Простые ответы на вечные вопросы

Гармоничное взаимодействие Востока и Запада длилось веками. Но постепенно различия между ними становились все ярче и ярче. Первым шагом к отдалению стала административная реформа императора

Диоклетиана, который для удобства управления поделил империю на две части, Восточную и Западную. Связи между Востоком и Западом стали ослабевать, а после того как святой император Константин Великий перенес столицу в Константинополь, Рим остался на задворках культурной и политической жизни страны.

Ослабевшие связи с Востоком способствовали усилению местных традиций Западной Церкви. Одной их них была самочинная вставка в Символ веры – краткое исповедание основных истин христианства. Символ веры был составлен участниками Первого и Второго Вселенских Соборов. Третий же Вселенский Собор подтвердил точность и правильность исповедания веры и постановил, что ничего прибавлять или убавлять от Символа веры нельзя; тот же, кто дерзнет совершить такой поступок, сам отлучит себя от Церкви. Но несмотря на это, западные христиане все же сделали в текст вставку, которая утверждала, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына. Изменение Символа веры и послужило основой разделения. Восточные патриархи долгое время призывали пап к восстановлению единства в вере, но эти попытки не увенчались успехом.

Такую уверенность в своей правоте римские епископы испытывали потому, что стали считать себя непосредственными преемниками апостола Петра. Они говорили, что как Петр был первым из апостолов, так и Римский папа должен быть первым среди всех патриархов. Так оно и было – до отпадения Рима главы Поместных Церквей считали Римского папу наиболее авторитетным среди патриархов. Но католики захотели большего, они стали утверждать, что апостол Петр был преемником Христа и князем Вселенской Церкви. После смерти апостола Петра такая власть перешла к римскому епископу. Папы стали высокомерно призывать восточных патриархов признать господство над ними римского епископа. Но ответ Востока был однозначен: нет и не может быть у Вселенской Церкви земного главы, потому что Глава Церкви один – Христос. Однако папы не только не смирились, они пошли еще дальше…

Чтобы превознестись над прочими епископами, в XIX веке Католической Церковью принимается как незыблемое положение веры утверждение, что «папа непогрешим в делах веры». В современном католическом кодексе говорится: «Верховная кафедра никем не может быть судима» (1556-й канон РКЦ). И сейчас титул Римского епископа имеет следующие наименования: епископ Рима, викарий, то есть заместитель Христа, преемник первейшего князя апостолов, верховный первосвященник Вселенской Церкви, Патриарх Запада и так далее. Римская Церковь стала именовать себя «католической», то есть «вселенской», или «всемирной». Претензия на непогрешимость открыла широкую дорогу для дальнейших нововведений, которые никак не соответствовали истине православного вероучения.

Католики стали учить, что между раем и адом есть промежуточное состояние – чистилище, что прощение грехов можно получить, купив его за деньги, что можно не соблюдать постов и так далее… Католики не стали ограничиваться словами. Они постарались силой навязать Востоку свои убеждения. Так начинаются Крестовые походы, появляются полувоенные монашеские ордена – как тут не вспомнить взятие Константинополя крестоносцами в 1204 году, нападения Тевтонского ордена на Псков в XIII веке и многое другое…

В то же время Римская Церковь положила много трудов на просвещение Юго-Восточной Азии, Африки и Южной Америки. Благодаря католическим миссионерам на этих континентах были основаны христианские миссии, которые и по сей день занимаются благотворительностью, медицинской и гуманитарной помощью местному населению. Примером такого самоотверженного служения является недавно умершая мать Тереза, которая всю свою жизнь отдала на служение Богу и людям.

На настоящий момент Римо-Католическая Церковь является самой крупной христианской конфессией. В мире насчитывается около 800 миллионов католиков.

Несмотря на все разногласия, Православная Церковь по-прежнему считает Римо-Католическую Церковь своей заблудшей сестрой и, скорбя, молится о ее возвращении в лоно истинной веры.

Протоиерей Павел Великанов

Протестантизм

Начало XVI века. Европа живет идеями Возрождения. В Риме начато строительство грандиозного собора святого апостола Петра. Но величественный собор, который должен стать символом папского могущества, может остаться недостроенным: не хватает средств. Чтобы поддержать строительство, Папа Лев X благословляет широкую продажу индульгенций – свидетельств о прощении грехов. Один из посланников папы, монах Тецель, прибывает в Германию с правом распространения индульгенций не только за живых, но и за умерших. Тецель ходит по улицам Виттенберга с большим ящиком, напевая песенку: «Как только монетка падает в ящик, так тут же душа выпрыгивает из огня»…

Когда молодой монах, преподаватель Священного Писания Виттенбергского университета, Мартин Лютер увидел такую картину, его душа исполнилась негодования. «Как можно так дерзко, словно на рынке, предлагать за деньги то, что христиане приобретали потом и кровью? Да и как вообще можно торговать спасением души? Но, – и здесь Лютер осекается, – ведь так говорит папа, который не может ошибаться!.. Но тогда зачем было бежать от мирских радостей, боясь гнева Божия, зачем принимать монашеские обеты, когда прощением грехов сегодня торгуют на площади? Столько я лет изучаю Писание – а там нет ни слова о торговле спасением! И все-таки кто же прав: папа или Библия?..»

Вскоре сомнениям пришел конец. Ранним утром 31 октября 1517 года, поднявшись к городскому собору, Лютер прибивает к его дверям бумагу с простым названием – «95 тезисов против индульгенций». Горожане с интересом и удивлением стали читать тезисы Лютера. Никто из них не предполагал, что эта бумага окажется молотом, который расколет Католическую Церковь. Так было положено начало процессу, который позднее историки назовут Реформацией. Так рождалась крупнейшая на сегодняшний день после Католической Церкви христианская конфессия – протестантизм. За сто лет с начала Реформации от Католической Церкви отошло около 90 миллионов верующих. Но и протестантизм с самого начала стал дробиться: он разделился на три главные ветви – лютеранство, кальвинизм (или реформатство) и англиканство. Эти направления, в свою очередь, образовали десятки новых христианских конфессий.

Само название «протестантизм» появилось в начале нового движения. В 1529 году проводился съезд германских князей, на котором решался вопрос об избрании веры. Большинство собравшихся проголосовало за то, чтобы сохранить верность Католической Церкви. Однако несколько князей объявили протест против этого решения. Таким образом возникло ставшее историческим наименование «протестантизм».

Но вернемся к жизнеописанию Лютера. Своим выступлением против индульгенций Лютер поставил под сомнение авторитет Римского папы. Постепенно логика борьбы приводит его к отрицанию и других основ католического учения. Перед воротами Виттенберга Лютер сжигает папскую буллу – документ, отлучавший его от Католической Церкви. Чтобы личным примером показать ненужность дальнейшего соблюдения предписаний Католической Церкви, Лютер слагает с себя монашеские обеты и женится на бывшей монахине.

Его открытое выступление против католицизма неожиданно получило широкий резонанс. Своими пламенными речами Лютер будоражил умы и сердца соотечественников, и без того настроенных против Римской Церкви. Гуманистические идеи римского престола вызывали стойкое неприятие со стороны германских народов. Соотечественники Лютера видели в интересе к античной философии и искусству лишь возрождение ценностей языческого мира, а значит – отступление от христианства. Статьи и памфлеты Лютера, написанные образным и метким языком, тиражировались появившимся печатным станком, благодаря чему Реформация стала быстро набирать силу. Волна антикатолических выступлений захватывала все больше стран, недовольных политикой Рима. Это недовольство носило, скорее, мирские причины. Авторитарность Рима была тормозом на пути европейских государств к самостоятельности. И здесь зажигательная проповедь Лютера, критиковавшего сам принцип папского единовластия, оказалась как нельзя кстати.

Центральным вопросом Реформации был вопрос религиозного авторитета. В истории христианства Лютер находил основания для своей борьбы с папством: «Ни Собор Никейский, ни первые отцы

Церкви, ни древние общины Азии, Греции, Африки не были подчинены папе; да и сейчас на Востоке существуют истинные христиане, у которых епископы папе не подчинены… Не вопиющая ли несправедливость – извергать из Церкви и даже из самого неба такое великое множество мучеников и святых, какими в течение четырнадцати веков прославлена Восточная Церковь?» Отвергнув папскую власть, Лютер стал искать иную опору для религиозной жизни.

Не захотев обратиться к существующим Православным Церквам, Лютер находит единственную опору в Священном Писании. Так появляется учение Лютера о «священстве всех верующих», в силу которого каждый христианин вправе читать Писание и понимать его так, как подсказывает его совесть и разум. Отвергнув католическое учение о чистилище и значении добрых дел, Лютер проповедует спасение только верой, которая сама по себе, без дел, оправдывает человека перед Судом Божиим. Лютер говорит о том, что все человеческие дела отравлены грехом, и даже сама воля человека бессильна в выборе добра и зла. Эта идея была развита Кальвином, отцом Реформации в Швейцарии. Кальвин считал, что после грехопадения человек совершенно потерял свободу воли и от него даже не зависит, принять ли дар веры или же противиться ему: все это совершается помимо его воли. Но если одни имеют веру, а другие – нет, значит, одни предопределены Богом ко спасению, а другие – к погибели.

Но как узнать, попал ли ты в число избранных Богом? Изначально выступая против обмирщения Католической Церкви, в итоге протестантизм приходит к еще большему проникновению мирского духа в сознание верующих. Протестанты стали утверждать, что успех в мирских делах является единственным свидетельством того, что человек предопределен ко спасению! До этого времени в христианстве богатство считалось духовной опасностью. Теперь понятия переворачиваются: если ты богат, если ты хороший купец, коммерсант, предприниматель, значит, на твоих делах пребывает благословение Божие! Отвергнув церковный аскетизм, Лютер выдвинул принцип «мирской аскезы»: цель любого труда – уверение себя в богоизбранничестве посредством видимых знаков успешного ведения дел. Поэтому прибыль становится не средством, а самоцелью: богатство дает ощущение уверенности в своем спасении…

Последние годы жизни Лютера были тяжелыми: он видел, как политические выгоды Реформации свели на нет его усилия к пробуждению интереса к Слову Божию. Люди легко отказывались от католичества, но среди них не было заметно даже прежнего благоговения и интереса к Писанию. Страх в правоте своих действий, который временами одолевал Лютера, оказался небезосновательным. Отвергнув Католическую Церковь, Реформация распахнула двери, через которые на Запад хлынуло религиозное разномыслие. Впоследствии оно породило сомнение и в самих истинах веры. Не пройдет и трех веков с начала Реформации, как лезвие протестующей критики, доселе отсекавшее «наслоения» на истинном христианстве, с такой же холодной рассудочностью обратится и против самого Священного Писания, а вместе с ним – и всего христианства…

Протоиерей Павел Великанов

Вериги

В языке светского человека есть понятие, выражающее недоумение и страх самодовольного ума перед лицом подвижника. Психологически самый простой способ изжить гнетущее недоумение и страх – осудить то, что их вызвало. Этот жест дает чувство превосходства, успокаивая раздраженное самолюбие. Именно таково понятие «религиозный фанатизм». Слабому человеку совсем нетрудно простить сильному его силу, если уверить себя в том, что ее источником является болезнь безумия.

Примерно таков смысл разговора, который ведут между собой любопытствующие экскурсанты, рассматривая вериги преподобного Сергия. «Эти тяжелые цепи и металлические пластины использовались святыми для умерщвления плоти и подавления страстей», – поясняет экскурсовод. Но едва ли он способен объяснить, почему вериги возлагает на себя апостол Петр, который к тому времени уже воскрешает мертвых и творит другие чудеса. Но в то же самое время молодому монаху, находящемуся в самом начале аскетического пути, для которого вопрос борьбы со страстями более актуален, ни один старец, скорее всего, не дозволит сделать этого.

Между тем поставленный вопрос имеет отнюдь не частный характер. Ведь вериги можно рассматривать как явный образ того бремени, которое возлагает на себя всякий верующий: это молитвенный труд, посты, терпение обид и волевое укрощение страстей – словом, все то, что противно биологической природе живого существа. Зачем это издевательство над собой? К чему изнемогать под тяжестью вериг? Не лучше ли идти по жизни радостно и налегке?

В «Приключениях барона Мюнхгаузена» есть рассказ под названием «Мои чудесные слуги». Турецкий султан посылает Мюнхгаузена в Египет со сверхважным секретным поручением. В ходе этого вояжа барон приглашает к себе на службу удивительных людей: один из них обладал настолько тонким слухом, что мог услышать шум растущей травы; другой выстрелом убивал воробья на расстоянии нескольких дней пути; третий голыми руками вырывал из земли вековые деревья; четвертый был помощником мельника и вращал крылья мельниц, зажав пальцем левую ноздрю и выдувая из правой целый ураган. Пятый слуга оказался скороходом. Вот как описывает автор сцену встречи: «Едва я отъехал от турецкой столицы, как мне попался навстречу маленький человек, бежавший с необыкновенной быстротой. К каждой его ноге была привязана тяжелая гиря, и все же он летел как стрела.

– Куда ты? – спросил я его. – И зачем ты привязал к ногам эти гири? Ведь они мешают бежать!

– Три минуты назад я был в Вене, – отвечал на бегу человек, – а теперь иду в Константинополь поискать себе какой-нибудь работы. Гири же повесил к ногам, чтобы не бежать слишком быстро, потому что торопиться мне некуда».

Так эпизод из сказки проясняет религиозную логику веригоношения. Это не что иное, как логика силы.

«Крепка, как смерть, любовь». Это выражение из Песни песней заставляет помыслить любовь уже не как чувство, но как силу. А если любовь – сила, ее можно вполне понять в терминах динамики. Сущностью любой силы является ее стремление выразиться в действии. «Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума», – говорит Лермонтов. «Да, брат Пушкин, тяжело писать стихи!» «Можешь не писать – не пиши», – отвечает поэт, тем самым ясно утверждая: силу таланта удержать или скрыть в себе невозможно. Непризнанного гения не бывает, так же как не может быть «города, скрытого на вершине горы». Музыкант тоскует без инструмента, у физически сильного человека в праздности и вне ситуации борьбы, что называется, «чешутся руки». В любви человека к Богу ясно прослеживается та же ситуация: «Не могу я вместо “раздай все” давать лишь пятак, вместо “следуй за Мною” ходить лишь к обедне» – так поясняет свое решение пойти в монастырь младший брат Алеша Карамазов. Тяжесть обетов выражает модуль любовной силы, так же как художественный масштаб произведения – величину таланта.

Вектор же этой любовной силы очевиден: сотворить добро любимому, помочь, спасти, «положить жизнь за други своя». Итак, любовная сила тревожит человека, побуждая его помогать, спасать, жертвовать собой. И трагедия религиозной любви состоит в том, что Бог, на Которого она направлена, самодостаточен. Ему невозможно оказать даже мелкой услуги. Христос в Гефсиманском саду отклоняет заступничество Петра словами: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Мф. 26, 52–53).

К счастью, там, где невозможно что-то «сделать для», всегда остается возможность «сделать ради». Эта возможность, если ею воспользоваться, не оставляет места несчастью неразделенной любви. Наверное, поэтому Христос указывает на возможность обратить на ближнего ту любовь, которая стремится к Богу: Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алнущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 37–40).

Посты и молитвенные стояния, обеты и разнообразное служение в миру, как все прочие тяготы, это не самоцель веры, а ее плоды. Иногда – упражнение в любви. Так что вериги – в самом широком смысле – это не инструмент для умерщвления плоти. Это всего-навсего «гири», которые привязал к своим сильным ногам «скороход» Симон Петр. Он не мог не бежать, но после Гефсимании, Воскресения и Вознесения убедился в том, что «торопиться ему некуда».

С.А. Мазаев

Вечные вопросы

Разум, занятый поиском истины, встречает на своем пути три группы проблем, которые традиционно относят к разряду сверхсложных. Таковы, например, математические задачи «Миллениум», многие из которых ждут своего решения уже не одну сотню лет. Ученый, который успешно справится хотя бы с одной из них, несомненно, будет признан гением. Существуют ситуации, которые вообще не могут быть распутаны логическим путем. Это так называемые парадоксы, способные убедить гордого человека в том, что сложность мира превосходит его аналитическую способность: «Есть много в мире, друг Горацио, что и не снилось здешним мудрецам». И наконец, есть философские коллизии, традиционно называемые «вечными вопросами». То обстоятельство, что некоторым людям все же удается справиться с ними, заставляет отличать «вечные вопросы» от парадоксов. А то, что для решения здесь не требуются специальные знания и гениальность мышления, дает основание полагать, что «вечные вопросы» нельзя отнести и к разряду сложнейших задач науки.

Специфика большинства философских вопросов вообще заключается в том, что они не могут быть решены чисто теоретически. Среди философов известен профессиональный анекдот о красавице и ее поклоннике, позволяющий уяснить особенность «вечных» проблем: «Поклонник долго борется со смущением и, наконец, спрашивает: “Красавица, ты пошла бы замуж за меня?” “Извини, – холодно отвечает та. – Я не понимаю смысл этого вопроса, пока он задан в сослагательном наклонении”».

Здесь нет никакого кокетства: поставлен вопрос о бытии, причем изнутри ситуации самого бытия, возвыситься над которым не может ни девушка, ни ее поклонник. Поставленный сугубо теоретически, этот вопрос становится абсурдным, ибо предполагает некую условную ситуацию, в которой красавица не была бы сама собой, а ее поклонник тоже являлся кем-то иным. Собственно, есть только один способ узнать волю девушки – предложить: «Выходи за меня!» – то есть задать вопрос практически, совершить вопрос-поступок, предполагающий мужество нести ответственность за свое любопытство.

«Вечный» вопрос, будучи одним из тех, что задаются изнутри бытия, имеет ту же особенность: он корректно задается и успешно разрешается не столько посредством ума, сколько посредством поступка. Это означает, что «вечный» вопрос не предполагает четко сформулированного и достаточно обоснованного ответа. Решить его – значит сделать шаг, преодолевающий проблему твоего бытия, ту самую, что болезненно отразилась в уме в виде четырех слов: «в чем смысл жизни?»

Стоит обратить внимание на то, что двое – ребенок и святой – в процессе жизни не задаются вопросом о ее смысле. Их жизнь полна и тождественна радости. Так что спрашивать о смысле жизни – все равно что спрашивать о смысле радости: это абсолютная ценность, над которой нет ничего, и потому ее нельзя рассматривать как средство, но логично мыслить как последнюю цель.

Так, маленький мальчик, заметив, как рабочие затеяли ремонт улицы, спрашивает отца:

– Папа, а что делают эти люди?

– Они хотят поставить бордюры и насыпать между ними земли.

– А зачем?

– Затем, чтобы посадить цветы и сделать клумбу.

– А зачем они хотят сделать клумбу?

– Чтобы было красиво.

На этом любопытствующий ребенок умолкает. Он интуитивно понимает, что спрашивать о том, зачем нужна красота, уже нельзя. Не все на свете можно рассматривать в качестве средства – существуют вещи, являющие собой конечную цель, полагающие предел прагматизму. Именно поэтому Оскар Уайльд завершает свое эстетическое кредо фразой: «Всякое искусство совершенно бесполезно».