Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Председательствующий Энрико де Никола ручным звонком призывал к тишине.

Маттеотти снова перешел в атаку.

В течение пяти лет сорокадевятилетний Джиакомо Маттеотти был назойливым слепнем для фашистской партии. Сын богатых землевладельцев, он стал убежденным социалистом, холодного, аналитического склада ума которого фашисты побаивались, пытаясь помешать его выступлениям перед массами как хорошего оратора. В Палермо, где рестораторы боялись фашистских репрессий, если бы они стали его обслуживать, он остался голодным. В Ферраре, отказавшись от эскорта карабинеров, ему пришлось покинуть город перемазанным угольной пылью и плевками. Но, даже будучи похищенным в родном Ровиго, когда его стали мучить, вставляя зажженную свечку в прямую кишку, Маттеотти остался непреклонным и непобежденным.

«Буря», как прозвали его коллеги, через несколько дней был во дворце Монтечиторио, где проходили заседания палаты депутатов, и, просматривая прессу, карандашом в серебряной оправе делал заметки, направленные против фашистов.

За восемь недель до этого, 6 апреля, Муссолини утвердил новый закон о выборах, который был воспринят фашистами с воодушевлением, так как обеспечивал им необходимое преимущество. Партия, получившая на этих выборах большинство голосов, – не менее двадцати пяти процентов от общего числа избирателей, – могла рассчитывать на две трети мест в парламенте. Фашисты, получившие 4 500 000 голосов против 3 000 000 голосов оппозиции, претендовали на 374 места. Вот против такого вердикта и выступал Маттеотти, проявляя все свое ораторское искусство.

И он приводил примеры явного нарушения выборов фашистами. Так, из 100 кандидатов-социалистов 60 не имели возможности вербовать своих сторонников перед выборами даже в собственных округах. Один кандидат был застрелен в квартире, когда собирался идти в свое учреждение. Пятнадцать первых избирателей, отказавшихся голосовать за фашистов, были выброшены с поезда на ближайшей же станции. Помещения и имущество социалистов, уничтоженные фашистами, оценивались в миллионы лир.

– Ни один итальянский избиратель не мог свободно выразить свое волеизъявление, – возвысил голос Маттеотти. – Премьер возложил обеспечение порядка на избирательных участках на фашистскую милицию.

В зале начался ад кромешный. На скамьях фашистских депутатов многие вскакивали, размахивая бумагами и кулаками.

– Вы дискредитируете палату, – крикнул один из фашистов.

– Тогда вам следует распустить парламент, – спокойно возразил Маттеотти.

Роберто Фариначчи впервые за все время подал голос, произнеся с яростью:

– Сматывайся, или мы сделаем то, чего до сих пор не сделали!

– Тогда вы исполните только свою работу, – холодно ответил Маттеотти.

– Мы заставим тебя заговорить по-иному, – заорал Фариначчи.

Маттеотти, бледный, но решительный, скрестив руки, спокойно ждал, пока утихнет гвалт.

– Мы стоим у власти и намерены ее удерживать, – бросил ему кто-то из фашистов.

Маттеотти обратился к депутатам:

– Я привожу факты, и нечего создавать шум – либо они соответствуют действительности, либо докажите, что они неверны.

Муссолини продолжал сидеть молча и неподвижно. Его тщательно продуманный план поглощения социалистов одновременно с роспуском милиции и большого совета рушился. Твердолобые фашисты дезавуировали в 1921 году его пакт о примирении с социалистами, но он не собирался отказываться от этой идеи, хотя в октябре

1922 года приглашенные им на высокие посты представители левого крыла Луиджи Эйнауди и Луиджи Альбертини отказались от предложения. Муссолини понимал, что для эффективного управления государством ему нужны социалисты. Теперь же, после выступления Маттеотти, ему было бы чрезвычайно трудно убедить партийных экстремистов в необходимости привлечения социалистов к работе кабинета министров. Да и социалисты, получившие новые подтверждения террора фашистов, вряд ли пойдут на компромисс.

Звонок в руках де Николы трезвонил без умолку, а в отдаленных уголках палаты фашисты и социалисты начали между собой драку, нанося удары кулаками и ногами и пытаясь руками душить своих противников.

– Уважаемые коллеги, прошу занять свои места, – взывал к ним де Никола.

Боясь крови, он обратился затем к Маттеотти:

– Закругляйтесь, не надо провоцировать беспорядок.

Но непреклонный Маттеотти хотел быть услышанным и возразил:

– Это почему же? Вы, наоборот, обязаны обеспечить мое право на выступление.

Когда же де Никола попросил его говорить поосторожнее, Маттеотти вспылил:

– Я буду говорить так, как это предусмотрено парламентским правом.

И он продолжил свое выступление, хотя стенографисткам было трудно слышать то, что он говорил, из-за продолжавшегося гвалта. Выступление, на которое он планировал затратить двадцать пять минут, продолжалось все девяносто. Каждый приводимый им факт он подтверждал источниками, так что в их правоте сомнений не оставалось. Вот вкратце то, о чем он говорил.

Печатные органы социалистов уничтожены, вся выборная публикация сожжена. Молодые двадцатилетние люди голосовали вместо шестидесятилетних. Регистрационные карточки лиц, побоявшихся прийти на голосование, использовались фашистами под различными именами, что легко доказать, так как почерк везде одинаковый.

Говорить ему приходилось с трудом, ибо шум и крики в зале продолжались и даже нарастали.

– Заткнись! – завопил железнодорожный босс Эдоардо Toppe. – Мы не собираемся терпеть эти оскорбления!

Несколько здоровенных фашистов бросились к трибуне, чтобы стащить с нее выступавшего.

Тем не менее Маттеотти невозмутимо закончил свое выступление словами:

– В связи с вышеизложенным мы требуем аннулирования результатов выборов.

Возвратившись на свое место, он сказал своему коллеге, депутату Эмилио Луссу:

– Я сказал то, что должен был сказать. Все остальное меня не беспокоит.

Как бы шокированный собственной безрассудной смелостью, добавил, обращаясь к депутату Антонио Приоло:

– Я выступил с речью, теперь вы можете готовить свои соболезнования моим родным на моих похоронах.

Свою кончину он предугадал.

Все присутствовавшие в тот день в парламенте обратили внимание на перекошенное от гнева лицо Муссолини, когда он направился во дворец Чиги. Он не видел выхода из сложившейся обстановки и до самого своего конца был связан с людьми, подобными Фариначчи и Тамбурини, приведшими его к власти. Подобно Франкенштейну, он стал жертвой собственного творения. При входе во дворец Чиги он столкнулся с Джиованни Маринелли, сорокапятилетним административным секретарем партии, носившим бородку и золотое пенсне. В манере Генри II, короля Англии, выплескивавшего свое плохое настроение на архиепископа Томаса Беккета, Муссолини выкрикнул:

– Если бы вы не были шайкой негодяев, ни один человек не произнес бы речь, подобную этой.

С таким же неистовством он бросал реплики и замечания чуть ли не десяток раз в день, быстро о них забывая.

На этот раз дуче подал голос одинокого волка слишком открыто.

Джиакомо Маттеотти, положив руки под голову, лежал вытянувшись на софе, уставившись невидящими глазами в потолок. Времени было 4 часа пополудни 10 июня 1924 года. В его десятикомнатных апартаментах по улице Виа Пизанелли в доме номер 40, в тихом районе города на берегу Тибра, было спокойно. Трое его детей – Джиан Карло шести лет, Джиан Маттео трех лет и Изабелла, которой был всего годик, уже спали. Но ни он сам, ни его жена, голубоглазая, с мягким приятным голосом Велия, не могли заснуть.

– Я знаю, – неожиданно произнес Маттеотти, – что фашисты что-то готовят. Может быть, следует отправить детей в Боргезский сад.

– Но не бери с собой свои заботы, – ответила Велия.

Однако после некоторых раздумий Маттеотти отказался от своей идеи: если что-то и будет происходить, то дети будут в большей безопасности дома. Хотя палата была сегодня закрыта, ему надо было поработать в библиотеке и побывать во дворце Спагна, где он принимал участие в восстановительных работах.

Эти черты характера Джиакомо нравились Велии. Посвятив свою жизнь борьбе за улучшение положения обездоленных, он отдавал половину своего депутатского жалованья в дом для девочек-сирот. Он ненавидел забастовки, парады и демагогию в собственной партии, не говоря уже о фашизме. Будучи человеком дела, он критиковал «кресельных социалистов», которые, призывая к забастовкам, сами на улицы не выходили. Был он и гордым и заботливым отцом, играющим с детьми в чижи, постоянно державшим открытыми окна, чтобы ребятишки дышали свежим воздухом, и немедленно бежавшим в аптеку, если кто-то из них поцарапает себе ногу.

Через четверть часа Маттеотти встал с софы и начал одеваться: белая рубашка с мягким воротником, белый галстук и белые ботинки с черными носками, элегантный пиджак серого цвета, в карманах которого лежали листки бумаги для заметок.