще одного начинающего члена берлинской сети, Орлов был осведомлен о советском внедрении в нацистское правительство

.

Белкин был «повивальной бабкой» харнаковской сети высокопоставленных информаторов, охватывающей германскую промышленность и военные круги, причем многие из них были завербованы из числа его товарищей по «АР-ПЛАНУ» и БГБ. Харнака поощряли к тому, чтобы он, не щадя сил, создавал «непробиваемое» прикрытие для своей секретной деятельности. Это ему удалось достичь путем вступления в Национал-социалистический союз юристов, где он возглавил секцию, функционировавшую в рамках того министерства, где он работал. Он был также избран в члены «Геррен клуба», который охватывал элитарный круг видных германских промышленников, аристократов, чиновников и высших чинов армии, флота и ВВС. Многие из них стали ценными источниками разведывательной информации, которую Харнак начал посылать в Москву через Белкина.

Харнак быстро становился заметной фигурой как ценный советский агент, чему способствовала его жена Милдред, которая возглавляла Союз американских женщин в Берлине и была близкой знакомой Марты Додд, дочери посла США в Германии