Черные орхидеи

– Потерялась, сестренка? – поинтересовался я.

– Нет. – Она улыбнулась еще шире. – Жду кое-кого.

– Меня?

– Вовсе нет.

– Вот и хорошо. Еще неделю назад это мог быть я, а теперь я уже несвободен.

И я двинулся дальше.

Наверху я обнаружил Вулфа все еще в обществе У. Дж. Дилла. Видимо, вопрос о том, чтобы выследить негодяя, погубившего экспозицию Дилла, был так или иначе решен, поскольку они спорили об инокуляции[6 - Введение в живой организм или в питательные среды какого-то инфицированного материала – по сути вакцинация, «прививка».] торфа и стерильных колбах для проращивания семян. Я присел на скамейку. Вскоре Дилл отбыл, а Вулф вернулся к стеклянному контейнеру и вновь погрузился в созерцание. Через несколько минут подошел Льюис Хьюитт с перекинутым через руку пальто. Озираясь по сторонам, будто что-то искал, он осведомился у Вулфа:

– Я не оставлял здесь трость?

– Я не видел. Арчи?

– Нет, сэр.

– Черт! – воскликнул Хьюитт. – Я повсюду оставляю свои трости, но эту мне не хотелось бы потерять. Ладно. Не желаете ли осмотреть поближе одну из моих красавиц?

– Охотно. Даже не осматривая, я с удовольствием купил бы одну.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Хьюитт. – На днях Плен предложил мне десять тысяч за одну штуку. – Он вынул из кармана ключ и склонился над контейнером. – Боюсь, меня сочтут скрягой, но я не могу отдать даже одну.

– Я не выращиваю цветы на продажу, я любитель, такой же, как и вы, – льстиво сказал Вулф.

– Знаю, – согласился Хьюитт, приподнимая один из горшков так осторожно, словно тот был сделан из звездного вещества и ангельского дыхания. – Но, мой дорогой друг, я просто не способен расстаться хотя бы с одной.

Последовавшая за этим сцена причинила мне боль. Вулф сделался слащавым до тошноты, так что я вынужден был отвернуться, чтобы не выдать своих чувств. Вулф льстил Хьюитту, поддакивал и улыбался, и каждую минуту я ждал, что он предложит смахнуть пыль с его ботинок. Но что всего хуже, Вулф явно не собирался никуда уходить. Хьюитт пустился разглагольствовать о семяпочках и пыльцевых трубочках, а Вулф изображал живейший интерес и, когда наконец Хьюитт предложил подарить ему парочку C. hassellis, благодарил его так, словно именно это и просил у Санта-Клауса, хотя у него самого было по меньшей мере два десятка экземпляров этих C. hassellis, не хуже, чем у Хьюитта, а то и получше. В четверть пятого я начал закипать. Я испытывал сильное желание дать Вулфу хорошего пинка за то, что он ведет себя как олух, но еще мне не терпелось отвести его к лесной полянке и доказать, что он был не прав, когда сказал, что у моей нареченной слишком длинные икры. Всего пятнадцать минут оставалось до конца великой сцены, когда Энн должна была брызнуть водой на лицо своего партнера и разбудить его. Это всегда вызывало смех у публики.

Я несколько расслабился, когда мы наконец тронулись с места. В обычной ситуации Вулф заставил бы меня тащить горшки, но тут он предпочел нести их сам – по одному в каждой руке, чтобы показать Хьюитту, как высоко ценит его подарок. Великий подхалим! Но худшее было впереди. Когда мы спустились по черной лестнице, я предложил двинуться прямо по коридору третьего этажа, и там, на полу у двери, ведущей к экспозиции Ракера и Дилла, я увидел предмет, который сразу опознал. Я остановился и сказал Хьюитту:

– Вот ваша трость.

Хьюитт тоже остановился, взглянул на нее и воскликнул:

– Силы небесные, как она сюда попала?!

И представляете, Вулф велел мне подобрать ее! Мне бы тут же, не сходя с места, подать в отставку, но не хотелось устраивать сцену в присутствии Хьюитта, так что я сдержался и поднял трость. Ручка была обвязана обрывком зеленого шнура, я стряхнул его и протянул трость Хьюитту ручкой вперед, подавив желание ткнуть его под ребра. Он демократично поблагодарил меня, и мы продолжили наш путь.

– Занятно, – произнес Хьюитт, – я определенно не оставлял ее здесь. Очень странно.

Тут перед нами открылась дверь, и из нее вышел мужчина. На двери висела табличка «Питомники Апдеграфа», а мужчина и был Фредом Апдеграфом, похитителем веточек. При виде нас он остановился и подождал, пока мы не пройдем мимо. Чуть дальше мы миновали еще две двери с табличками участников выставки, а потом я свернул к третьей, без таблички, повернул ручку и открыл ее.

– Куда это ты? – вопросил Вулф.

– Наяда. Эпизод у пруда. Я подумал, вы могли бы…

– Вздор! Какой-то бедлам…

– На это и впрямь стоит посмотреть, – объявил Хьюитт. – Очаровательна, совершенно очаровательна. Действительно прелестна. Я тоже пойду.

Он направился к двери, которую я придерживал, и Вулф последовал за ним, как ординарец за полковником, с горшками в обеих руках. Это выглядело бы комично, если бы не было так противно. Я прошел вперед, чтобы не смотреть на него.

У лесной полянки зрители стояли за веревочным ограждением в пять или шесть рядов, даже там, где кусты, но мы все трое были достаточно высокого роста, чтобы все видеть. Энн разыгрывала шикарное представление: полоскала ноги в пруду, разбрызгивая воду. У нее были такие красивые колени! Я ею гордился. Гарри дремал на своем обычном месте, положив голову на кочку возле камней и кустов и прикрыв лицо газетой. Зрители переговаривались. Энн плеснула водой на купы цветов, свисающие над прудом, и сверкающие капли упали с лепестков.

– Очаровательна, – сказал Хьюитт.

– Прелестна, – согласился Вулф. – Арчи, не возьмешь ли ты у меня эти растения? Будь очень осторожен…

Притворяясь, будто не расслышал, я отодвинулся чуть вправо. Отчасти для того, чтобы проигнорировать Вулфа, я счел, что это будет ему полезно, но, кроме того, мне хотелось получше рассмотреть правую ногу Гарри. Нога была странно вывернута, слишком неестественно для человека, делающего вид, что он спит. Я встал на цыпочки, чтобы взглянуть поверх голов и шляп, и решил, что либо ему жмет ботинок, либо он делает йоговское упражнение для ног, после чего обратил взор на Энн – она как раз взглянула на свои часы. Энн еще раз поболтала ногами в воде, потом вынула их из пруда и бросила озорной взгляд на своего партнера. Затем, сложив ладони чашечкой, зачерпнула воды и плеснула ему на рубашку. Публика завизжала от восторга.

Но Гарри не поддержал игру. Ему надлежало резко вскочить, заморгать и выглядеть очумевшим, но он и не шелохнулся. Энн уставилась на него в изумлении. Кто-то крикнул:

– Облей-ка его еще раз!

У меня мелькнула мысль, что это, пожалуй, не смешно, учитывая, что его нога так странно вывернута. Я протолкался вперед и перелез через веревки. Я уже двинулся по траве, когда охранник и кто-то из зрителей закричали мне вслед, но я подошел к Гарри и наклонился к нему. Охранник схватил меня за руку:

– Эй, вы!..

– Заткнитесь! – Я стряхнул его руку, приподнял газету, чтобы взглянуть на лицо Гарри, и сразу же вернул ее обратно. Но успел уловить слабый запах, который, как мне показалось, я опознал.

– Что такое? В чем дело? – раздался голос надо мной.

Так я в первый раз услышал голосок Энн, но не ответил и не взглянул на нее, потому что увидел кое-что во мху, покрывавшем камень прямо за головой Гарри. Из-за кустарника и камней я не видел его макушки, поэтому протянул руку и пощупал ее. Кончик моего пальца попал прямо в дырочку и провалился вглубь, вроде того, как если ткнуть пальцем в теплый яблочный пирог. Я отвернулся, стал вытирать палец о траву и вдруг с ужасом осознал, что вот это белое перед моими глазами – босые ноги Энн. Я чуть было не испачкал их кровью.

Глава 3

Я встал и велел Энн:

– Наденьте чулки и туфли.

– Что…

– Делайте, что я говорю. – Я взял охранника за рукав и резко сказал: – Вызывайте копов!

По тому, как у него отвисла челюсть, я понял, что он слишком туп даже для такого простого дела, – без «Бесед у камина»[7 - «Беседы у камина» – обобщенное название радиообращений президента США Франклина Рузвельта к американскому народу. В период с 1933 по 1944 г. состоялось 30 передач, в которых Рузвельт понятным языком освещал актуальные политические и экономические вопросы и пресекал слухи.] не разберется. Я обернулся, чтобы позвать Хьюитта, но тут увидел Фреда Апдеграфа, который перелез через веревочное ограждение и теперь шел прямо к нам. Его взгляд был прикован к Энн, но, когда я задержал его и велел вызвать полицию, он, не проронив ни слова, развернулся и ушел. Голос Вулфа перекрыл шум толпы:

– Какого дьявола ты там делаешь?

Я пропустил его вопрос мимо ушей и, тоже повысив голос, обратился к присутствующим:

– Леди и джентльмены! На сегодня все. Мистера Гулда хватил удар. Если вы в здравом уме, то идите смотреть цветы. А если не в здравом или у вас зуд, стойте, где стоите, за ограждением.

Слева сверкнула фотовспышка. В толпе раздалось сочувственное бормотание, но зрители оказались на сто процентов не в здравом уме. Справа какой-то парень с фотоаппаратом пролез под веревками, но тут уже в мозгу охранника наконец что-то щелкнуло, и он предпринял нужные действия. Я с удовольствием отметил, что Энн проявила смекалку. Она явно видела, от чего я оттирал пальцы, и, сидя на траве, второпях, но по-деловому обувалась.

– Арчи! – позвал Вулф своим самым грозным голосом.