Каббалист (сборник)

Сьюард попросил соединить его с базой Шеррард. Пока готовили связь, Сьюард услышал сообщение, которое взволновало его больше, чем все предыдущие донесения. Он, впрочем, предвидел такое развитие событий. Узнав о присуждении Кирману Нобелевской премии, репортеры ринулись на поиски лауреата; уже пробрались в клинику, а двое явились на нью-йоркскую квартиру Кирмана и к его бывшей жене, с которой еще не закончил работать Хендерсон. Сьюард понимал, что в ближайшее время необходимо будет огласить какую-нибудь разумную версию – ведь для всего научного мира Кирман был и остался генетиком, ищущим способы спасения от рака. Сугубо штатским человеком. От этого и нужно отталкиваться.

На экране возникло лицо начальника базы, и в это время дисплей связи с Олдсборном показал текст: «Вчера, около восьми вечера, в самолет компании «Пан Американ», совершавший рейс из аэропорта Ла Гардиа по маршруту Нью-Йорк – Вашингтон – Сент-Луис – Карсон-Сити, сел человек с документами на имя Крамерса, фоторобот которого весьма похож на Кирмана. Данные уточняются».

* * *

Беатрис Тинсли родилась на юго-востоке, их домик стоял на берегу Апалачского залива в нескольких милях от довольно большого и шумного города Талахасси. Отец ее держал заправочную станцию. Бизнес был относительно выгодным до тех пор, пока в 1994 году не построили новое шоссе – к северу от города. По старой дороге проезжало все меньше машин, и дела Тинсли пошли плохо. Станцию он продал, но еще осталась земля – двадцать акров, которые пока не падали в цене. Однако два года спустя родители Бет неожиданно скончались: сначала отец – от рака желудка, а вскоре и мать – от инфаркта.

Так получилось, что Бет осталась одна, когда ей едва исполнилось двадцать. Дом с землей она продала – брат матери, живший в Канзас-Сити, говорил, что она здорово продешевила, но жить на старом месте Бет не могла. Провела месяц у дяди, но не хотела быть обузой. Она окончила колледж, и одно время готовилась к поступлению в университет. Ее влекла биология, и в конце концов она пошла по объявлению работать в какую-то фирму, занимавшуюся медицинскими исследованиями. Неподалеку от огромного двадцатиэтажного здания фирмы, на окраине Канзас-Сити Бет сняла квартирку из двух комнат. Появились у нее и поклонники – из служащих фирмы. Платили в фирме неплохо, обещали платить больше.

В общем, Бет не могла пожаловаться на жизнь, и потому сама удивилась, когда ответила согласием (даже не подумав!) на предложение руководителя отдела: перейти на новое место, куда-то на запад Невады, где должна открыться перспективная фирма и где будут платить значительно больше, к тому же появится больше возможностей для учебы, да и вообще для продвижения. Очевидно, шеф уловил то, в чем сама Бет себе не признавалась: работа интересовала ее больше, чем возможные изменения в личной жизни; за несколько месяцев она стала опытным биологом-экспериментатором.

На сборы ей дали сутки, и она даже не со всеми знакомыми успела попрощаться. Отправилась в Неваду, ни о чем не жалея, но ни на что особенное, впрочем, и не рассчитывая.

Месяц ее продержали в Солт-Лейк-Сити: проверяли знания и квалификацию. Новая фирма, принадлежавшая Пентагону, Бет сначала не понравилась. Анализы, вскрытия животных, биопсии Бет делала очень умело, но работа ее в первое время угнетала. Возможно потому, что с ней часто беседовал офицер службы безопасности. Бет понимала, что работать ей предстоит на какой-то секретной базе армии, это было любопытно, но ее раздражала обстановка подозрительности. Вечера Бет проводила в увеселительных заведениях, куда ее приглашали новые друзья из лаборатории. Впрочем, она ни разу не пошла дважды с одним и тем же партнером.

Через месяц ее с пятью другими сотрудниками доставили на вертолете в пустынную местность, о которой она знала только то, что это где-то в Неваде, но недалеко от Калифорнии. После пышной растительности юга здесь было, как на Луне.

Зарабатывала Бет прилично, но что делать с деньгами на базе? Мужчины могли тратиться на выпивку, а для женщин оставалась единственная возможность разнообразить жизнь: пуститься в любовную интрижку, а то и выйти замуж, тогда хоть появится какая-то цель. Выезжать за пределы Шеррарда младшему персоналу разрешали с большой неохотой, да и куда было ездить? Ближайший городок Хоторн был такой же дырой, разве что по дороге на базу можно было прогуляться вдоль берега красивого озера Уолкер.

Через два месяца Бет познакомилась с Кирманом, и жизнь ее опять круто переменилась. Настолько круто, что сейчас, в полдень 18 октября 2001 года, она сидела перед майором службы безопасности Полом Рихтером и решительно не знала, что говорить, хотя все возможные варианты ответов были обговорены с Диком еще несколько месяцев назад. Вчера Дик был еще жив, а по ночному переполоху Бет поняла, что пока все идет по плану и Дик ушел.

– Милая Бет, – сказал Рихтер, – я пригласил вас к себе, чтобы кое о чем спросить. Из сотрудников базы вы ведь лучше всех знали Ричарда Кирмана, верно? Я слышал, даже собирались за него замуж?

– Дик не делал мне предложения, – Бет запнулась, – а теперь… Теперь уже, наверное, не сделает…

Рихтер покачал головой.

– Его болезнь для нас тяжелый удар. Лучший ученый. Ну… вам это известно лучше.

Значит, его не нашли, подумала Бет. Она поджала губы и приготовилась заплакать. Рихтер протянул ей бокал с соком, но успокаивать не стал, ему и нужно было вывести Бет из равновесия.

– Скажите, мисс Тинсли, в последнее время перед болезнью вы не замечали в поведении Кирмана чего-нибудь… ну, необычного?

– Нет, – сказала Бет. – Ничего такого… особенного.

– Вы были его ассистенткой, верно? Работали вдвоем. Часто бывали вместе. Не встречался ли Кирман в неслужебное время с кем-либо, кроме вас? На территории базы или вне ее…

– Нет, – решительно сказала Бет. – Он ведь очень уязвимый, Дик, и скрытный… Нет, сэр.

– Милая Бет, не нужно так официально. Мы ведь беседуем, и для вас я просто Пол.

Голос Рихтера казался Бет все более тусклым, между ее сознанием и миром возникла какая-то серая стена. Бет отвечала уже чисто механически, вопросы были простыми, ответы готовы заранее, и она начала думать о своем. О том, что Дик, наверное, уже добрался до пещеры. Он так и не сказал ей, какое именно место выбрал для того, чтобы переждать процесс. Кирман знал, что Бет могут начать обрабатывать препаратами, и она невольно скажет все, что знает. В любом случае она не должна была сказать ничего лишнего.

Рихтер не хотел пока применять к Беатрис Тинсли крутые меры. Она, конечно, знает больше, чем говорит. Но прежде чем менять тактику допроса, нужно представить себе, к какой именно области относится знание, которое она прячет так старательно, что оно проглядывает в каждом ее движении. Рихтер прекрасно умел отличать ложь от правды – так ему, во всяком случае, казалось. Допустим, Бет что-то скрывает. Это вполне может быть нечто из ее интимных отношений с Кирманом, и проку от такого знания немного. В иностранную разведку Рихтер не верил – эту версию навязало ему начальство, и он ее отрабатывал, понимая полную бесперспективность.

В отличие от теоретиков из Лэнгли Рихтер хорошо знал Кирмана – это был один из самых опекаемых людей на базе, его работа представляла первоочередной интерес. Связи тщательно прослеживались, и Рихтер был уверен – биолог вне подозрений. Иначе и быть не могло. Кирман – ученый, профессионал. В политике не разбирается. Считает, что каждым делом должен заниматься профессионал. Пироги должен печь пирожник, и печь так, будто каждый пирог – последний. И политику должен делать профессионал высочайшего класса – возможно, таких и нет в наши дни. А биолог должен на пределе своих сил заниматься биологией. Генетикой в частности.

Лицевая сторона этой идеи была совершенно очевидна, и Рихтер был доволен тем, что, судя по всему, оборотная сторона до сознания Кирмана не доходила. Кирман работал на базе Шеррард над генетической бомбой, способной погубить население страны так, что противник и не заподозрит вмешательства извне. Заманчивая задача для профессионального генетика, и Кирман решал ее на высоком уровне. Но при этом думал, по-видимому, что те, кто поставил перед ним задачу, тоже высококлассные профессионалы в политике и военном деле. А потому вмешиваться в их решения не только бессмысленно, но просто вредно.

Итак, Рихтер решил, что проверять возможные связи и политические взгляды Кирман, конечно, нужно. Но чего бы стоил он как профессионал-разведчик, если бы не обнаружил эти связи раньше? Их просто нет. Однако Рихтер, опять-таки будучи профессионалом, не давал воли самолюбию. Нужно проверить – он проверит. А потом начнет отрабатывать свою версию, более реальную, на которую в Лэнгли не обратили должного внимания. Кирман мог уйти из клиники по единственной причине – ему пришла в голову идея, которую необходимо было или просчитать, или доказать экспериментом. Сделать это мог либо в лаборатории университета, либо на базе. До базы далеко, часы Кирмана сочтены, значит, искать его нужно у нью-йоркских генетиков. Но это личное соображение Рихтера, начальство не спрашивало его мнения.

– Скажите, Бет, – Рихтер помедлил, – часто ли бывало, чтобы вдруг, среди ночи Кирману… Дику являлась какая-нибудь идея, и он покидал вас? Или наоборот, звонил вам среди ночи и просил придти в лабораторию, чтобы что-то проверить…

Бет улыбнулась. Этот вопрос Дик тоже предвидел. Господи, да Дик предвидел все! Она сделала вид, что задумалась.

– Н-нет, сэр.

– Пол, милая Бет, просто Пол…

– Да. То есть, нет, это было редко. Собственно, я только один раз и помню. Когда умирала Красавица… Помните?

Рихтер кивнул. Этот эпизод трудно было забыть. Года полтора назад Кирман переполошил всю службу безопасности, потребовав около четырех утра вертолет и объявив, что ему срочно нужно быть в лаборатории генетика Хадсона в Солт-Лейк-Сити, чтобы поставить некий контрольный эксперимент для проверки новой идеи. Рихтер не привык к таким методам работы. Лично его неожиданные идеи по ночам не посещали. Начался переполох, и только к пяти часам разрешение было получено. В половине шестого Кирман вылетел, а в шесть вертолет опустился на посадочной площадке, Кирман вышел под недоуменными взглядами охраны и объявил, что в дороге понял, где ошибся. Только и всего… А Красавица умерла – лучшая обезьяна из питомника. Идея оказалась ошибочной, и макаку похоронили.

– Еще вопрос, Бет, и я отпущу вас отдыхать. Среди коллег-генетиков у Ричарда много знакомых? Ведь за последние годы он кое с кем перестал переписываться, верно? Работа здесь не располагает к обширным связям. Старые рвутся, новые не заводятся…

Бет кивнула.

– Вы правы. Дик часто говорил, что чувствует себя здесь, как на необитаемом острове. Знакомых у него почти не осталось.

– Могли бы вы назвать две-три фамилии? Таких людей, с кем бы он переписывался или кого бы навещал.

Бет посмотрела на Рихтера удивленно, и он, прекрасно поняв этот взгляд, лишь кивнул, поощряя все же ответить. Корреспонденция, выходившая за пределы базы, в том числе и сугубо личная, перлюстрировалась. Почта, приходившая на базу, – тоже. Компьютеры имели выход в Интернет и на серверы сети Министерства обороны, но любые файлы – входящие и выходящие – изучались экспертами из службы безопасности. Рихтер был прекрасно осведомлен обо всех корреспондентах Кирмана и знал, что среди них не было ученых-генетиков.

– Он называл мне… Гордон из Детройта, например. Ширли из Кливленда… Больше не припомню.

– Спасибо, милая Бет, – улыбнулся Рихтер, – это пока все, что я хотел узнать. Идите к себе.

Бет поднялась. Ей показалось, что сейчас она упадет. Нужно спросить… Это ведь естественно – спросить о Дике.

– Господин Рихтер, – сказала она. – Ричард еще… Я хочу сказать, он…

– Он жив, – поспешно ответил Рихтер. – В тяжелом состоянии, но жив. Знаете, – он говорил вслед Бет, которая шла к двери, как лунатик, ничего не видя перед собой, – знаете, я сообщу новость, которая наверняка вас обрадует. Недавно передавали – Кирману присуждена Нобелевская премия.

Бет повернула к Рихтеру ничего не выражавшее лицо. Он ожидал иной реакции. На нее, собственно, и рассчитывал. Бет не могла не поразить новость, она ведь любит Кирмана. Что с ней?

Впрочем, конечно, подумал Рихтер, что, с ее точки зрения, Нобелевская, если Дик умрет? То, что она сказала, он сообщит по инстанции. И все же Тинсли что-то скрывает. Если часа через три Кирмана не найдут, за нее придется взяться всерьез, без сантиментов. Когда нужно, Рихтер мог быть и жестким. Он был профессионалом.

* * *

Думая о Ричарде, Уолтон понимал, что разговор высветил лишь вершину огромного айсберга, так и оставшегося под водой. Кирман находился в том состоянии, когда человеку не нужен никто, кроме хорошего врача. Или духовника, но ведь Ричард нерелигиозен. Почему он, Уолтон, поддался влиянию друга, оставил его в беде и даже дал машину? Если Ричард решил покончить с собой столь нетрадиционным способом, зачем создал столько неприятностей для Уолтона? Может ли быть, что Ричард действительно выполняет приказ? О том, что в последние годы Кирман был связан с военными, Уолтон догадывался. Как-то, года еще четыре назад, будучи в Нью-Йорке, он пытался разыскать Кирмана, но дома его не оказалось, Лиз сказала, что Дик много работает и что он ушел из университета, она же намекнула на некий контракт с министерством обороны…

С утра Уолтон сидел в кабинете и вычитывал с экрана экономическое обозрение. Он ждал звонка и волновался, что его так долго нет. Если Ричард во что-то врезался на машине, то сюда уже давно ввалился бы какой-нибудь полицейский чин. Половина двенадцатого, скоро время обеда. Может, все не так страшно, как представляется? Ночью все видится в ином свете. Однако… Дик сказал, что у него рак. И похоже на то, очень похоже. Это быстрая смерть, и это ужасно.

В полдень Уолтон почувствовал себя вымотанным до такой степени, что строчки начали сливаться. Он отодвинулся от экрана. Пора пообедать и заехать домой. Возможно, Дик оставил машину где-нибудь на дороге и полицейские пригнали ее в гараж?

Проходя через холл, Уолтон неожиданно услышал фамилию Кирмана – ее назвал диктор телевидения. CNN показывала полуденные новости. Наконец до Уолтона дошло – Кирману присуждена Нобелевская премия.

Первым чувством стала обида: какая это была бы крупная репортерская удача – эксклюзивное интервью с лауреатом. Может, даже последнее… А Ричард промолчал. Не по-дружески это, нет. Уолтон ушел из редакции, хлопнув дверью, и лишь на улице пришел в себя настолько, что с досадой сплюнул. О чем он? Какие еще обиды? Знал Дик о премии или нет – какое это имеет значение по сравнению с тем фактом, что в любом качестве, Нобелевского лауреата или простого ассистента, жить ему осталось дни?