Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

– Он был одним из величайших гениев современной эпохи.

Даже Уинстон Черчилль, бывший в то время канцлером казначейства (министром финансов) Англии, посетивший Муссолини в начале 1927 года, оказался под большим впечатлением от него. Телохранитель Черчилля, криминальный инспектор Вальтер Томпсон, отмечал, что тот был весьма удивлен, когда при входе во дворец Чиги охрана предложила ему вынуть изо рта сигару. Когда он перешагнул порог кабинета Муссолини, тот продолжал сидеть за столом. Потемнев в лице, Черчилль достал из кармана золотой портсигар, вмещавший три штуки его любимых сигар марки «Ромео и Джульетта», вынул одну и не торопясь закурил. Пуская изо рта дым, он медленно подошел к дуче, который, вскочив, протянул ему руку.

После окончания встречи Черчилль сказал репортерам:

– Если бы я был итальянцем, я наверняка был бы с ним с самого начала и до конца борьбы против неимоверных аппетитов ленинизма.

Но был и такой поклонник, которому он отказал во внимании. Как раз в эти дни на стол ему попала письменная просьба Джузеппе Ренцетти, главы итальянской торговой палаты в Берлине, передать ему фотографию со своим автографом для вручения некоему Адольфу Гитлеру, тридцатисемилетнему лидеру национал-социалистической партии, насчитывавшей тогда 49 000 членов, его поклоннику.

Крупными буквами Муссолини начертал поперек текста письма: «Отказать».

Восемнадцатилетняя Розетта Манчини с нетерпением ожидала приглашения на ужин к своему дяде, когда ей, дочери младшей сестры Бенито Муссолини – Эдвиги, предоставлялась возможность надеть желтое вечернее платье, которое так нравилось дуче, встречавшему ее с комплиментами, как молодую леди. Однако в этот январский вечер 1929 года на Виа Раселла повеяло конспирацией. Поужинав, Муссолини взял скрипку и проиграл почти половину «Рамоны», когда в комнату вошла Цезира Кароччи, спокойная женщина из сельской местности, сменившая Кирилло Тамбару.

Почти шепотом она объявила:

– Эти господа пришли снова и хотят вас видеть. Подобно виновному школьнику, Муссолини приложил палец к губам, прося тишины.

– Подожди в моей туалетной комнате, – попросил он Розетту, – этот вечер может стать историческим.

Хотя Розетта и приложила ухо к двери, она не слышала ничего, кроме тихих голосов, но вот замерли и они, и хлопнула входная дверь. Когда Муссолини вошел в туалетную комнату, лицо его сияло.

Не в силах скрывать свой секрет, он поднял вверх палец, подобно школьному учителю, и спросил:

– Знаешь ли ты, в чем заключается римский вопрос?

Розетта знала об этом довольно хорошо. Проблема эта в свое время разделила нацию почти на шестьдесят лет. Когда в 1870 году Рим был освобожден от папского владычества, власть Папы Пия IX закончилась. До 1815 года суверенитет Папы распространялся на территорию шестнадцать тысяч квадратных миль – от этрусков до Адриатики, и сам Папа был подобен королю. Отказавшись от любых компенсаций и не признавая государство, Пий IX стал добровольным «пленником» ватиканского дворца. С того времени «римский вопрос» продолжал оставаться глубокой пропастью между папством и национальным правительством вплоть до Папы Пия XI, семидесятидвухлетнего Ачилла Ратти.

Довольный утвердительным ответом своей племянницы, дуче громко рассмеялся.

– Отлично, – сказал он ей. – Я, Муссолини, почти совсем уверен, что смогу добиться успеха там, где провалились такие государственные деятели, как Нитти, Криспи и Орландо. Подумай только – теперь итальянцам не придется раздваиваться, служа католичеству и выполняя свои обязанности граждан.

Хотя в его кабинете не многие знали об этом, Муссолини занимался этой проблемой в течение шести лет. 19 января 1923 года он секретно встречался с кардиналом Пьетре Гаспарри, семидесятиоднолетним государственным секретарем Ватикана. К месту встречи они прибыли порознь и входили в разные двери. Муссолини позже признался своему заместителю Джиакомо Асербо:

– Прежде чем приступить к переговорам, они хотели удостовериться в стабильности нашего правительства.

Со своей стороны, кардинал был доволен готовностью Муссолини предоставить Папе право светского владения определенным сектором Рима без промедления, хотя в душе и опасался, что парламент может с этим решением и не согласиться.

Но в этом Муссолини серьезного препятствия не видел: парламент будет обновлен. Однако кардинал высказал сомнение: сменить палату депутатов без изменения избирательного закона трудно, так как вновь могут быть избраны прежние депутаты.

– В таком случае, – находчиво ответил Муссолини, – нам придется изменить избирательный закон.

Но Муссолини пошел дальше. У него было время – целых пять лет, чтобы доказать свою искренность по отношению к Ватикану. По подсказке своего брата Арнальдо он отдал распоряжение о восстановлении распятия Христа в государственных школах и больницах и возобновлении религиозных занятий. Мессы стали составной частью любых общественных мероприятий. Он увеличил размер жалованья духовенства из общественного фонда, привлек многих священнослужителей на должности капелланов в милицейские части, выделил три миллиона лир на восстановление разрушенных войной церквей и освободил новообращенных от военной службы.

В пользу дуче говорили и другие факторы.

Бывший одно время апостольским нунцием в Варшаве понтифекс натерпелся страха, когда в августе 1920 года большевики подошли к стенам города. Многие дипломаты тогда бежали, он же остался. С годами его ненависть к большевикам не уменьшилась.

Пий видел в Муссолини единственную гарантию против коммунистического государственного переворота. Уже через несколько месяцев после прихода к власти дуче закрыл 53 римских публичных заведения, прекратил деятельность игорных домов, прикрыл 25 000 винных магазинов и открыл так называемые дома спасения для 5000 ребятишек. На новый, 1925 год, как бы наводя порядок в собственном доме, он узаконил свои отношения с Рашель церковным браком.

Как всегда, мотивация Муссолини была смешанной. Только Арнальдо, с которым он мог говорить открыто, дуче признался, что испытывает ностальгию по детским годам, когда мать перед сном осеняла их крестом. Старая, уже пожелтевшая молитвенная книга Розы и ее небольшая золотая цепочка с медальоном, на котором была изображена Мадонна и которую он носил на шее, были для него самыми ценными вещами. Порою ее вдумчивая, чувствительная натура брала верх над неистовством Алессандро. В отличие от многих своих иерархов он не придавал никакого значения лозунгу, выдвинутому фашистами в свой ранний период, с призывом «деватиканизации» Италии и конфискации всего церковного имущества. Он знал, что никакой режим в Италии не продержится долго у власти без папской поддержки, и, как никакой другой премьер, сделал многое для обеспечения этого.

Лишь два человека досконально обсуждали двадцать положений будущего договора и конкордата на ста пятидесяти встречах: профессор Франческо Пачелли (брат будущего папы Пия XII), законник консистенции, и государственный полномочный представитель Доменико Барон. После смерти Барона Муссолини сам стал вести переговоры с Пачелли, визиты которого зачастую длились с девяти часов вечера до часу ночи.

У Ватикана было достаточно оснований, чтобы быть довольным исходом переговоров. По Латеранскому договору – названному так в честь папской епископальной церкви Святого Джона в Латеране – государство обязывалось выплачивать Папе 10 миллионов фунтов стерлингов в год наличными и ценными бумагами. Пий получал абсолютный суверенитет над независимым ватиканским государством на территории ПО акров. Римский католицизм был признан официальной религией Италии. Ватикан же должен был дать торжественное обещание признавать итальянское королевство, Рим в качестве столицы государства и оставаться в стороне от возможных диспутов. Все епископы должны были назначаться с одобрения фашистов и клясться в верности государству, королю и правительству.

– Отныне все тучи, – сказал в тот вечер Муссолини Розетте, – будут разогнаны.

И это произошло даже скорее, чем ожидала Розетта. Пополудни в понедельник, 11 февраля, длинный кортеж автомашин направился ко дворцу Латеран, резиденции римского епископа в течение более шести столетий. Кардинал Гаспарри после обмена приветствиями с Муссолини, одетым во фрак, и его министрами подписал соглашение толстой авторучкой с золотым пером и передал его Папе, а затем и Муссолини, которые его также подписали.

У дворца, несмотря на проливной дождь, собралась разношерстная толпа – семинаристы из местного учебного заведения и полицейские в черных рубашках. Когда Муссолини вышел из дворца, зазвонили колокола церкви Святого Джона в Латеране, а слова семинаристов «Те деум» были заглушены криками фашистов «Эйя, эйя, алала».

На следующий день, впервые после 1870 года, на всех улицах были вывешены рядом трехцветные государственные и желто-белые папские флаги. В базилике Святого Петра два часа длилось богослужение с процессией в честь седьмой годовщины коронации Пия XI, в котором участвовали бородатые, в коричневом облачении капуцины, каноники, епископы в белых митрах и кардиналы в одеждах алого цвета.

Когда появился Пий в золотой митре, сидевший в золотом кресле, несомом двенадцатью здоровенными служками, тридцатипятитысячная толпа разразилась овациями. Папа, просивший не устраивать демонстраций, не смог сдержать своих эмоций, и по щекам его потекли слезы.

Всю ночь люди по всей Италии поздравляли друг друга, в церквах шли службы с благодарственными молебнами: наконец-то правительство установило мирные отношения со святым отцом, «возвратившим в Италию Бога, а Италию к Богу». Слова, произнесенные Бенито Муссолини, стали крылатыми:

– Провидению было угодно, чтобы мы встретились.

Они пили сухой мартини и вели неспешную беседу. За стенами «Гранд-отеля» мартовский ветер гулял по улицам. Она не дотронулась до арахиса, картофельных чипсов и оливок, соблюдая фигуру. Он же не беспокоился о своей фигуре. Все свое внимание он уделял волосам, мажа их макассаровым маслом и надевая на голову сетку не только дома, но и в учреждении. Пианист играл модную в те дни мелодию «Прощай, прекрасная синьора».

Она – Мими Айлмер, известная тридцатилетняя актриса. Он – Джалеаццо Чиано, сын героя Первой мировой войны, который помог Муссолини прийти к власти, неудачный писатель-драматург, помощник редактора и завсегдатай богемного литературного кружка. В двадцать семь лет он стал второстепенным дипломатом, побывавшим в Рио и Буэнос-Айресе, а теперь был назначен в только что открывшееся посольство при папском престоле.

Шесть лет тому назад, находясь в туристической поездке и попав в Легхорн, его родной город, она встретилась с ним, и они полюбили друг друга.

«Ты знаешь, каким я был скептиком, – написал он ей. – Но теперь я изменился – ты научила меня познать жизнь и любовь».

В другом письме он поведал ей:

«Я более не хозяин собственной судьбы – все решаешь ты».

Она была для него «Мими кара», «Мимина», он же для нее – «Гали» и «Пупи». Она открыто говорила ему о его «ревнивости, сложности характера и эгоизме». Довольно часто у них шли разговоры о проектах Джалеаццо, его амбициях и будущем.

Однако они вскоре бурно расстались, и вот теперь, весною 1930 года, им представилась возможность встретиться в «Гранд-отеле». Он предложил немного выпить и повел разговор о бракосочетании сына короля, кронпринца Умберто, с бельгийской принцессой Марией-Джозе. Затем с улыбкой сказал ей:

– Скоро и я совершу большой шаг. Она спросила с любопытством:

– Кто-нибудь, кого я знаю? Джалеаццо покачал головой и ответил:

– Могу сказать лишь, что моя женитьба произведет сенсацию.

Мими попыталась угадать. Вряд ли это был кто-то из ватиканских кругов. Партийные боссы – тоже навряд ли. Будучи студентом, Чиано как-то громко прокомментировал:

– Может ли кто-нибудь мне сказать, кто такие фашисты? Для меня они выглядят просто шайкой преступников.

А однажды, когда они гуляли в Боргезских садах и мимо проехал дуче, прохожие отдали ему легионерский салют, Джалеаццо же невозмутимо пошел дальше.

– Почему ты не отдаешь салют своему шефу? – спросила тогда Мими.