Перси Джексон и лабиринт смерти

– Про Луку ничего не слышно? – спросил я.

Она покачала головой. Я знал, что для нее это больная тема. Аннабет всегда восхищалась Лукой, бывшим старостой из домика Гермеса, который предал нас и присоединился к злому титану, владыке Кроносу. Она в этом бы ни за что не призналась, но я знал, что он ей до сих пор нравится. Прошлой зимой, когда мы сражались с Лукой на горе Тамалпаис, он каким-то чудом пережил падение с шестнадцатиметрового утеса. И теперь, насколько я знал, он по-прежнему путешествовал на своем круизном лайнере, кишащем демонами, а его изрубленный владыка Кронос тем временем мало-помалу восстанавливался в золотом саркофаге, выжидая, пока наконец накопит достаточно сил, чтобы бросить вызов богам Олимпа. По-нашему, по-полубожески, это называется «проблемы».

– На горе до сих пор полным-полно чудовищ, – сказала Аннабет. – Близко подойти я не рискнула, но не думаю, что Лука там. Мне кажется, если бы он был там, я бы знала.

Легче мне от этого не стало.

– А как насчет Гроувера?

– Он в лагере, – ответила она. – Мы с ним сегодня увидимся.

– Ему удалось добиться успеха? Я имею в виду, в поисках Пана?

Аннабет принялась теребить свое ожерелье, как всегда, когда она была чем-то озабочена.

– Увидишь, – сказала она. А объяснить отказалась.

Пока мы ехали через Бруклин, я взял у Аннабет телефон, чтобы позвонить маме. Полукровки по возможности стараются не пользоваться мобильниками: для нас выходить в эфир – все равно что вывесить объявление для чудовищ: «Вот он я! Нате, ешьте меня!» Но я решил, что это важно. Я оставил сообщение на домашнем автоответчике, попытавшись объяснить, что случилось в школе Гуд. Наверно, у меня не очень хорошо получилось. Я сказал маме, что у меня все в порядке, пусть она не беспокоится, но я лучше побуду в лагере, пока страсти не улягутся. И попросил передать Полу Блофису, что я извиняюсь.

После этого мы ехали молча. Город растаял вдали, мы свернули с магистрали и покатили через сельскую местность северного Лонг-Айленда, мимо садов, виноделен и лотков со свежей зеленью.

Я смотрел на телефонный номер, который нацарапала у меня на руке Рейчел Элизабет Дэр. Я понимал, что это сумасшествие, но меня терзало искушение позвонить ей. Может, она сумеет мне помочь понять, о чем говорила эмпуса – о сожжении лагеря, о пленении моих друзей. И почему Келли обернулась столбом пламени?

Я знал, что чудовища никогда не умирают по-настоящему. Рано или поздно – через несколько недель, месяцев или даже лет – Келли возродится вновь из первозданной мерзости, клубящейся в подземном мире. Но тем не менее чудовища обычно не дают так легко себя уничтожить. Если только она и впрямь уничтожена.

Такси выехало на шоссе 25А. Мы катили через леса вдоль северного побережья. Наконец по левую руку появилась невысокая гряда холмов. Аннабет сказала водителю свернуть на проселочную дорогу номер 3.141 и остановиться у подножия Холма Полукровок.

Таксист нахмурился.

– Мисс, тут же ничего нет! Вам точно сюда надо?

– Да, пожалуйста.

Аннабет протянула ему пачку денег смертных, и водитель решил не спорить.

Мы с Аннабет пешком поднялись на вершину холма. Юный дракон-хранитель дремал, обвившись вокруг сосны, однако, когда мы приблизились, он приподнял свою медную голову и дал Аннабет почесать себе шейку. Из ноздрей у него с шипением валил пар, как из чайника, и глаза закатились от удовольствия.

– Привет, Пелей! – сказала Аннабет. – Ну что, все в порядке?

В последний раз, когда я видел этого дракона, в нем было два метра росту. Теперь он вымахал почти вдвое, и толщиной сделался с само дерево. У него над головой, на нижней ветке сосны, сверкало золотое руно. Его магия оберегала границы лагеря от вторжений. Дракон выглядел спокойным – видимо, все было нормально. В лежащем внизу Лагере полукровок на вид все тоже было тихо и мирно. Зеленые луга, лес, ослепительно-белые греческие домики. Четырехэтажное здание фермы, которое мы звали Большим домом, горделиво возвышалось посреди полей, засаженных клубникой. К северу, за пляжем, блестел на солнце пролив Лонг-Айленд.

И все же… что-то было не так. В воздухе висело напряжение, будто сам холм затаил дыхание в ожидании чего-то нехорошего.

Мы спустились в долину и обнаружили, что летний сезон в самом разгаре. Большинство ребят заехали еще в пятницу, так что я уже чувствовал себя чужаком. На клубничных полях играли на свирелях сатиры, помогая растениям своей лесной магией. Ребята упражнялись в верховой езде на крылатых конях, кружа над лесом. Из кузниц вздымался дым, звенели молоты: кто-то ковал себе оружие на занятиях по искусству и ремеслу. На стадионе команды Афины и Деметры состязались на колесницах, а на озере на греческой триреме сражались с оранжевым морским змеем. Типичный день в лагере.

– Мне надо поговорить с Клариссой, – сказала Аннабет.

Я уставился на нее так, будто она сказала «Мне надо съесть большой, вонючий сапог».

– Зачем?

Кларисса из домика Ареса была одной из тех, кого я больше всего недолюбливал. Неблагодарная, драчливая злюка. Ее папа, бог войны, хотел меня убить. А она регулярно пыталась сделать из меня котлету. А так ничего, хорошая девочка.

– Есть у нас одна задумка, – сказала Аннабет. – Увидимся!

– А что за задумка-то?

Аннабет посмотрела в сторону леса.

– Я скажу Хирону, что ты здесь, – произнесла она. – Он захочет с тобой поговорить перед слушаниями.

– Какими еще слушаниями?

Но она уже, не оглядываясь, трусцой припустила по тропе, ведущей к стрельбищам лучников.

– Ага, конечно, – буркнул я. – И мне тоже было очень приятно с тобой пообщаться!

Идя через лагерь, я успел поздороваться кое с кем из друзей. На дорожке, ведущей к Большому Дому, Коннор и Тревис Стоуллы из домика Гермеса замыкали провода в лагерном внедорожнике. Селена Боргард, староста из домика Афродиты, помахала мне со своего пегаса, проносясь мимо. Я высматривал Гроувера, но его нигде видно не было. Наконец я забрел на арену для боя на мечах – я туда всегда прихожу, когда я в дурном настроении. Фехтование меня успокаивает. Может быть, потому, что только фехтование дается мне как следует.

Я зашел в амфитеатр, и у меня чуть сердце не остановилось. Посреди арены, задом ко мне, лежала самая здоровенная адская гончая, какую я когда-либо видел.

Ну, то есть, я видывал достаточно больших адских гончих. Одна такая, размером с носорога, пыталась меня убить, когда мне было двенадцать. Но эта псина – она вообще была как танк! Я не представлял, как ей удалось миновать магические границы лагеря. Она явно чувствовала себя как дома: валялась на брюхе и, довольно урча, отгрызала голову учебному манекену. Меня она пока не заметила, но стоит мне издать малейший звук – и она меня обнаружит! За помощью бежать было некогда. Я выхватил Анаклузмос и сдернул колпачок.

– Ий-я-а-а-а-а!

Я уже готовился вонзить меч в необъятный зад чудовища, как вдруг, откуда ни возьмись, другой клинок остановил мой удар.

ДЗЫН-НЬ!

Адская гончая насторожила уши.

– ГАВ!

Я отскочил и инстинктивно ударил человека с мечом: седого, в греческих доспехах. Он без труда отразил мой выпад.

– Эй, полегче! – сказал он. – Мир!

– ГАВ! – арена содрогнулась от голоса адской гончей.

– Это же адская гончая! – вскричал я.

– Она безобидная, – сказал человек. – Это Миссис О’Лири.

Я поморгал.

– Миссис О’Лири?

Услышав свое имя, адская гончая гавкнула еще раз. Я понял, что она не злится. Просто возбуждена. Зверюга сунула мокрый, измочаленный манекен человеку с мечом.