Все личное. Статьи и рецензии 2017 года

Кстати, именно Дмитрий Быков написал для книги Гарроса предисловие, в котором есть подтверждающие мою мысль слова: «Я думаю, он (Гаррос. – Р. С.) это писал не только и не столько ради заработка, хотя журналистика для писателя как раз и есть единственно возможное подспорье, когда не пишется или мало платят за написанное. Просто однажды эссеистика и журналистика показались ему интересней прозы, – и это важный тренд момента. Был период резкого изменения, перестановки акцентов: стало понятно про народ и про всех нас что-то, чего мы до сих пор не знали. И Гаррос выступил точным хроникером этой эпохи, – а художественное мы про нее напишем, когда она закончится».

Всё-таки странная идея – писать художественное об эпохе, когда она закончилась. Достоевский, Тургенев, Толстой, Чехов, Булгаков, Зазубрин, Шолохов и сотни более или менее талантливых не ждали. Этим во многом и ценны…

Книга «Непереводимая игра слов» Гарроса еще раз доказывает мне, что журналистика и публицистика готовы слиться с беллетристикой и художественной прозой. Язык помещенных в сборнике текстов художественный, материал – фактический. Герои статей и бесед – реальные люди и в то же время персонажи. Автор – формально журналист-публицист, но на деле сложный, сомневающийся, эмоциональный повествователь.

Недаром и тексты в книге даются не сплошняком, не хронологически, а своеобразными частями. То ли сам Александр Гаррос попытался выстроить сюжет, то ли редактор посоветовал.

«Непереводимая игра слов» имеет тираж 2000 экземпляров. Вряд ли их расхватают в магазинах, сомневаюсь, что будет допечатка – Гаррос не из медийных-популярных. Но искренне желаю книге как можно больше читателей и отзывов в прессе. Здесь есть что обсудить, о чем поспорить, что еще раз прокрутить в памяти.

    Январь 2017

Возвращение к Фадееву

Василий Авченко. Фадеев. М.: Молодая гвардия, 2017

Книга вышла в серии «Жизнь замечательных людей» в год 60-летия самоубийства писателя (хотя и помечена, видимо, в интересах книготорговли и премиальных циклов 2017-м). Печальная годовщина, усугубленная еще и тем, что не осталось почти никого, кто имел или мог иметь именно деловые, а не бытовые, человеческие связи с Фадеевым; тогдашних детей и подростов, знавших его, еще, к счастью, много, и они пишут о нем в мемуарах, но их взгляд именно детский. Из ныне живущих, а в конце 1940 – середине 1950-х начинающих авторов в книге Авченко приводятся воспоминания о Фадееве разве что Юрия Бондарева и Даниила Гранина…

Последние свидетели и участники сходят со сцены, начинается настоящая история.

О Фадееве, писателе, руководителе, человеке написано очень много, выходила его биография и в «ЖЗЛ» – журналиста и литературоведа Ивана Жукова в 1989 году. Но время требует нового взгляда, свежего пера, «перезагрузки». Действительно, «требует», и не только в отношении Александра Фадеева, но и очень многих писателей, вошедших в литературу в первой половине советской эпохи – в 1920 – 1950-х годах. И отлично, что вслед за биографиями Михаила Булгакова (автор Алексей Варламов), Леонида Леонова (автор Захар Прилепин), Валентина Катаева (автор Сергей Шаргунов) появилась биография Фадеева относительно молодого Василия Авченко.

Авченко не литературовед, не ученый-филолог, не исследователь архивов. Он пишет документальную прозу (именно прозу, а не научно-популярные тексты). Вырос и живет во Владивостоке, которому (и его окрестностям) посвящены книги «Правый руль», «Глобус Владивостока», «Кристалл в прозрачной оправе». «Фадеев» продолжает дальневосточную тему автора.

В кинематографе есть жанр с абсурдным, если задуматься, названием – «авторское кино». Вроде бы любое кино авторское, но на деле далеко не любое. Ничего удивительного не будет, если появится термин и «авторская литература». Дело в том, что в кинематографе довольно давно, а может, и изначально, автор – режиссер – несвободен. От сценариста, продюсеров и директоров, разных инстанций, и т. д. Писатель тоже, в большинстве случаев, не обладает полной свободой. В художественной литературе это пока не так явно, а в жанре, скажем, биографии несвобода, ограничение разнообразными рамками автора была и есть довольно существенная.

В таком виде книга Василия Авченко в советское время в серии «ЖЗЛ» вряд ли бы вышла. Имею в виду формальные признаки. Это не биография в академическом смысле, слишком громок голос автора, очевиден перекос в сторону дальневосточной темы в жизни Фадеева, то и дело происходят хронологические скачки то вперед, то назад.

Дальневосточный перекос признает и сам автор. Во вступлении он говорит: «Эту книгу я долго не решался начать – думал ограничиться очерком «Фадеев и Дальний Восток». А затем объявляет: «Одна из моих задач, чего я совершенно не скрываю, и лучше сказать об этом сразу, – реабилитировать Фадеева как человека и писателя. Слишком много было прокуроров, причем несправедливых и предвзятых. Пора заслушать адвокатов. Фадеев – не ангел, но то, что он демонизирован, незаслуженно выкрашен в черно-красные цвета, – очевидно. Многих расстрелянных в годы репрессий реабилитировали – он, расстрелявший себя самостоятельно, без суда, в общественном сознании не реабилитирован до сих пор».

Почти две трети объема небольшой (350 страниц) книги отданы под дальневосточный период жизни Фадеева и разговору о его произведениях, созданных на дальневосточном материале. Значительный кусок посвящен гражданской войне на Дальнем Востоке, Дальневосточной республике. Имени Фадеева мы там почти не встретим, но кусок этот очень важен, чтобы понять в какой атмосфере, кровавой круговерти взрослел будущий автор «Разгрома» и «Молодой гвардии».

Стоит отметить, что тема Дальнего Востока в последние годы возвращается в литературу (художественную и документальную) всё активнее. Кроме книг Авченко, можно вспомнить повесть «Гостиница «Океан» и роман «Тойота-Креста» Михаила Тарковского, книгу о Дерсу Узале Алексея Коровашко, роман «Воля-вольная» Виктора Ремизова, прозу сахалинца Александра Морева, «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича… «Фадеев» в том же перечне.

Да, Александр Александрович большую часть жизни провел в Москве, на Дальнем Востоке не бывал с 1934 года, но постоянно стремился приехать, вспоминал, переписывался с земляками. И сюжет «Молодой гвардии» Фадеев сразу же застолбил за собой (первоначально ему поручили найти писателя, готового взяться за художественное описание подвига молодогвардейцев), потому что увидел в нем повторение своей и своих сверстников юности – подпольщиков и партизан.

И книгой жизни – ненаписанной, да и по существу не начатой (Василий Авченко справедливо отмечает, что опубликован был пусть огромный, но лишь пролог к главной теме) – являлась для Фадеева «Последний из удэге». Поистине художественны, поэтичны последние написанные страницы этой несостоявшейся эпопеи, где речь заходит о самих удэгейцах.

Вернуться к серьезной работе над своим «Тихим Доном» Фадеев пытался до последних лет жизни. В конце концов и эти попытки, и даже название книги стали приобретать элементы абсурда. Дело в том, что в 30-е годы численность удэгейцев значительно возросла, и говорить о «последнем» было уже неправильно, название сделалось неверным.

Примечательно, что после смерти Фадеева удэгейцы снова стали исчезать. Сейчас их около полутора тысяч, а считающих удэгейский язык родным – меньше сотни, да и то это в основном старики. Так что тема вновь обретает актуальность…

Судьба Фадеева, конечно, трагична. Конечно, его до сих пор многие называют подручным Сталина, участником репрессий, но никто, кажется, из серьезных критиков и историков литературы не доказывает, что это бездарный человек, затесавшийся в писательский цех. Нет, это был большой художник, но погубивший в себе художника ради иного.

Революция, советская власть, организация, коллектив изначально были для Фадеева родными. Он революционер во втором поколении – отец, мать, отчим были революционерами. Тюрьмы, ссылки. Разрыв родителей произошел в немалой степени из-за политики. «Между ними обнаружились политические разногласия: отец поддерживал эсеров, мать – социал-демократов». Сам Фадеев вступил в партию большевиков в 1918 году в шестнадцать лет.

Как сообщает Василий Авченко, Фадеев пытался писать еще подростком – во Владивостокском коммерческом училище. Продолжил уже в Москве, но тоже совсем молодым человеком – в девятнадцать-двадцать лет. В двадцать пять, после публикаций рассказов «Против течения» (потрясающее произведение, смягченное впоследствии и переименованное в «Рождение Амгуньского полка») и «Разлив», становится одним из руководителей РАППа. С тех пор и до конца жизни писательство постоянно отодвигали, затирали организационные дела…

Авченко на многих страницах убеждает читателей, что Фадеев не был виновен в репрессиях среди советских писателей, или по крайней мере не виновнее многих и многих.

«Интересны девиации общественного сознания. Сегодня хорошо известна роль Хрущева в репрессиях – но он все равно считается „десталинизатором“ и демократом. Тогда как Фадеев, два десятилетия вытаскивавший людей из лагерей и пытавшийся сделать общество гуманнее, остается сталинским сатрапом с окровавленными руками».

Защищает Фадеева автор истово, пламенно, быть может, несколько многословно, повторяясь. По-моему, больше пользы было бы в, что называется, более вкусном рассказе о «Разливе», «Разгроме», «Молодой гвардии». Ведь миф о Фадееве-палаче будет жить, пока жива в памяти сталинская эпоха. Не бесконечно, но долго. Василий Авченко его не разрушит. Хрущев и его окружение поступили очень умно, со своей точки зрения, утаив предсмертное письмо Фадеева, а перед этим отказываясь с ним встречаться. Нужны были ответственные за репрессии, и одним из таковых в писательском сообществе, а вернее, главным там, был назначен Фадеев (в опалу, кстати сказать, попал и Константин Симонов). Фадеев с этим не согласился и покончил жизнь самоубийством, написав перед выстрелом и такие слова: «С каким чувством свободы и открытости мира входило мое поколение в литературу при Ленине, какие силы необ’ятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создавали и еще могли бы создать!

Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожали, идеологически пугали и называли это – «партийностью». И теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность – при возмутительной дозе самоуверенности – тех, кто должен был бы все это исправить».

И здесь трагедия не одного Фадеева, а его поколения целиком… Действительно, рожденная революцией и гражданской войной литература была великой. Любое перечисление имен окажется неполным. 1920-е – начало 1930-х, это золотое время советской литературы. Молодой советской власти и молодой литературы. Но в середине 1930-х произошло поистине оскопление. Одни были уничтожены физически – Бабель, Зазубрин, Пильняк, другие – отстранены от журналов и издательств, как Булгаков. Но посмотрим на тех, кто вроде бы не пострадал. Они стали писать настолько слабо, что не понимаешь, куда делся их талант… А три, наверное, крупнейших (от природы) таланта практически замолчали: Шолохов, Фадеев и Леонов.

Чудо, что Фадеев натолкнулся на тему молодогвардейцев, сумел выбить творческий отпуск, написать роман. «Молодая гвардия» – сильное произведение. И необходимо что-то сделать, чтобы его знали, читали новые поколения. Но не так, как заставляли читать и воспринимать его нас, школьников 70 – 80-х. Да и «Разгром», и многие другие книги. После школы возвращаться к ним не хотелось долгие годы…

Драма Фадеева, написавшего так мало, распылившего себя в организационных делах, к сожалению, не такая уж редкая. И присущая не только советскому времени. И в XIX веке многие талантливые художники слова отдавали большую часть времени и сил изданию журналов, объединению писателей, теоретизированию, Литфонду (который, напомню, не изобретение советских литераторов).

И сегодня есть те, кто сжигает себя в делах многочисленных Союзов писателей и, в общем-то, приносит некоторую пользу. По-прежнему остро стоит вопрос: кому быть главредами журналов, ректором Литинститута – художникам или администраторам. Вспоминается рыдающий вскрик Александра Твардовского, замученного важной работой по руководству «Нового мира»: «Но ведь и я – писатель!»

Драма, много драм… Но у Фадеева драма вылилась в трагедию. Предсмертное письмо демонстрирует, насколько он разочарован во многом из того, что он делал, к чему это привело, кем он стал в глазах недавних товарищей, да и советского народа в целом. И, что страшнее всего, в своих собственных. «Лошадью ломового извоза» называет себя Фадеев.

Писатель Александр Яшин, конечно, не читавший фадеевского письма, вторит застрелившемуся собрату по перу: «Он бы рожден для непрерывного творческого труда, а вместо этого, волею обстоятельств, всю свою жизнь писал, думал и заботился больше о том, как пишут другие. В этом была какая-то жертвенность… Гражданский темперамент не позволял ему оставить свой партийный пост… Трагедия Фадеева – это трагедия сильного, чистого и честного человека».

Фадеев воспринимал литературу как «высший плод нового строя». Для «нового строя» он организовывал писателей, использовал – когда представлялась возможность – свой дар художника. История с попыткой написать роман «Черная металлургия» – нагляднейший пример. Большая тема, вдохновенное начало и – крушение… Жаль, что автор биографии Фадеева в этой части оказался слишком лаконичен.

Но хорошо, что Василий Авченко не обходит тему второй редакции «Молодой гвардии», которая до сих пор подается как переписывание в угоду партии и лично Сталину. Я в свое время попытался сравнить два варианта романа. Второй вариант сильнее, ближе к документальной основе. Но в нем намного меньше той романтики, что была в первой редакции. Справедлива ирония самого Фадеева: переделываю молодую гвардию в старую…

Не пропустил автор биографии и проблему прототипов «Разгрома» и «Молодой гвардии». Одна только история с фамилией «Мечик» чего стоит, и сколько Фадееву пришлось из-за нее оправдываться перед товарищами по партизанскому отряду. Это отдельный – поучительный и сложный – сюжет. И тут же – еще одна трагедия: главный герой «Разгрома» Иосиф Левинсон у всех на устах, а его основной прототип, Иосиф Певзнер, объявлен врагом народа и расстрелян…

Лично я благодарен Авченко за то, что в контекст книги он вводит вроде бы неожиданные в биографии Фадеева имена и события. К примеру, Виктора Цоя (его дальний родственник был другом юности Фадеева), Сергея Довлатова через его дальневосточную родню, «приморских партизан» 2010 года (впрочем, их история еще не окончена), нынешнюю ситуацию в Донбассе (в отношении к подпольной организации «Молодая гвардия»). В тексте и сносках появляются «Территория» Олега Куваева, «Санькя» Захара Прилепина, «Железная кость» Сергея Самсонова…

Да, миф о Фадееве-палаче страстная книга Василия Авченко вряд ли развеет. Миф, как мне кажется, развеется сам. Не завтра, но развеется. Главное, чтобы не канул в Лету Фадеев-писатель.

Был бы я государственным мужем, я бы приложил усилия, чтобы эта книга попала в школьные и вузовские библиотеки, и учителя, преподаватели русском литературы с ней ознакомились. Поняли, что вдалбливать «Молодую гвардию» и «Разгром» в учеников и студентов нельзя, а подталкивать их – именно их, подростков и молодежь, – к прочтению этих произведений необходимо. Пусть даже их нет теперь в школьной программе.

Книги Фадеева и его биография отличный разговор не только о литературе, но и вообще о жизни: о личном и общественном, о призвании и долге… Без знакомства с Фадеевым лет в пятнадцать-двадцать человек становится несколько ущербным. В этом я убеждался не раз.

    Январь 2017

Сирин под микроскопом

Вячеслав Курицын. Набоков без Лолиты: Путеводитель с картами, картинками и заданиями. М.: Новое издательство, 2013

Рецензия давно уже стала восприниматься как почти молниеносная реакция на то или иное произведение. Потом уж придут (а скорее всего не придут) аналитические, обзорные статьи, этакие танки и самоходные орудия, рецензия же в литературной критике нечто вроде разведки боем…

Но не все произведения можно отрецензировать быстро, некоторые вообще с трудом поддаются рецензии. А то и вовсе не поддаются – о них нужно писать много и долго.

На книгу Вячеслава Курицына «Набоков без Лолиты» наша литературная критика рецензиями почти не откликнулась, больших статей я пока не встречал. Писать рецензию спустя три с лишним года после выхода произведения как-то нелепо, статью же я не потяну – статья под силу серьезному, глубокому, но живому, конгениальному по азарту автору книги набокововеду. Есть ли таковой в нашем литературоведении – я не знаю.

Тем не менее попытаюсь выразить свое мнение об этом неординарном (а многое из того что делает Курицын – неординарно) труде, посвященном «именно русским текстам мастера», которые «первоначально печатались под именем Сирина».

Книга «Набоков без Лолиты» появилась у меня довольно давно. Я начал читать с интересом, и первые главы увлекли. Хотя был заметен некоторый умышленный сумбур: автор сыплет и сыплет деталями, нанизывает на нить повествования вроде бы лишние мелочи, и порой нить не выдерживает, лопается, и автор берет новую нить, нанизывает новые детали и мелочи.

В конце концов этот метод меня утомил, книга была отложена в сторону… Нет, я вовсе не разочаровался в ней, а понял, что читать надо иначе.