Трансгалактический Моджо-тайп

Т.Х.: Матиас, но тест на препараты от перегрузок делают только при поступлении в разведку. Ты мог бы стать пилотом межпланетника и даже межсистемника.

Матиас достает из кармана консоль, загружает фото, на нем два младенца: мальчик и девочка.

М.П.: Это мой прадед, а это его сестра-близнец. Они оказались на разных кораблях… Отец застал прадеда живым. Говорит, тот был уверен, что его сестра жива. Вроде как, близнецы такое чувствуют… Понимаешь?

Т.Х.: Поэтому ты пошел в Дальнюю Разведку? Из-за фотографий?

М.П.: Да. И другие такие же фотографии. Ты понимаешь, это словами трудно выразить, но вроде как получается, что я не могу оставаться в стороне от этого поиска. То есть… НУ да, я мог бы стать пилотом межпланетника, и чиксы относились бы ко мне, как к пилоту. Но… Я так не могу. Мое место здесь. Хочу хоть что-то сделать. Хоть что-то, понимаешь?

Т.Х.: А если ничего не получится? Если все поиски окажутся напрасными?

М.П.: В этом не будет моей вины.

Т.Х.: Значит, дело в вине? Ты чувствуешь себя виноватым за то, что жив, за то твои родители долетели до Спасения, а другие нет?

М.П.: Нет… Хотя, может быть. Я в таком ключе никогда не думал. На самом деле… фишка в том, что я хороший методист, и мне нравится моя работа. Это не круто, но это правда, я реально кайфую, делая свое дело. И я мог бы делать это и дома, и на любой другой планете. Просто, здесь в этом есть смысл. Знаешь, это как все время мечтать о чем-то большем. Кому-то всегда мало денег, кто-то хочет квартиру выше этажом, с тремя сортирами, или экран консоли во всю стену. И ничего плохого в этом нет, просто… А что дальше? Ну вот, ты купил этот гребанный экран. Что дальше?

Т.Х.: А у тебя что дальше?

М.П.: Космос. Он же бесконечный. Здесь все время, чего бы ты ни достиг, есть что-то еще. И вот это «что-то еще»… Я никогда не упрусь в стену, понимаешь, Том? Потому что нет никаких стен. Будешь еще пиво?

Вот и вся беседа. Редактора говорят – она никакая. Да, в ней нет ничего особенного, но, да будет вам известно, из таких людей тоже состоит Дальняя Разведка. У каждого своя история, у каждого есть причина находиться за многие световые годы от дома. И пусть не все они штурмуют НИЧТО с штурвалом в руках. Не все упрямо хмурят брови, преодолевая невзгоды и опасности. Но все делают то, что нам всем, вдавленным в просиженные диваны, понять не дано. А если дано, то ничего хорошего это о нас не говорит, ведь мы понимаем, и все равно сидим на этих проклятых диванах.

Я к чему это? Жаль, что эти несколько строк не втиснули в серию интервью. Про такое тоже должны знать.

А еще я бы хотел, чтобы и таким парням, как Матиас Поттер, слегка перепадало от мечтающих о героях чикс.

Я молча киваю и салютую ему бутылкой. Мы допиваем и идем в большую кают-компанию, где обещали кино про Синих Демонов – акул с планеты Иеманджи. Синие Демоны – единственный вид акул, потомков земных хищниц, которые смогли выжить и прижиться на других планетах. Все остальные – вымерли. Интересный фильм, особенно тот момент, когда огромная тварь размером с рейдер разведчиков вылетает из воды метров на десять и хватает одного из этих птеродактилей, которые на Иемандже вместо птиц. Потрясающе! Кроме того, птеродактиль напомнил мне одного копа с Беты-Массачусетс. Это слегка улучшило мое настроение. Я бы не отказался посмотреть, как Синий Дьявол хватает засранца за его набитую пончиками задницу. Но, говорят, старый садист уже отдал Богу душу. Ушел тихо, во сне, а на тумбочке лежала консоль с открытым романом «Собор Парижской Богоматери». Боже, сколько нелепицы в одном предложении! Но так мне рассказали! Жизнь – абстракционист, а еще у нее волосатые руки, все в татуировках и шрамах от тестов на аллергию.

К сожалению, я не смог досмотреть фильм до конца. В семь заканчивалась смена у одного из поваров флагмана. Ничего, скачаю, когда вернусь в цивилизацию. Мне нужно было это интервью.

Вы, наверное, думаете, что у старого дурня Ханта совсем усох мозг от алкоголизма. Первый репортер, которого пустили в рейд дальней разведки, вокруг пилоты рейдеров, десантники, космические навигаторы, семь капелланов от семи конфессий, и даже собственный небольшой бордель. А старый маразматик идет брать интервью у повара. Но я вам так скажу – тело человека – несовершенно, а главное, занимает не так уж много места в пространстве. И от желудка до души – буквально рукой подать.

Джетро-Талл, курортная планета-офшор. «Д.Д.»

Итак, я позорно отступаю в кондиционированный тыл моего номера. Аккуратно, стараясь не хлопать, закрываю дверь. Абигейл еще спит, и полосы солнечного света тянутся сквозь жалюзи к ее обсидиановым бедрам. Она прекрасна, а я не так уж безнадежен.

Я подхожу, и нежно целую ее в плечо. Абигейл поджимает губы, но не просыпается.

У нас еще сутки. Потом она сядет на межсистемник, закроет глаза, вот так же, как сейчас, и улетит на родную Гермиону. А я вернусь к себе на Бахрейн, в уединенный отшельничий бунгало прямо в центре оазиса, который зеленым клинком пробивает сердце пустыни. Ее ждут новые поиски, меня – серия статей, потом, кажется, съемки фильма об этом полете, потом книга, которую я пока еще даже не начал писать. Но мы – она и я – мы не заглядываем так далеко вперед. У нас еще целые сутки…

Я поднимаю с пола ее китель и аккуратно вешаю на спинку стула. Потом тихо выхожу из спальни «Д.Д.».

Блок «Д.Д.», часть каждого из отелей Ревущего Медведя. «Д.Д.» – значит «для друзей». То есть для меня, для Молчащей Совы и еще пяти-шести человек во вселенной. Эти номера почти никогда не сдаются обычным клиентам, разве что в дни каких-нибудь крупномасштабных мероприятий, когда сдаются по сходной цене даже чердаки с подвалами, а цена древней продавленной раскладушки взлетает до небес. Как, например, это случилось на последнем концерте Led Zeppelin, о чем я довольно подробно, хотя и несколько сумбурно написал в рассказе «Если вы это слышите».

В гостиной я наливаю себе новую порцию «Шарпа». Я рано начал, а значит останавливаться уже нет смысла.

«Д.Д.» на Джетро-Талле выполнен в старом колониальном стиле. Стены из пластика под дерево, такого же цвета жалюзи и чучело медведя в углу. Тут даже есть ружье на стене и рога в качестве вешалки для шляп. Да что там, здесь есть даже пустая корзина для зонтиков, выполненная в виде ноги слона. Чем-чем, а странным вкусом Ревущий Медведь мог похвастаться всегда. Даже в те дни, когда носил майку с портретом Хендрикса, бусы из вишневых косточек и прическу «Генг-Бенг Пати».

Мне надо закончить статью, дедлайн уже скалит свои желтые от кофе клыки из всех отражающих поверхностей. Но Господи Иисусе, это же Джетро-Талл, здесь не работают, на этой планете все сделано таким образом, чтобы вы забыли о том, что вообще когда-то работали. Работать, вкалывать, пахать, гнуть спину, мотыжить, горбатиться, пыжить шахтера, стаханить, гондурасить? Нет, не знаю! И все же я миную гостиную, прихватив, впрочем, бутылку, и плетусь в кабинет. Он размером с нашу первую комнату в общаге, ту, где мы жили до того, как перебрались в дом Сигма-Кси. В нем есть стол, кресло и такой вентилятор на потолке, с огромными лопастями. Вентилятор – декоративный, украденный из любимых старых фильмов Ревущего Медведя, тех, в которых герои много курят, плачутся в жилетку бармену, а под конец уходят по взлетному поля аэродрома, провожаемые только дождем и джазом. Сдается мне, у Ревущего Медведя есть тайная пещера, как у супермена, в которой он хранит полную коллекцию земных фильмов, в которых хотя бы раз появляется подобный вентилятор на потолке. И готов спорить, каждая лопасть там отбрасывает длинную тень.

Кроме того, на стене в кабинете висят куски металла, сильно подпорченными коррозией. Но о них позже.

Я падаю за стол, делаю солидный глоток «Шарпа», позволяю себе мгновение блаженства с зажмуренными глазами, и приступаю за работу.

Поисковый рейд эскадры Дальней Разведки. Борт флагмана дальней разведки «Месть Королевы Анны»

Проходя по одному из многочисленных коридоров флагмана, я решаю заскочить в туалет. И первое что вижу при входе, лицо с уже знакомыми мне признаками фатального кризиса личности. Прямо в зеркале. Мое лицо. Это слегка портит мне настроение. «Ну-ну, – говорит мне внутренний голос, – нет причин расстраиваться. Во-первых, ты никогда не проваливал тест на пригодность к дальней разведке. Как ты мог его, черт тебя побери, провалить, если ты даже не пытался его сдать. И, во-вторых, кризис личности необходим писателю, как перманентная опция».

Я пытаюсь брыкаться, и говорю, что я вовсе не писатель, а репортер-блогер.

«Но ведь ты всегда мечтал стать писателем, – говорит мой внутренний голос. – Ты на верном пути! Кризис личности у тебя уже есть, осталось написать книгу».

Настроение мое портится окончательно, и я торопливо выбегаю из туалета, так и не сделав того, зачем туда шел.

Я иду, и справа от меня бежит красная пунктирная линия со стрелками, показывающая, что именно в этом направлении надо бежать, в случае, если флагман начнет гибнуть. А по другой стене бежит в противоположном направлении пунктирная линия с синими стрелками, и я который день даю себе зарок узнать, куда она ведет, и который день забываю. Пока у меня только один вариант – это стрелочка для самоубийц. Типа: если корабль гибнет, а вы ни в коем случае не желаете быть спасенным, – вам туда.

Я миную двери в спортзал, потом двери в прачечную, и оказываюсь прямо перед дверями в одну из малых кают-компаний, каких на корабле то ли семь, то ли восемь.

Повар Джордано Понтифик по прозвищу Бочка Веселья, один из самых мрачных типов, каких я видел на своем веку, уже ждет меня за столом. Народу в кают-компании немного, да и те, что есть, с головой ушли в нейро-игру: крошат направо и налево живых мертвецов. У всех – дермопластыри на руках. Позволить себе постоянный имплант космонавты не могут – запрещено регламентом дальней разведки.

Джордано молча протягивает мне бутылку пива. Я с удовольствием к ней прикладываюсь. Впереди десятки часов расшифровок. Небольших интервью, зарисовок быта Дальней Разведки, из которых в конечном итоге должно получиться… что? Черт его знает, не спрашивайте. Мне не нравится слово «правда».

Аппаратная расшифровка интервью № 2240-2, Джордано Понтифик, повар. Эпизод, не вошедший в серию интервью

Д.П.: Тебе надо провериться на алкоголизм, я узнаю этот глоток.

Т.Х.: Да?

Д.П.: Ага. Точно так же прикладывался мой отец. До тех пор, пока его не выловили однажды из речки Луисвиль.

Т.Х.: Луисвиль, это на какой планете?

Д.П.: На Синем Ките.

Т.Х.: Синий Кит? Разве это не планета-тюрьма?

Д.П.: Она самая. Отец работал там надзирателем. Мы-то с мамой и старшим братом жили на Иводзиме. Это такая искусственная планета.

Т.Х.: Да, знаю. Похоже, не часто ты видел отца, да?

Д.П.: Раз в месяц. Иногда реже, потому что, случалось, мама отсылала нас на это время к знакомой. Отец иногда перебарщивал с выпивкой, пускал в ход кулаки. Нас-то с братом он не трогал, но мать не хотела, чтобы мы видели, как он бьет ее.

Т.Х.: Дерьмовая история.

Д.П.: Он был тюремным надзирателем, чего ты хочешь? Для него весь мир был тюрьмой. Знаешь, чего он по-настоящему боялся? Открытых пространств. Они на хрен рушили его логику.

Т.Х.: Интересно… В том, как ты это говоришь, нет даже намека на ненависть.