Невидимый ужас

Невидимый ужас
Роман Сергеевич Беляев

Вы когда-нибудь бывали в Папуа-Новой Гвинее? А в Антарктиде? А в Луизиане? Даже если бывали, то наверняка не в тех обстоятельствах, в которых там побывали герои трёх вселяющих беспокойство, тревогу и страх историй, собранных и объединённых в один мрачный сборник рассказчиком. Таинственный, маячащий где-то на горизонте, невидимый ужас пропитал каждую историю своим тёмным присутствием.

Роман Беляев

Невидимый ужас

Введение

Здравствуйте! Предоставленные далее сообщения, свидетельствующие о существовании скрытых, невидимых и предельно мрачных культов в отдалённых уголках нашей планеты, публикуются впервые. Стоит отметить, что данная работа не имеет народоведческий или религиоведческий характер, и содержание её далеко от любой науки. Сведения, предоставленные далее, скорее являются жуткими предостережениями, нежели какой-либо научной работой по описанию быта и культуры каких-то невидимых сообществ людей.

Приведённая выше формулировка «свидетельствующие о существовании скрытых… культов» не подразумевает, что существование таких культов ставится кем-то под сомнение. Можно уверено сказать, что обнаружение какого-либо локального культа где-то там, в глубине дикой лесной глуши, в наше время не удивит никого. Но что заставило меня взяться за публикацию этой работы, так это то, что упомянутые выше «скрытые культы» имеют незримый, но крайне глобальный характер, и затрагивают людей, не имеющих к ним никакого отношения и даже не знавших об их существовании. В этом случае сообщения о скрытых культах свидетельствуют не столько о локальных верованиях, сколько о скрытой угрозе, невидимой опасности, нависшей или могущей нависнуть над кем угодно. При достаточном осознании этот факт способен внушить тревогу в ум любого разумного человека.

Ради последовательности повествования я сперва немного расскажу о себе и о том, что привело меня к созданию данной работы.

История о том, как я открыл для себя мир неизведанного, наверное, весьма примитивна. Однажды я, будучи рыбаком-любителем, отправился в обыденное для меня уединённое путешествие на пару-тройку дней с очевидными целями: половить рыбу и отдохнуть. Место я выбрал новое, где никогда не бывал ранее: просто глядел на карты, пока не обнаружил казавшееся живописным неназванное озеро, которое был вдали от любых поселений. Я люблю так делать. Это задаёт и поддерживает дух приключения и исследования. Поэтому, снарядившись своим обычным набором, сообщив родным о том, куда я направляюсь, рано утром я сел на автобус и поехал в неизведанные дали.

Прибыв в окрестности этих далей, я ещё несколько часов шёл пешком по намеченной в голове дороге. Наверняка, мой подход раскритикуют многие любители побродить по диким лесам, ведь я практически не подготовился и пошёл почти что куда глаза глядят. Но, опять же, я люблю так делать.

До намеченного озера я так и не дошёл. Но случайно дошёл до другого водоёма, по моим представлениям не менее прекрасного, чем мой изначальный выбор. Собственно, там я и провёл день, отдыхая и рыбача. И ничего не предвещало беды.

Но ближе к ночи начался дождь. Ливень. Его не было в прогнозе, поэтому его начало стало неожиданностью. Ветер поднялся такой силы, что начал изредка метать различный лесной мусор. И что-то из этого мусора так удачно попало в мою палатку, что образовало в ней приличных размеров дыру. Спасть в ней было невозможно, как и невозможно было делать это в такой обстановке вообще. Не находя другого выхода, я решил пойти домой. Или хотя бы дойти до ближайшего селения. Так я и начал свой обратный путь примерно в том направлении, откуда пришёл.

В какой-то момент я обнаружил, что заблудился. Ощущалось, что я забрёл в какие-то дебри, куда люди вообще навряд ли когда-либо заходили. Не было ни одного следа человека. Но мне не было страшно, ибо я знал, что без труда переживу эту ночь со своим запасом провизии и каким-никаким снаряжением для экстренного выживания. Но бредя по какой-то дикой и безлюдной опушке в поисках дороги, слушая скрип качающихся елей и сосен, в свете красноватой луны я мельком заметил движение на самом краешке холмика, который был чуть поодаль от меня. Это движение не было похоже на сумеречное и бездумное трепыхание травы в ветряном припадке. Оно было равномерным, выделяясь среди всей этой танцующей в дикой языческой пляске растительности. Заинтересованный мыслью о том, кто же это может бродить здесь, кроме меня, потерявшегося в первобытной темноте, в столь дождливую и ненастную ночь, я спокойным шагом отправился к холмику.

Почву размывало подо мной, высокая мокрая трава с тяжестью проминалась под моими шагами, ветер бешено дул, пронизывая мою одежду насквозь, а дождь каждым ударом капли старался остановить и повалить меня. Но я шёл. Ещё бы! Это могли быть люди! И я шёл к этому холмику даже с небольшой улыбкой на лице.

Подняться на этот холмик было нелегко: почва постоянно расползалась под ногами, заставляя их соскальзывать. Но я не падал, держал равновесие. На полпути я заметил крышу дома за этим холмиком, что меня очень и очень обрадовало: здесь однозначно были или есть люди. Пусть даже не в этом доме, но где-то поблизости. И я смогу найти их, а потом найти и дорогу домой. А дом этот может послужить мне лучшим укрытием, нежели порванная палатка, и поможет переждать столь недружелюбную ночь. И никто не исключает вероятности, что дом этот может быть жилой, и люди там могут оказаться весьма добрыми и принять меня на ночлег, накормить и согреть у печи. Уже одни эти мысли подарили мне прибавку сил и даже немного согрели.

Потратив ещё некоторое время на покорение холма, в обычную погоду который покорился бы любому за полминуты небольших усилий, я, наконец, поднялся на него. Но то, что я увидел после этого, было совсем не тем, что я ожидал и хотел увидеть. Ещё минуту я стоял, всматриваясь в темноту, еле освящаемую красноватой луной, кое-как разбирая, как движутся какие-то силуэты. Но что-то инстинктивное, подсознательное не позволяло мне дать о себе знать. Я почувствовал какое-то беспочвенное опасение. Внезапно я вспомнил о своём фотоаппарате. Он лежал в футляре, поэтому дождь его не достал. Вытащив его, я выбрал ночной режим, чтобы можно было разглядеть эти силуэты получше, и сделал фотографию.

На фотографии было видно пять силуэтов. У них были непонятные контуры, кривые и сгорбленные, с выступающими частями там, где их быть не должно. Силуэты вызывали во мне непонятное беспокойство. Но один из них получился весьма чётко… Он выделялся на фоне остальных и вызывал тревожные вопросы. На голове его можно было разобрать подобие… рогов? Тонкие длинные выступы торчали из неё. И голова его была продолговата, навевая ассоциации с козьей мордой. И это сразу же достало из подсознания старые образы различных представлений о дьяволах, демонах и им подобным. Образы, которые всегда пугали. При взгляде на которые всегда было предельно ясно, что ты видишь зло, вселяющее ужас и угнетающий страх. И подобный образ я видел сейчас перед собой. И он медленно шагал в тёмной дождливой ночи, держа в руке какую-то длинную палку, и с ним тяжело шли четверо фигур, словно в каких-то уродливых костюмах, направляясь к косому дому, стоявшему посреди поля в какой-то глуши, вдали от людей.

Я стоял там, в диком дождливом поле, на расплывающейся под ногами земле, и единственная мысль, которая посетила меня тогда, говорила мне, что нужно бежать. Сознание моё дорисовывало всю картину до жутких богохульных ритуалов, к которым приступят пятеро неизвестных посреди ночи в глуши. И я, медленно сползая правой ногой обратно по склону холма, начал отступать.

Я медленно съехал к низовью холма, поднялся на ноги и побежал. В голове была стойкая мысль о том, что они могли меня заметить, и теперь медленно направляются за мной. По моим следам. Словно разъедающее спину чувство преследования напало на меня. Я бежал по полю, обошёл лес, пробежал через какой-то небольшой бор, снова через поле и вошёл в другой лес. Уже светало, и только тогда я остановился. Я чувствовал, что уже пару раз пересёк свой предел, – ну, или то, что раньше казалось мне моим пределом, – но если побегу так и дальше, то свалюсь.

Выдохшись, я сложил вещи на мокрую землю и лёг на них. Я хотел поспать, но не смог заснуть. Я пролежал около часа не смыкая глаз, а после встал и пошёл дальше. Спустя несколько часов ходьбы, я добрался до железной дороги. Отправившись по ней пешком, я больше всего надеялся, что она не будет проходить где-то рядом с тем домом. Вскоре я добрался до какой-то деревни, откуда с пересадками на автобусах добрался до города.

Уже дома я с трудом смог заснуть. Несмотря на обилие эмоций, сон был без сновидений. Ещё пару дней я ходил в некоем отрешённом состоянии, думая о том, что было бы, если бы меня заметили, и только потом пришёл в себя. И сейчас, когда я рассказываю это вам, то понимаю, что вся моя тревога и испуг вполне могли быть обусловлены бурной реакцией и вольной фантазией на увиденное. Я не исключаю это. И как наивно всё это может звучать! Но здравый смысл подсказывает мне, что в одинокий покосившийся дом, стоящий вдали от людских глаз, в глубокой ночи, да ещё и столь ненастной, шли далеко не охотники и не потерявшиеся туристы.

Так или иначе этот случай привёл меня к изучению мира паранормального. Сделал из меня исследователя. Гадая, сам я себя напугал, или же у меня действительно были причины для страха, я начал искать. Вначале я искал информацию для опровержения моей дорисованной устрашённым разумом истории, но никак её не находил: нигде не было ни изображения этого дома, ни упоминания его, ни какой-либо информации вообще – абсолютно ничего. Но зато были легенды и мифы вымирающих деревень о местных дьяволопоклонниках и язычниках, продолжающих жуткие традиции давно ушедших дней, скрыто творящих свои службы в далёких рощах, тайно приходя туда в определённые ночи богохульств.

Вопросов становилось всё больше, а ответов меньше. Поэтому однажды мне пришла идея собирать все найденные в процессе поисков данные о мистических событиях в одном месте. Но мне также хотелось активно общаться и делиться результатами своих исследований с другими заинтересованными людьми, которым всегда тоже было что рассказать. Сперва мы общались на форумах, делясь добытой информацией и обсуждая её. Но когда информации накопилось достаточно много, то я принял решение и создал сайт, онлайн-сервис для сообщений о различном непонятном. Если кто-то из читателей погружён в тему, то аналогия с UfoSeti многое скажет о моём проекте.

Популярность сайта росла, но пользы это приносило мало. Вовлечённых «старичков» становилось меньше, а свидетелей с не очень серьёзными или явно безумными сообщениями без доказательств становилось всё больше. Очень часто мне приходили сообщения в духе «Инопланетяне вещают мне в голову чужие мысли!», «НЛО украло у меня тыкву!», «Я контактёр, и после контакта у меня появилась родинка, на которой под увеличением через лупу видно карту нашей галактики с отмеченными местоположениями Земли и планеты пришельцев!». Одно из самых безумных: кто-то однажды написал мне, что американцы такие толстые потому, что обращаются к неправильному богу. Мол, слово «lord» («господь») многие из них произносят как «lard» («жир»), и жир как раз и откликается на их молитвы… Но обычно после отправки такого сообщения и моей ответной просьбы предоставить хоть что-то в качестве доказательств свидетели испарялись. Но были и весьма серьёзные сообщения…

На моём сайте сообщения обычно не публиковались в полном объёме, ибо существовала строгая форма для удобства классификации и поиска. Об этом знали все посетители. Поэтому я весьма удивился, когда в течение пары-тройки лет (примерно с 2015-го по 2018-й) получил несколько весьма объёмных сообщений, явно написанных с серьёзными намерениями. Повторюсь, я не занимался публикацией, и от того исключаю, что эти тексты присылал кто-то, кто рассчитывал на их демонстрацию редким посетителям столь специфического сайта. Всё «сырьё», что мне писали, читал только я и, изредка, парочка модераторов. Поэтому на эти сообщения я обратил особое внимание.

Учитывая их характер, описывающий близкий мне опыт, а также их объём и как будто вопрошающий о помощи образ, по прошествии лет я счёл необходимым опубликовать их, дабы они не сгинули во времени. Наверняка, их авторы (к сожалению, оставившие меня практически без ответов), хотели именно этого: чтобы хоть кто-то узнал о тревожащих их событиях, избавил их от мрачного одиночества. Поэтому далее я привожу их сообщения. В том порядке, в котором они поступали ко мне.

Зов каннибалов

Трудно представить, что в нашу высокотехнологичную современность, когда люди погружаются в глубины океана, возносятся в небо, замахиваются на дали космоса, рассматривают устройство клетки и атома, создают сложные устройства, владеют огромными запасами впечатляющей любой ум невероятной информации и делают огромные скачки по направлению прогресса, параллельно всему этому существуют почти дикие, практически первобытные люди, живущие как будто бы в другом мире, находящимся где-то на границе нашей реальности и фантастических выдумок. Факт их существования удивляет и, даже, порой поражает умы, выросшие в условиях развитой цивилизации, окаймлённой стеной из небоскрёбов, и привыкшие к ней. И я даже не говорю сейчас о тех полумифических волосатых дикарях, что водятся в глухих лесах Евразии и Северной Америки, днём скрываясь от людских глаз в своих норах, а по ночам шастающих среди тёмных стволов деревьев под еловыми и сосновыми кронами в поисках заблудшей пищи. Не о тех жутких снежных людях, которых повсеместно замечают вдали спускающимися с холодных высот альпинисты и жители предгорий, которые потом нехотя делятся своими наблюдениями, с опаской косясь на безмолвные пики. Не о троглодитах, что упоминаются ещё в Библии и в писаниях древних греков, и что встречаются в глубочайших пещерах мира и служат причиной их частичного или полного закрытия для посещения туристами. Нет. Я говорю о вещах более приземлённых, но не менее, порой, будоражащих пытливый ум. Я говорю о всё ещё неизвестных нам малочисленных племенах тех обитателей Африки, что невидимо живут в самых удалённых и тайных её уголках, в самых густых лесах у реки Конго, о которых только мельком слышали пигмеи, и которых нам ещё не посчастливилось встретить. О неконтактных племенах бассейна Амазонки, живущих уединённо во влажных ядовитых зарослях дождевых лесов и топях тропических болот. О древних шомпенах Большого Никобара, скрытно живущих вдали от остальных пришельцев-никобарцев. О бедных жителях затерянного в Тихом океане острова Банаба, испоганенного и почти разрушенного горнодобывающей деятельностью европейцев. Об удивительных сентинельцах, живущих на Северном Сентинеле, чьим домом он был ещё до того, как начался последний этап последней ледниковой эпохи, исчез Доггерленд, скрылся под водой Берингов перешеек, а Тасмания была отрезана от Австралии, и которые никого не подпускают к себе. О жителях других одиноких океанских островов, чьё положение на карте вызывает удивление, и стоит только представить себя на их месте, зная обо всех густонаселённых современных городах и странах мира, как душу сковывает пугающее ощущение жуткого отдаления и одиночества. Но даже в быт этих народов рано или поздно приходит современная цивилизация. И даже мне, будучи этнологом, ещё труднее поверить в то, что в этих условиях, на почти полностью изученных нами площадях суши существуют неизвестные нам, по-настоящему скрытые примитивные племена первобытных людей, искусно старающихся сохранить своё существование в тайне от других, и живущих там, где обычному человеку и в голову бы не пришло поселиться. Я говорю о племенах столь древних и забытых, что знания и сведения о них кажутся нелепыми мифами и непристойными сказками, а сами размышления о них вызывают страх и ощущение незащищённости. И пусть судьба будет милостива к тем, кому выпадет мрачный случай заплутать и встретиться с ними, ибо никакие боги не услышат обращённые к ним из-под густых зарослей молитвы, что обречены на растворение в кошмарной какофонии насмешливого шума живых джунглей и нечестивых завываний тех, кого я не решусь назвать людьми. Пусть тем обречённым повезёт, и с ними не будет никого, способного понимать проклятое подобие языка этих существ. Невозможно услышать то, что знают и со злобой шепчут они в уши тем несчастным, что понимают их омерзительное наречие, и безумно повторяющим их слова на понятном нам языке, и не потерять в ужасе рассудок… Сейчас я стою на распутье, сомнения одолевают меня, так как произошедшая со мной история, которая может подкрепить все эти слова, сам факт того, что она произошла, продолжает приводить меня ужас и ступор. И никогда в моей жизни не будет момента, когда бы я захотел вспомнить хотя бы миг из всего, что со мной случилось, и уж тем более его описать. Но с другой стороны, естественное чувство, что я должен предостеречь других о таящейся опасности, не покидает меня с того дня, как мне посчастливилось спастись. И исходя из этого, дрожащими руками, я всё-таки попытаюсь выудить что-то из того жуткого сумбура и описать это…

Всё началось в один зимний вечер. Будучи в отпуске, я занимался обычными домовыми делами, и время уже близилось к ночи. Ещё час-другой и я бы уже лежал на кровати, проваливаясь в сон. Но в какой-то момент я почувствовал недомогание, и меня одолела непонятно откуда взявшаяся лихорадка. Это было неожиданно, ибо ни утром, ни днём никаких предпосылок для её появления я не испытывал. Борясь со слабостью, охваченный неестественным внезапным жаром, я приоткрыл окна, выпил таблетку, сделал себе прохладный компресс и без сил упал на кровать, забыв о своих незаконченных вечерних делах – лихорадка заставила меня отправиться в кровать всего за каких-то десять-пятнадцать минут. Кажется, пока я лежал, у меня не было сил даже чтобы просто думать. Иметь мысль было тяжело – боль растеклась по всему телу, и на её фоне особо выделялась та, что сконцентрировалась в голове. Ворочаясь в беспамятстве, запутываясь и теряясь в намокшем белье, вскоре я погрузился в болезненные объятия Морфея.

Стоит отметить, что во время болезни кто-то спит много и глубоко, но я же переживаю болезнь во сне весьма беспокойно: сновидения странны и непонятны, жар и холод то и дело сменяют друг друга, а сам я часто просыпаюсь среди ночи то с сильной жаждой и заложенным носом, то с ощущением одновременно и усталости, и полного отдыха. Но в тот раз всё было по-другому. И это в какой-то мере меня насторожило – неужели всего за одну ночь отработанный десятилетиями и привычный алгоритм переживания болезни мог измениться? Тогда, за ту странную ночь, я ни разу не проснулся. Более того – на утро чувствовал себя вполне здоровым. Но сознанием моим овладели навязчивые мысли на одну крайне необычную тему…

Дело в том, что в ту ночь мне приснился необычный сон. Он не походил на обычные полу-осмысленные лихорадочные видения, полные малосвязанных образов, что я обычно вижу во время болезни. К сожалению, нет. Мне снился пробирающий до костей жуткий зов диких каннибалов. Мне снилось древнее племя, исполняющее первобытный ритуал, неявно, но целью которого, по интуитивным ощущениям, являлся я. В трясущейся пляске, кружа вокруг столба огня, улюлюкая и выкрикивая звуки и слова на неизвестном мне языке, они дёргались резкими движениями, теряя человеческий облик и размываясь в смазанный силуэт. За этим наблюдал высокий шаман, одетый в жуткие одежды, как мне показалось, из кожи, натянутой на кривые кости, – едва ли я могу позволить себе представить, кому они принадлежали. Играли громовые барабаны и гудели зловещие флейты, а наблюдаемые бились в подобии припадка, кружась вокруг огня под высокими тропическими деревьями, и к ним подступали новые и новые соплеменники, и вскоре толпа эта превратилась в движущуюся стену омерзительных копошащихся и выворачивающихся болезненно бледных человекоподобных тел, между которыми словно циркулировала первобытная злоба. Я видел это как будто бы со стороны, всматриваясь в это из-за густых кустов. И даже без их взглядов на меня и каких-либо обращений ко мне со стороны этих пугающих дикарей, во мне бился стойкий, почти панический страх, что их ужасающий ритуал проводился, чтобы позвать меня. Тяжесть страха, словно многотонна груда металла, навалилась на меня, не давая дышать и пошевелиться. Впервые во сне я почувствовал настолько сильный ужас.

Утром, по пробуждении, я понял, что от лихорадки не осталось и следа. Ни жара, ни озноба, ни заложенного носа или больного горла, ни даже больной головы – ничего. У меня даже начали зарождаться сомнения: а не приснилось ли мне это всё? Но только я подумал о снах, как все мои мысли быстро охватил остаточный страх от действительно увиденного во сне. Ощущение реальности произошедшего в этом болезненном кошмаре было настолько сильным, что я думал о нём как о прошедшем дне. Я как будто бы на самом деле там побывал, в одно мгновение переместившись за тысячи километров от дома, а после вернувшись обратно. И воздух в комнате, как будто бы пропитанный той зловонной влагой джунглей, – даже несмотря на открытые окна, – не смел более явно намекать на верность моих догадок, что отказывался принимать здравый смысл. А этот зов… Я был уверен в его правдивости. То, что какое-то дикое заморское племя зовёт меня, ощущалось как несомненная истина, как что-то естественное и само собой разумеющееся, а в голове сами появлялись мысли о важности и необходимости незамедлительного путешествия в Папуа-Новую Гвинею. Я ощущал, что обязательно должен встретиться с этим племенем, словно встреча наша была назначена, оговорена и запланирована ещё много лет назад. Меня сковал оцепеняющий страх. Но ужаснее было осознание того, что пугали меня не эти демонические пляски дикарей, не атмосфера богомерзкого ритуала, и даже не сам их обрекающий зов, а неизвестность причины, по которой они хотят меня видеть.

В тот день, а также последующие два, симптомов болезни, равных по силе предыдущим, не появлялось. Ни жара, ни озноба как днём, так и по ночам больше не было. Но, тем не менее, на меня то и дело находила сильная беспочвенная усталость, лишь изредка оставляя меня в покое и способным на хоть какие-то действия по уходу за собой. Сон тот более не повторялся, но мысли о нём, о его посыле, преследовали меня эти дни, большую часть которых я провёл лёжа в кровати совершенно обессиленным. С небольшими перерывами эти мысли появлялись вновь и вновь, поддерживая во мне вязкое чувство тревоги. Я пытался избавиться от них, но попытки не думать были безуспешны и всё время приводили меня обратно к обдумыванию сна. Безумная идея о путешествии на острова всё время витала где-то рядом, порою вызывая у меня нервный смешок от своего безрассудства и попыток казаться чем-то обыденным в духе поездки на дачу. Дикий, лихорадочный гул от бесформенного ритуального пения то и дело раздавался эхом вокруг, а я терял ощущение реальности и не мог понять, играет он в моей голове или же доносится откуда-то извне, причудливо формируемый гудением батарей и ритмом сваебойных машин где-то на улице.

Со временем, на третий или четвёртый день, силы сами собой вернулись ко мне. Чужеродные мысли, посеянные тем больным сном, стали привычными, и я даже смог вернуться в колею своей рутины. Мною даже было решено продолжить работу, которую я не успел закончить до выхода в отпуск и взял на дом. И какое-то время всё было приемлемо: день-два я работал в удобном темпе и с достаточной продуктивностью. Но со временем, чем больше я погружался в работу, тем труднее мне становилось удерживать на ней своё внимание. Дошло до того, что каждый раз, когда я принимался за задачи, некая звенящая сила не давала мне сконцентрироваться на процессе их решения, а движения мои иногда даже сковывались и беспорядочно прерывались, словно удерживаемые какими-то невидимыми руками. Я начинал писать, но письмо, без должной концентрации, которую я часто терял, быстро превращалось в бессмысленные символы и безумные закорючки, которые не расшифрует даже самый опытный иероглифик; оно сметалось в чёрную кучу, отрывистыми линиями прыгало вверх и вниз, как будто рисуя неведомые черты каких-то обрывистых образов. Как только я начинал уделять всё внимание письму, разум мой тут же заполняли устойчивые мысли о тёмных джунглях из снов, о жутких людоедах, об этих омерзительных плясках в ночи и неестественной для человека ярости и злобы, таящихся там – в диких каннибалистических зарослях.

Со временем я потерял работоспособность. Как только я принимался за дело, головная боль охватывала меня и отступала только тогда, когда я начинал думать о сне, о его содержимом и о значении всего этого. Эта направляющая мышление боль, а также приставучие навязчивые мысли упомянутого выше содержания, всё это вместе вынуждало меня думать только о вещах, находящихся в рамках этой единственной темы.

Обсессии эти настолько не давали мне покоя, докучали и вызывали тревогу, что я боялся натурально сойти с ума, стать безумцем, одержимым одной идеей. И вот однажды, который час сидя за давно остывшим завтраком, погружённый в мысли о неизбежности рокового путешествия, я не выдержал и сломился под нескончаемым потоком психологического давления. Измученный умом, отчаянно желая прекратить эту пытку, я решил прервать свой отпуск и наведаться в университет, дабы обратиться к заведующему этнологическим факультетом с безумной просьбой об организации внеплановой экспедиции… в Папуа-Новую Гвинею.

Несмотря на то, что с заведующим мы были хорошо знакомы и общались в весьма дружеских тонах, и моё мнение и инициативы он уважал, я понимал, что у него бы однозначно появились вопросы о моей мотивации. В спешке, собираясь на бегу, я решил, что оправдаю своё предложение желанием расширить зону посылаемых экспедиций, внести разнообразие в исследуемый материал, а также рвением к работе «в поле» и непреодолимой скукой в отпуске. Но впоследствии, стоя уже одетым и готовым идти, я задумался ещё раз, после чего эти основания показались мне недостаточно убедительными, а сама затея экспедиции быстро была отринута, ибо ни за что на свете университет не согласился бы проводить столь дорогостоящую и сложную вылазку буквально по прихоти одного из сотрудников. Тем более, что даже в случае согласия её подготовка заняла бы огромное количество времени. Тогда я осознал бессмысленность затеи, но в голову мне пришло решение взять всё в свои руки. Носясь по квартире и вскрывая заначки, собирая и считая сбережения, я решил отправиться в путешествие за свой счёт. До конца отпуска оставалось ещё три недели, так что времени у меня было достаточно. Собрав свои сбережения в кошелёк и рассовав нужные документы по карманам, я вышел в подъезд и взял бесплатную газету из почтового ящика. В ней, листая объявления и рекламу, я стал подыскивать подходящую турфирму, что могла бы предложить мне билет на ближайшее возможное время. В университет сообщать о своём путешествии я не собирался, хоть и при расспросе можно было соврать, что я просто решил провести отпуск на тропическом острове. Но в этом не было нужды.

Держа перед глазами газету, я попутно шагал к центру города, где когда-то приметил обилие туристических агентств в паре мест. Гнусное везение благоволило мне, и после недолгих поисков в газете я нашёл подходящее агентство, предлагавшее горящие путёвки в страны Океании. И узнав адрес их офиса, я отправился туда. Он располагался примерно в двадцати минутах ходьбы.

Бредя по заснеженным улицам, что погружались в тёмные зимние сумерки, обходя прохожих и лёд на дорогах, я не мог не задаваться вопросами о своём состоянии, обращёнными к самому же себе. Действительно ли я, уважаемый университетский этнолог, направляюсь в офис туристического агентства, чтобы купить билет на далёкий остров, движимый одним лишь сновидением, одержимый какой-то странной идеей о каком-то мистическом племени, в правдивости которой я, словно проклятый помешательством, по какой-то причине не могу сомневаться? Не сошёл ли я с ума, пребывая в отпуске, в котором не особо-то и нуждался? И что я буду делать и куда пойду, когда прилечу в пункт назначения? Но я не успел ответить на эти вопросы, ибо перед моими глазами уже предстала прозрачная дверь в офис туристической фирмы. Незаметно для себя я провёл там около двух часов, обсуждая подробности и детали перелёта. Отказавшись от навязанных культурных программ, для виду согласившись следовать плану путёвки, я заполучил нужные мне билеты и уже через несколько дней должен был отправиться в ближайший крупный город, – название которого ничего вам не даст и потому не стоит упоминания, – откуда мог бы сесть на нужный мне рейс.

И вот, спустя пару-тройку, – а может быть и больше, – тревожных и смазанных суток, выпавших из моей памяти и потерявшихся в удушающей дымке то наступавшей, то отходившей лихорадки, в одно утро я уже ехал в поезде, и мне самому было трудно поверить в это. Всё это ощущалось как дурацкая фантазия, как представление на тему «А что, если…», но осознание, что я действительно отправляюсь непонятно куда и непонятно зачем, то и дело возвращало меня в угрюмую реальность.

Поездка заняла около одиннадцати часов. Можно сказать, что за всеми этими мыслями о неизвестности, о том, что мне ещё предстоит, и за отсутствием разговорчивых попутчиков, за беспокойной дрёмой, что внезапно напала на меня посреди дня, и из-за которой я проспал почти всю дорогу, я даже не заметил, как доехал до нужного города. Прибыв на вокзал примерно в двенадцатом часу ночи, я сразу же нашёл и нанял такси до аэропорта – у меня не было времени для замешек. Мой рейс был назначен на три ночи, и я хотел пораньше прибыть в аэропорт, дабы избежать каких-либо неприятных ситуаций, ибо чувство особой важности этой «экспедиции» не покидало меня ни на одну минуту.

Довольно быстро добравшись до аэропорта, я провёл где-то два часа сидя в одном из кафе и пытаясь избавиться от слегка ослабевшего потока навязчивых мыслей. У меня всё так же не получалось сфокусировать своё внимание на чём-то долго, и каждый раз, когда я пытался это сделать, – например, читая газету, – в голове всё так же появлялись образы из сна, привлекая к себе всё внимание, но отвлечься хотя бы на минуту-другую мне стало проще. Вскоре уже подходило нужное время, и выйдя к информационным экранам, я водил по ними глазами и старался не пропустить начало посадки. Ожидание заставляло меня нервничать, и когда эту самую посадку наконец объявили, когда я поднялся на борт, небольшое облегчение расползлось по моему телу и уму. На мгновение моё сознание стало чуть яснее, но тут же эта ясность была омрачена шквалом вопросов – даже, скорее, криков разума. Сперва меня обуяла паника, как только я чётко осознал, что нахожусь в самолёте, готовящемся ко взлёту. Большая часть моих сбережений была потрачена. Никто не знает, куда я отправился, потому что я никого не оповестил. Я не знаю, что делать и куда идти по прилёту. И я вообще не знаю, за каким чёртом я всем этим занимаюсь! Меня пробрал страх потери рассудка. Вернее, страх того, что это уже произошло. Что я уже сошёл с ума, ведь только сумасшедший может взять и ни с того ни с сего отправиться через весь шар земной в абсолютно чуждую ему страну просто потому… что увидел сон? Может, я действительно сошёл с ума? Или… Я читал, что существуют такие редкие психические расстройства, во время которых человек как бы забывает свою личность и переезжает на новое место, начиная новую жизнь. Кажется, это называется диссоциативной фугой. Может быть, я тоже впал в некое подобие или даже в настоящую диссоциативную фугу, пытаясь сбежать от какой-то большой проблемы, вспомнить которую не могу по причине этой самой болезни? Может, этот «зов», доносящийся из глубин сна, вырывается из подсознания и носит защитный характер? Этакий защитный механизм, забирающий все мои мысли и тем самым не дающий думать о той проблеме, от которой я бегу? И что, если я, как все пережившие это состояние, сбегу в новое место, на некоторое время забуду всё о себе, придумаю себе новое имя и начну новую жизнь, которой проживу столько времени, сколько будет достаточно, чтобы значимость и болезненность проблемы немного поубавились? Моя рука, сжимавшая подлокотник, вспотев от напряжения, соскользнула с него. «Но раз я думаю об этом сейчас, то, вероятно, такого не случится?», – пытался утешить я себя. Мне неизвестно, о чём думали люди, пережившие это состояние, но я ощутил, что балансирую где-то на грани изнеможённого сознания и сумасшествия. Но, тем временем, я уже сидел в кресле, самолёт взлетал, и пути назад уже не было.

Маршрут полёта, насколько мне помнилось, был примерно такой: из города, в который я прибыл на поезде, и из аэропорта которого отправляюсь, я лечу в Пекин, куда прилетаю утром примерно через восемь часов после отправки. Там меня ждёт пересадка длительностью в три с половиной часа. Из Пекина я лечу в Сингапур. Путь туда займёт примерно шесть с половиной часов. В аэропорту Сингапура будет необходимо совершить пересадку, длящуюся около пяти часов, и после отправиться в конечный пункт маршрута – международный аэропорт Джексон, также известный как Аэропорт Порт-Морсби, расположенный недалеко от одноимённой столицы страны, куда я должен был прилететь утром. На то, чтобы спланировать, что делать и куда идти по прибытию, у меня ещё было время. Наблюдая за взлётом в окно, за тем, как огни города танцуют и размываются в кажущемся болезненным мареве, странно возникшим среди зимы, я чувствовал, что совершаю непростительную ошибку, отправляясь на далёкий остров, чтобы встретиться с чем-то, что всегда пряталось от взгляда людей, но вдруг решило показаться одному из них.

Прошёл примерно час после взлёта, когда я заметил, что навязчивые мысли пропали. Мой разум опустел от их внезапного исчезновения. Это дало мне возможность поспать. И, нервно утомлённый, я заснул и проспал приличное время без снов и без тревог. Меня разбудили перед посадкой. Мы прилетели в Пекин. В окне я наблюдал огромный аэропорт Шоуду, чьи окрестности вдали были окутаны влажным утренним туманом. Так как я не ощущал того воспалённого гудения мчавшихся через мою голову жутких мыслей, я решил прогуляться по терминалу. Ох, как же там было людно! Несколько часов я плутал и бродил по различным зонам и кафе, изучая аэропорт и наблюдая за спешащими и снующими туда-сюда людьми, изредка задерживаясь где-то, но после снова продолжая странствие. Я ощущал себя весьма и весьма странно. Даже учитывая, что никто из всех этих людей не знал меня, не знал, о чём я думаю, куда конкретно и с какой целью лечу, всё равно каждый проходящий мимо человек, казалось, думал, что я сошёл с ума. Я ощущал, будто бы вокруг меня была невидимая, но ощутимая аура безумия. Возможно, это было от того, что я слишком сильно переживал из-за странности этой поездки, и по мне это было видно. В который раз я поймал себя на мысли об абсолютном безрассудстве моих действий. Но оглядываясь по сторонам, осознавая, что я уже далеко от дома, потерянный в окружающих потоках безразличной толпы, говорящей на неизвестных мне языках, я осознал и принял, что у меня нет выбора, кроме как продолжать следовать по начатому мистическому пути. Последний час перед посадкой я провёл недалеко от нужного мне гейта, ожидая её объявления.

Сев на самолёт до Сингапура, дождавшись набора высоты, я уставился в окно, наблюдая за бескрайними небесными просторами. Я вспомнил, что ненавижу летать. Вернее, ненавижу эту вечную неопределённость, присущую отрасли воздушного сообщения. Что купленные билеты никогда не дают гарантию, что человек доберётся до пункта назначения. Что ему всегда могут отказать и оставить и без билета, и без денег – даже в середине пути, когда человек в чужой стране! Что никто никогда не говорит ничего с точностью: «Возможно, багаж нужно будет оплатить», «Возможно, у них особые критерии ручной клади», «Возможно, вас не пустят на борт при пересадке», «Возможно, вам не вернут деньги», «Возможно, билет не удастся обменять», «Возможно, на самолёте не будет мест», «Возможно, ваш багаж утерян» и так далее… Складывается впечатление, будто вся воздушная перевозка людей – это слабо организованное сборище из независимых водителей маршруток, внезапно накопивших на самолёт, и пары-тройки диспетчеров из таксопарка. Хаос и беспорядок, при которых иногда всё так удачно складывается, что кто-то, всё-таки, долетает до места назначения так, как ему обещали, и на таких условиях, которые ему обещали. И если эта неопределённость меня явно раздражала, то неопределённость моего будущего на Папуа-Новой Гвинеи меня совершенно не волновала. Я как будто бы был затерян где-то в открытом океане, но ощущал, что волны и течения ненавязчиво несут меня туда, куда надо.

Я смирился со своей судьбой. Я понял, что чем больше я противлюсь – тем больше страданий мне это при носит при неизменности итогового результата: я всё равно делаю то, что неведомая сила хочет от меня. Перестав пытаться вырваться из её непреодолимой хватки, я всё равно буду там, куда она и так заставит меня прибыть – но я, хотя бы, прибуду туда без головной боли, лихорадки и нервных переживаний.

Прилетев в аэропорт Сингапура, – Чанги, – меня по плану ожидала очередная многочасовая пересадка. Я слышал об этом аэропорте раньше, читал о нём в новостях. Самый лучший аэропорт мира, в котором есть чем заняться, в котором много интересного. Я бродил по терминалу, затем заглянул и в другие. «Кинетический дождь», «Социальное дерево», многочисленные сады разнообразных растений, кинотеатры, бассейны, рестораны, бесплатные экскурсии, инсталляции и всё прочее – мимо всего этого я прошёл с безразличием. И вообще я бродил бесцельно, выжидая время до полёта в Порт-Морсби. В какой-то момент я присел на лавочку и стал думать о своих действиях по прилёту. Куда я пойду? Что я буду делать? Кого мне искать и что спрашивать? Но внезапное спокойствие окутало меня, и я понял, что призрачная рука, направляющая меня сейчас, будет направлять меня и там. Ощутив блаженную безмятежность, я просидел на этой лавочке, не заметив, как пришло время для последнего перелёта.

Словно загипнотизированный, ведомый чем-то невидимым, я проследовал в нужный терминал, где поднялся на борт самолёта, летящего к Папуа-Новой Гвинеи. Во мне не было ни волнений, ни переживаний. Как не было и предвкушения момента, когда я окажусь на острове.

Несколько часов полёта прошли незаметно. Порт-Морсби виднелся в окне. Между зелёными холмами теснились светлые многоэтажные отели и деловые здания, а по самим холмам раскинулись домики попроще. Вдоль берега же от города расползлись хибары жителей, стоявшие на воде и отходившие от суши на приличное расстояние. И чем дальше я вёл взглядом по направлению от города, тем больше поражался величию острова, холмами своими уходящего в туманную даль.

Самолёт приземлился в небольшом аэропорту, зеленеющем стриженными участками между полос. Моё сознание было ясно и не затуманено, но внутри, где-то глубоко, как будто бы поселился странный паразит, невидимо контролирующий меня. Покинув борт, я вышел в терминал.