Черные орхидеи

– Это именно так.

– У вас есть доказательства?

– Нет. За этим я к вам и обращаюсь.

– Мой дорогой сэр, вы, как ребенок, сердитесь на камень, о который споткнулись. Болезнь завелась на вашем участке. Где-то в почве остались споры.

Дилл покачал головой:

– Болезнь была на моем участке в Лонг-Айленде, а эти растения прибыли из Нью-Джерси. Почва не могла быть заражена.

– С грибком возможно все, что угодно. Садовый инструмент, привезенный оттуда, или рукавицы…

– Не верю. – По голосу Дилла чувствовалось: его не переубедить. – Мы были так осторожны. Я не сомневаюсь: это сделано специально, с умыслом, чтобы погубить мои растения. И я хочу знать, кто это сделал. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы мне поможете.

Вулф сбежал с корабля. Не физически, а, так сказать, ментально. Его лицо стало безмятежным и отсутствующим.

– Я не уверен, что смогу взяться за ваше поручение, мистер Дилл.

– Почему? Вы же детектив, ведь так? Разве это не ваша работа?

– Да, так.

– А это дело для детектива. Разве нет?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что вы не стали бы пересекать континент, чтобы искупаться в Тихом океане. Усилия и плата непропорциональны. Вы говорите, у вас нет доказательств. Вы подозреваете кого-нибудь?

– Нет, но я абсолютно убежден…

Я вмешался, заявив Вулфу:

– Мне нужно идти на обсуждение брюссельской капусты, – и покинул их.

У меня действительно была определенная цель, но главное – мне хотелось смыться. Хотя благодаря паре прибыльных дел в начале года наш бюджет был в порядке на несколько месяцев вперед, я всегда злился, когда Вулф отказывался от предложений. И я не хотел давить на него прямо перед гибридами Хьюитта. Чтобы миновать толкучку, я отворил дверь с табличкой «Вход воспрещен» и спустился на один лестничный пролет. Эта часть была закрыта для публики. Я продрался сквозь джунгли из упаковочных ящиков, каких-то деревьев и кустов, оборудования для полива и тому подобных предметов. Прошел по коридору и свернул направо. Этот боковой коридор тянулся почти через все здание, но я знал: где-то посередине есть выход. Слева вдоль стены громоздились какие-то кадки, деревья, кустарники и что-то еще, чему не нашлось места на выставке. По правой стене – служебные двери с табличками, все запертые, вели в главный зал, к самим экспозициям, но с тыла. Проходя мимо таблички «Ракер и Дилл», я послал ей воздушный поцелуй.

Через дверь дальше по коридору я попал в главный зал. Там стало еще теснее, чем полчаса назад, когда мы проходили здесь с Вулфом. Я пробрался прямо к импровизированной сцене, обнесенной веревочным ограждением, с табличками «Питомники Апдеграфа, Эри, Пенсильвания». Экспозиции с этой стороны представляли собой полуостровки, вдающиеся в главный зал, с проходами между ними до задней стены со служебными входами. Обогнув группу зрителей, я оказался рядом с низкорослым типом, который стоял возле веревок, хмурясь на всю эту зелень.

– Привет, Пит, – произнес я.

– Привет, – кивнул он.

Я познакомился с Питом во вторник, позавчера. Он мне не понравился. Очень даже не понравился. Из-за косящих глаз и шрама на носу он не выглядел заслуживающим доверия. Но вел он себя гостеприимно, и благодаря ему я быстро тут освоился.

– Ваши пионы симпатично выглядят, – заметил я, чтобы что-то сказать.

Слева от меня кто-то захихикал и сделал замечание, для моих ушей не предназначенное, но у меня хороший слух. Я обернулся и строго посмотрел на хихикающих. Это были будто сошедшие с карикатур Хелен Хокинсон[5 - Хелен Хокинсон (1893–1949) – известная американская карикатуристка. Постоянные персонажи на ее рисунках – две дамы из Бронксвилла, очень дорогого и при этом богемного пригорода Нью-Йорка.] две дамочки из Бронксвилла.

– Да, мэм, пионы, – повторил я. – Вы знаете, что такое Cymbidium miranda? Нет? Я знал их еще в ту пору, когда пешком под стол ходил. А вы знаете, что такое Phalaenopsis?

– Нет, не знаю, но уверена, что вот это – рододендроны. Пионы! Пойдем, Элис!

И они двинулись прочь. Я посмотрел им вслед и опять повернулся к Питу:

– Простите, что разогнал ваших посетительниц, но не их дело, если я предпочитаю называть это пионами. Что вы там разглядываете? Ищете пожелтение Куруме?

Он дернул головой в мою сторону.

– А что такое с пожелтением Куруме? – требовательно спросил он.

– Ничего. Просто к слову пришлось. Я слышал, как Дилл рассказывал, что его полянка заражена. Интересно, распространяется ли это? Вам незачем смотреть на меня так. Я этой штукой не болею.

Его левый глаз моргнул, а правый – нет.

– Когда это Дилл говорил?

– Да вот только что.

– Так. Я подозревал. – Он вытянулся, насколько ему позволял рост, даже привстал на цыпочки, и стал оглядываться по сторонам. – Вы видели моего босса?

– Нет, я только что пришел.

Пит ринулся прочь. Похоже, я запустил какой-то процесс. Пит свернул налево, а я пошел направо, мимо розария и еще каких-то экспозиций, к «Ракеру и Диллу».

Толпа пока еще не набежала. Было только три пятнадцать дня, а до четырех они не станут вопить и наседать на веревки. В четыре Гарри приляжет отдохнуть, а Энн снимет туфли и чулки и опустит ноги в воду, чего определенно никогда еще не демонстрировалось ни на одной выставке цветов в мире. Я занял позицию позади двух не слишком высоких дам. Игра в ножички уже закончилась. Сейчас Гарри мастерил рогатку, а Энн вязала. То, над чем она трудилась, вряд ли могло мне пригодиться, но я интересовался не продукцией, а самой Энн, что естественно для влюбленного. Она сидела на траве и вязала, будто на целые мили вокруг не было ни души. Как актер, Гарри ей и в подметки не годился. Он не смотрел на зрителей и, уж конечно, молчал, коль скоро задумана была пантомима, но его движения и взгляды выдавали, что он ни на минуту не забывал о публике.

Разумеется, я ревновал, но он раздражал меня и без того. Он был примерно моих лет и мазал чем-то волосы, чтобы они блестели. Волосы у него были темные, как и глаза, и он то и дело самодовольно ухмылялся. А еще он был нахал. Одной из причин, по которой я выбрал для себя Энн, был случай во вторник: во время ланча он положил руку ей на плечо, а она отпрянула, что отнюдь не было похоже на приглашение повторить. Да и по другим признакам было ясно, что она решила сохранить свою невинность и чистоту для меня, хотя, конечно, пока она не могла знать, что это для меня, я ведь еще не имел шанса пообщаться с ней. Должен признаться: то, что она позволяет Хьюитту украшать ее орхидеями и кормить обедом, – горькая пилюля, но, в конце-то концов, я не мог ожидать, что она питается святым духом – с такими-то ногами.

Вдруг Гарри вскочил и завопил:

– Эй!

Это было первое слово, которое я от него услышал.

Все, включая меня, уставились на него.

– Эй, Апдеграф! – вопил Гарри. – Убирайтесь оттуда!

Это был тот самый босс, о котором спрашивал Пит, – Фред Апдеграф, здоровенный парень с огромным подбородком. В правом углу экспозиции он оседлал ограничительную веревку, отхватил садовыми ножницами веточку пиона, а может, лавра, подобрал ее и пошел прочь.

– Я об этом доложу! – вопил Гарри.

Толпа забурлила от негодования, и на секунду я подумал, что увижу суд Линча в качестве дополнительного развлечения на этой самой драматичной в истории выставке цветов. Однако дело ограничилось тем, что две женщины и один мужчина бросились вдогонку за Апдеграфом с какими-то увещеваниями, но он их проигнорировал. Хотите верьте, хотите нет, но Энн даже ни разу не взглянула в ту сторону и не пропустила ни одной петли в своем вязании. Прирожденная актриса.

На моих часах было 15:25. До великой сцены еще больше получаса. Я не мог оставлять Вулфа так долго одного в незнакомом месте и с сожалением поплелся прочь. Возвращаясь прежней дорогой, я поискал глазами Пита, думая рассказать ему, как его босс был уличен в преступлении, но того нигде не было видно. Идя по коридору, чтобы сократить путь, я заметил там некую особу, которая не показалась мне типичной посетительницей цветочных выставок, да и к служебному персоналу явно не имела отношения. Она стояла возле двери с табличкой «Ракер и Дилл». Симпатичная маленькая штучка в сером пальто с беличьим воротником, купленном явно на Четырнадцатой улице, в маленькой голубой шляпке и с голубой кожаной сумочкой под мышкой. Когда я приблизился, она взглянула на меня с сомнением и неуверенно улыбнулась.