Эпоха стального креста

Понял, само собой. Легкое движение – «глок» выскакивает как по маслу. Треть секунды на наводку – выстрел...

Девятимиллиметровая пуля бьет люцифериста в лоб и вылетает из затылка, окруженная красным ореолом осколков кости и брызг мозга. Он еще мгновение пялится на меня, затем роняет нож и валится назад, по пути отпуская шею заложницы.

– Ну испаноскандинав, ну сукин сын! – выходит из оцепенения Михаил. – Прямо засранцу по центру тыквы! Эх, надо было и мне в Семинарии тоже пару раз к твоему Анджею заглянуть. Может быть, он и мои бы руки попереломал да как надо вправил...

Неожиданно получившая свободу девочка обхватывает себя за плечики и начинает мелко-мелко дрожать. Ее наконец прорывает, и громкий плач разносится по тесному помещению, тут же подхваченный за стеной другими детскими рыданиями.

– И чего это мы ревем, а? – Михаил подошел к девочке и бережно взял ее на руки. –Ну ладно, ладно, перестань. Дядя Миша хороший, дядя Миша тебя не обидит...

– Как она? – поинтересовался я, возвращая пистолеты в кобуры.

– Нормально. – Михаил плавно покачивает маленькую жертву взрослого дебилизма. Та, обняв его за шею, продолжает плакать, но уже гораздо тише, все чаще шмыгая курносым носиком. – Пара царапин, и все. Заживут, так ведь, ангелок? Кстати, где твои друзья? Там?

Михаил указывает на стену. Девочка молча кивает.

– А сколько еще плохих дядей, кроме этого, вас здесь пугает? – вновь спрашивает русский. Чадо перестает плакать, задумывается и тихо произносит:

– Двое...

– Умница! – Мой замком улыбается. – Значит, мы уже отшлепали их всех. Ну что ж, пойдем к твоим друзьям, а потом поедем к маме...

– Считаешь, что эта мразь хотела сделать с ней именно то, о чем мы подумали? – Я в последний раз оглядываюсь на тело и подбираю Михаилова «земляка» с пола – руки русского заняты сейчас более ценной ношей.

– Глупый вопрос, Эрик, – Михаил уже несет девочку к двери. – Надо думать, он тащил ее сюда не сказки рассказывать.

А снаружи в это время приближается топот тяжелых подкованных ботинок: братья, заслышав выстрел, несутся к нам со всех ног...

По негласным традициям Братства Охотников все командиры отрядов имеют свои прозвища: Мясник, Матадор, Голиаф, Кувалда, Змей, Ящерица и другие. В глаза нас, конечно, так никто не называет – правила элементарного уважения здесь незыблемы, – но все мы прекрасно знаем, кто из нас кто. Знаю и я свое – Стрелок.

Отбросив ложную скромность, скажу: да, я действительно считаюсь экспертом в вопросах стрелкового дела. Вот только от кого у меня этот дар – от Бога или от Дьявола, – затрудняюсь ответить. Стреляю я довольно неплохо из всех видов легкого огнестрельного оружия, но в чем настоящий специалист, так это в автоматических пистолетах, хотя в принципе револьверами тоже не брезгую.

Будучи ребенком, я, бывало, поражал сверстников тем, как быстро получалось у меня овладевать различными жонглерскими манипуляциями. В моих руках могли одновременно вращаться три, четыре и более камешков, яблок, бутылок, ложек и всего того, что так или иначе подходило по форме для жонглирования. Мать улыбалась и ласково трепала любимое дитя по волосам, а отец переживал, как бы его отпрыск не слинял из дому с каким-нибудь бродячим цирком. «Боевая Семинария отвадит тебя от этих глупостей!» – назидательно вещал он, глядя на мелькавшие перед его носом овощи, приготовленные матерью к обеденной похлебке.

Отец оказался прав лишь наполовину.

Когда наш инструктор по стрельбе брат Анджей понял, что посрамление его прыщавым отроком – не случайный факт, а вполне стабильная закономерность, он не разозлился. Напротив, прославленный ветеран Братства вознамерился довести дар своего юного обидчика до истинного совершенства. По соседству с нашим семинарским тиром находилось стрельбище для бойцов Корпуса, где мой наставник успевал подрабатывать сторожем и оружейником. Там-то он и начал во время своих вечерних дежурств на нерасстрелянных при дневных стрельбах, но уже списанных патронах лепить из меня лишь одному ему известное произведение огневого ремесла.

Первым делом вместо маленького кадетского «вальтера» брат Анджей сунул мне в ладонь огромную «беретту». «А, черт с тобой, учиться так учиться, – махнул он рукой и извлек со стеллажа еще одну, точно такую же. – Нечего забывать про вторую руку. Пусть тоже работает...»

Поначалу обучение шло туговато, но вскоре надлежащая виртуозность пришла ко мне при выполнении всех задаваемых Анджеем упражнений. А уж опытом-то он обладал пребогатейшим.

Тренировки сменяли друг друга. Я стрелял стоя, с колена, лежа, на бегу, в падении, с разворота, в темноте на звук, из-за и через препятствие. Стрелял как поочередно правой и левой, так и одновременно с двух рук. Я выхватывал пистолет на скорость, поражал две и более мишени, учился мгновенно уходить с линии огня и достигать должной точности в уничтожении скрытых на восемьдесят-девяносто процентов целей. Я пробовал даже попадать в мишень с рикошета от твердой поверхности, но полностью этот прием так и не освоил.

По ходу учебного процесса брат Анджей начал применять некоторую садистскую методику, привязывая на кисти моих рук плоские двух-трехкилограммовые камни. Когда же они снимались, килограммовая «беретта» казалась мне легче коробка спичек.

Иногда Анджея навещали его старые боевые товарищи, многие из которых еще находились на действительной службе в Корпусе. Наблюдая усердие молодого кадета, братья одобрительно кивали, что воспринималось мной как высшая форма похвалы. Они-то и рассказали обо мне Ящерице...

Фабио Петрелли долго беседовал с Анджеем, сидя в углу и щурясь на меня хитрыми зелеными глазами. Я же перед лицом столь высокого гостя выкладывался вовсю.

Подождав окончания канонады, Петрелли приблизился, похлопал меня по плечу (еще бы – результаты стрельбы были весьма неплохими даже для взрослого опытного бойца!) и без тени улыбки заявил:

«Сынок, когда через год ты окончишь Семинарию, не дай тебе Бог ляпнуть при распределении, что ты желаешь служить не у Фабио Петрелли. Тогда я лично найду и пристрелю тебя! Усек?»

Напоследок Ящерица немигающим взглядом просверлил мое польщенное лицо и степенно удалился, а я стоял, улыбаясь, как идиот. Голова кадета предпоследнего курса начинала кружиться от лежащих перед ним перспектив служебной карьеры.

Петрелли обо мне не забыл. Я сделал так, как он сказал, тем самым пополнив ряды Восьмого отряда молодым, но довольно амбициозным бойцом. По совету того же Ящерицы вскоре я поменял уже ставшую привычной «беретту» на более легкий, а следовательно, и более мобильный «глок», целую партию которых Оружейная Академия извлекла недавно из откопанного военного склада в Венской епархии. В будущем, когда карьера вынесла меня к должности командира Одиннадцатого, как лучший ученик отошедшего на покой Анджея я преподавал между рейдами курс стрельбы следующим поколениям кадетов своей альма-матер. А делал я это по личной просьбе ее куратора магистра Людвига...

Этот рейд был обычным рядовым рейдом. Мы возвращались из Будапешта, где вернули Господу души нескольких приверженцев секты Пожирателей Святой Плоти, члены которой продолжали баламутить народ несмотря на то, что магистр Аврелий и брат Бернард практически полностью ликвидировали ее ядро. В Равенне мой отряд повернул к югу и добрался до Перуджи, лежащей от Ватикана в каком-то полудне пути. Там-то все и началось...

Отправленные за водой для радиаторов братья Ральф и Дмитрий привели с собой местного управляющего – перуджийского пастора. На бедолагу было жалко смотреть: глаза покраснели и слезятся, плечи опущены, руки играют невидимыми кастаньетами. Совсем еще молодой мужчина походил на восьмидесятилетнего старика.

– Брат Эрик, вы... вас пос... Послал н-нам Госп-п-п... – он поперхнулся собственными словами.

– Брат Ральф, позовите магистра Конрада и попросите у него стакан кагора для нашего гостя, – быть предельно деликатным даже с представителями низших правящих чинов меня обязывал Устав.

Коротышка-магистр притащил два пустых стакана и целый графин вина. Его дьякон поставил в тени ближайшего дерева три раскладных стула, но я попросил еще один для Михаила.

– Присаживайтесь, прошу вас, – пригласил Конрад пастора.

Винсент – так звали нашего посетителя – вцепился в стакан и, казалось, не знал, как себя вести.

– Ну-с, милейший, выпейте это и расскажите нам, Служителям Господа, чем мы можем быть вам полезны, – и Конрад показал Винсенту пример, пригубив немного вина.

После трех, уничтоженных одна за другой, порций, к пастору наконец вернулся дар речи и исчезла колотившая его дрожь. Все еще заикаясь, он сумел обрисовать нам суть своей проблемы. Конрад, Михаил и я слушали Винсента молча, боясь сбить его с мысли.

Ситуация поражала не только местом действия – до Ватикана каких-то полторы сотни километров, – но и своей бессовестной наглостью. Вчера вечером в маленький поселок Перуджа с северо-запада на двух крытых грузовиках ворвались тринадцать вооруженных арбалетами и дробовиками головорезов. Попытка двух Добровольцев Креста оказать им сопротивление ничего не дала и привела последних к скорой кончине. Все лица негодяев, кроме одного, скрывались под черными масками. Главарь же и не думал таиться. Длинное худое тело его венчала уродливо-плоская голова с огромными наростами по краям лба. Согнав всех жителей в местную часовню, человек-монстр заявил, что грядет эра тьмы и он ее предвестник, а посему падите ниц, ничтожные, и молите Князя Мрака о милосердии...

– Клянусь моими обожженными усами, Люцифер собственной персоной!.. Виноват, ваша честь, – вырвалось у Михаила, но Конрад, потрясенный только что услышанным, не обратил на него внимания.

...После краткой речи чудовище приказало холуям взять всех детей, коих насчиталось восемь душ. Велев запуганным людям сидеть в часовне до утра, урод со свитой и детьми отбыл в неизвестном направлении. Ральф и Дмитрий застали отчаявшихся жителей рыдавшими на центральной площади Перуджи, когда явились туда сегодня утром, неся пустые канистры...

Пообещав разобраться, я отправил Винсента и с ним четверых бойцов на всякий случай обратно в Перуджу. Бедняга рвался помочь, предлагал людей, полуразбитый джип и много других ненужных мелочей. Ему вежливо отказали. Винсент удалился, поминутно оглядываясь. Мои громилы предупредительно поддерживали его под руки.

– Разлюбезные мои, а не может это быть простой имитатор? – озабоченно потер переносицу Конрад.

– Такой череп не подделаешь... Однако давненько про Люцифера ничего не было слышно, – ответил Михаил, поднимаясь со стула. – Второй отряд его по всей Европе гонял, только пару прихвостней схватил да и те на Троне крякнули, а информации с них надоили всего чуть.

– Ваша честь, времени у нас немного, – я тоже поднялся вслед за своим заместителем. – Эта тварь с жертвоприношениями долго не тянет. Завтра, вероятно, будет уже поздно, потому надо действовать прямо сейчас.

– Друзья мои, разумеется я даю вам «добро», но вот только где вы намерены его искать? – недоуменно спросил Конрад – на мысленный процесс магистра кагор влиял самым пагубным образом.

Люцифер, самое кровавое порождение отступничества последних лет, никогда не изменял своим традициям. Его действия следовали всегда единой схеме: налет на село, захват детей, краткая безумная проповедь забитым и униженным взрослым и, наконец, самое изуверское – орошение алтарей религиозных святынь невинной детской кровью. Густав Ларсен, командир Второго, кусал локти и выл как умалишенный над еще теплыми маленькими тельцами, опоздав в последний раз к месту трагедии лишь на несколько часов – тогда выбор Люцифера пал на Кёльнский собор святого Петра. Всего таких трагедий насчитывалось пять. Со дня последней миновало десять месяцев. Но монстр не только не угомонился, как надеялись многие, а даже более того – он подбирался все ближе и ближе к Центру Мира, к Ватикану...

– Ассизи, ваша честь. Он будет там на горе Субази в церкви Санта-Марии дельи Анджели, – ответил я магистру. – Более подходящего алтаря ему во всей округе осквернить не удастся... Михаил, построй братьев!..

...Когда-то ассизская гора Субази приютила на своих склонах самого знаменитого стигматика христианской веры – святого Франциска. Помеченный божьими знаками, неудавшийся рыцарь проповедовал здесь в тринадцатом веке идущим за ним последователям. Вырубленные скальные гроты и построенные позже при них здания эрмитажа Карчери служили приютом первым францисканцам. Неподалеку оттуда находилась вышеупомянутая церковь, возведенная над скромной часовней, где святой Франциск окончил жизненный путь и был захоронен. Теперь же чистоте и святости Ассизской обители угрожал уродливый фанатик Люцифер...

Братья смотрели на меня и молча переминались с ноги на ногу. Благодаря Михаилу вводить их в курс событий не требовалось.