Исторические районы Петербурга от А до Я

Исторические районы Петербурга от А до Я
Сергей Евгеньевич Глезеров

Всё о Санкт-Петербурге
На страницах книги вы найдете популярные очерки об исторических районах старого Петербурга, о предместьях, вошедших в городскую черту, и районах, ставших новостройками совсем недавно, ведь автор твердо уверен: историческое наследие Петербурга – это не только центр.

Вы познакомитесь с обликом и достопримечательностями тех районов города, где местные жители и гости столицы бывают очень редко, а может, и вовсе никогда туда не заглядывают. Сергей Глезеров расскажет о них через призму своего отношения к ним. Обо всех от А до Я, от Авиагородка до Яблоновки. Книга прекрасно иллюстрирована и будет интересна краеведам, историкам и всем любителям Санкт-Петербурга.

Сергей Глезеров

Исторические районы Петербурга от А до Я

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Предисловие

Во все времена Петербург был необъятно многомерным и многоликим. «Петербург – не на одном Невском проспекте, Морских и набережных, – замечал литератор Иван Панаев. – И Галерная Гавань – Петербург…» А Аполлон Григорьев в «Заметках петербургского зеваки», говоря о различии частей города, писал, что «Адмиралтейская похожа на Охтенскую так, как Пекин на Варшаву и Калькутта на Царевококшайск».

Одним словом, Петербург – это уникальное и порой весьма причудливое сочетание исторических районов и местностей, иногда абсолютно не похожих друг на друга. Понятие «исторический район» в последние годы уже довольно прочно вошло в петербургскую краеведческую терминологию. К примеру, «Топонимическая энциклопедия Санкт-Петербурга» сообщает, что «исторические районы – это преимущественно местности и населенные пункты (села, деревни, поселки, хутора), существовавшие в XVII – XX вв. на территории нынешнего Санкт-Петербурга и в разное время поглощенные городом».

Классическими примерами подобных исторических районов служат Купчино и Ржевка, Гражданка и Лесной, Озерки и Коломяги, Нарвская и Невская заставы. Причем даже сами эти исторические районы были крайне неоднородны и могли включать в себя различные места и местности. Порой они так и назывались, по именам владельцев земли. К примеру, в Удельной можно было найти «Кропоткинские места», в Лесном – «Латкинские места», и даже в центре города, на Фонтанке, было «Вильбовское место».

Кстати, в окрестностях старого Петербурга было немало названий, включавших в себя понятие «новое» – Новая Деревня, Ново-Саратовка, Ново-Парголовская колония и т. п. Это подчеркивало «новое» по отношению к первоначальному поселению, поэтому «новое» подчас уходило в такую же глубь истории, как и «старое». В центре Петербурга вплоть до конца XIX в. бытовало название «Новые места» – так со времен Екатерины II звалась территория влево от Измайловского проспекта, когда она только начала застраиваться.

Очень важно, что в летописи Петербурга исторические районы нередко носили народные, неофициальные названия. Холодный, чопорный чиновничий Петербург, столь безжалостный к пресловутому «маленькому человеку», был тем не менее истинно народным городом. Своеобразные народные городские названия – одно из проявлений этой «народности».

«Губернский город Санкт-Петербург» на протяжении всей своей дореволюционной истории имел репутацию как у самих горожан, так и у жителей Российской империи и иностранцев, самого европейского, «нерусского» города России. И вместе с тем Петербург – русский город. Достаточно хотя бы заметить, что в первые десятилетия строительства «петровский парадиз» возникал вовсе не по четкому плану, а в классической средневековой традиции, под стенами крепости, как стихийное поселение работных людей, со всей России согнанных на стройку.

Карта Петербурга с окрестностями, 1913 г.

Народные имена петербургских местностей словно бы приближали парадную столицу к простому обывателю, давали ему почувствовать свой город родным, близким, доступным. Некоторые из народных названий настолько прижились, что перешли в официоз, а некоторые до сих пор не отражены ни на планах, ни на табличках и указателях, а живут в устной речи и передаются, как предание, из уст в уста от поколения к поколению. Иные имена и вовсе канули в Лету, унеся с собой в прошлое целые пласты петербургской истории. Кто теперь уже вспомнит, где были Козье болото и Куликово поле?

Описание многообразия районов столицы можно встретить у самых разных литераторов. К примеру, вот каким представал Петербург на страницах знаменитого романа В.В. Крестовского «Петербургские трущобы»: «В Мещанских, на Вознесенском и в Гороховой сгруппировался преимущественно ремесленный, цеховой слой, с сильно преобладающим немецким элементом. Близ Обухова моста и в местах у церкви Вознесенья, особенно на Канаве и в Подьяческих, лепится население еврейское… Васильевский остров – это своего рода staus in statu – отличается совсем особенной, пустынно-чистоплотной внешностью с негоциантски-коммерческим и как бы английским характером. Окраины городского центра, как, например, Английская, Дворцовая и Гагаринская набережные, и с другой стороны Сергиевская и параллельно с нею идущие широкие улицы представляют царство различных палаццо, в которых засел остаток аристократический и вечно лепящийся к нему, как паразитное растение, элемент quasi аристократический или откупной… Но все то, что носит характер почвенный, великороссийский, – все это осело в юго-восточной окраине города, все это как-то невольно тянет к Москве и даже, по преимуществу, сгруппировалось в части, которая и название-то носит Московской».

Еще одно немаловажное обстоятельство. Современный Петербург – это не только блистательный центр, но и его новостройки, так называемые «спальные районы». Современная Северная столица – это причудливое сочетание блистательного центра города, парадного фасада северной столицы, которым мы по праву гордимся, и окружающих его со всех сторон новостроек, которые, кажется, как близнецы, похожи друг на друга.

Автор этой книги твердо уверен: наше историческое наследие – это не только уникальный центр Петербурга. Новые районы города – тоже часть культурного наследия Северной столицы. В них не меньше питерской истории, чем даже на Невском проспекте. На первый взгляд, новые, «спальные», районы мало чем отличаются друг от друга. Но это только на первый взгляд.

Не секрет, что более половины горожан живет сегодня за пределами собственного «старого Петербурга» – то есть города, сложившегося, условно говоря, к 1913 г. Даже если взглянуть на карту, то новые районы по площади более чем в два раза больше «старого» города. Именно в новостройках живет сегодня большая часть петербуржцев, для них они стали привычной средой обитания. Здесь выросло уже не одно поколение горожан, которые «центр» и «новые районы» воспринимают подчас как два разных города.

Для жителей новостроек все начиналось с чистого листа, и многие из них, к сожалению, очень смутно представляют себе историю этих мест, поскольку здесь не осталось практически никаких следов старины, которые служили бы связующей нитью между прошлым и настоящим. Такова была судьба очень многих бывших предместий Петербурга, ставших районами новостроек. Именно поэтому они, наверное, и кажутся нам ныне такими безликими и одинаковыми, а главное, – совершенно лишенными исторических корней.

«К сожалению, у людей, живущих, например, в домах 137-й серии (да и не в серии дело! – С. Г.) , нет образа своего района, – говорит молодой петербургский художник, выпускник Академии художеств Александр Дашевский, считающий себя певцом новостроек – здесь ему дышится легче, чем в старом городе. – Для большинства жителей новых районов все, что находится за пределами квартиры, – это пустое, бессмысленное пространство. Они здесь живут, ходят на работу и в магазины, но не чувствуют это место. Раз в полгода к ним приезжают родственники, и они вместе с гостями выезжают в центр. Получается, что центр – это Петербург. А все остальное – нет. А ведь это тоже Питер – и „хрущевки“, и „брежневки“, и более современные дома. Получается, что у многих тело живет в одном пространстве, а голова – в совершенно другом».

Однако как Петербург возник не на пустом месте, а на обжитых землях древней Ингерманландии, так и питерские новостройки возникли не на голом пространстве, а месте уникальных предместий. Купчино, Автово, Пискаревка, Ржевка, Ручьи – все эти привычные для нас районы новостроек еще совсем недавно, каких-нибудь полвека назад, были деревнями и поселениями. Многие из них возникли уже в «петербургский» период истории, а история некоторых уходила в глубь веков – в те времена, когда за много веков до Петра I на этих землях, как отмечает этнограф Наталья Юхнева, жили финноязычные аборигенные племена, которые были предками води, ижоры, вепсов и карел, потом появились ильменские и новгородские славяне – предки современных русских, а затем, уже в XVII в., пришли финны. Так что знаменитые пушкинские строки о «пустынных волнах», на берегах которых стоял Петр I, – не более чем красивый миф.

Старые петербургские окрестности представляли собой своеобразный конгломерат поселений, напрямую связанных со столицей. Среди них – селения русских крестьян, финнов-ингерманландцев, фабрично-заводские поселки, усадьбы столичной знати.

Особый мир представляли собой поселения немецких колонистов. Их было немало в окрестностях Петербурга. Как известно, немецкие колонисты появились в России в эпоху царствования Екатерины Великой, которая в начале 1760-х гг., для улучшения ведения сельского хозяйства, пригласила своими манифестами иностранцев различных сословий селиться в России. Откликнулись на призыв просвещенной государыни главным образом германские подданные. Прибывающие немцы стали образовывать свои поселения – колонии, а звать их стали колонистами. Постепенно им становилось тесно в рамках своих поселений, они арендовали новые земли и образовывали новые колонии.

Немецкие поселения были особым миром – замкнутым и обособленным. Внешний их облик хранил некоторые черты Германии и резко отличался от русского окружения: широкие улицы, обсаженные деревьями в два ряда, сады, иногда кусты роз в цветнике. Колонисты вели замкнутый образ жизни, свято хранили свои национальные и религиозные традиции, поэтому их поселения были своеобразными немецкими уголками на российской земле. Между собой колонисты говорили по-немецки, женились и выходили замуж только за немцев из других колоний. Но в отношениях колонистов с жителями близлежащих мест никогда не было межнациональных конфликтов.

Среди предместий Петербурга заметное место занимали дачные поселки горожан, ставшие возникать с конца XIX в. на землях, отдававшихся внаем. Сперва в них жили только летом, но когда вскоре жизнь в столице стала дорожать, горожане стали переселяться сюда и на зиму.

Несмотря на разнородность питерских предместий, они становились своеобразным мостом между столицей и Россией, ибо совсем рядом с «блистательным Санкт-Петербургом» люди жили старинными, патриархальными традициями. «Я проехал как-то вверх по Неве на пароходе и убедился, что… окраины – очень грандиозные и русские», – заметил как-то Александр Блок, подчеркивая национальные черты в столь нерусском, казалось бы, Петербурге.

Александра Блока можно назвать одним из тех петербургских поэтов, кто воспевал именно красоту и очарование непарадного, окраинного, а порой и вовсе захолустного Петербурга. Действительно, поэт был великим любителем прогулок по городу и ближним окрестностям. Точнее, не прогулок, а странствий и скитаний. Его дневники, записные книжки и письма к родным пестрели упоминаниями о частых и длительных прогулках. В них – особый облик Петербурга. Образ не фешенебельной изысканной столицы, а города бедных, пустынных, но очень милых сердцу окраин.

Вот лишь несколько характерных записей поэта, датированных началом 1910-х гг. «Гулял – Гаванское поле, вдали на фоне не то залива, не то тумана – петербургская pineta. Несказанное». «Я эти дни занимался главным образом изучением Шуваловского парка и его парголовских окрестностей. Удивительные места». «Вчера вечером тихо гуляли с Пястом. Необычайный, настоящий запах сена между Удельной и Коломягами».

Поэт В. Пяст, близко знавший Блока и часто сопутствовавший ему в странствиях по Петербургу и окрестностям, вспоминал: «Излюбленными его местами были: Петровский остров, Острова и вся Петербургская сторона; Удельный парк; впоследствии – Озерки, Шуваловский парк, Лесной; еще позднее – Сестрорецк, Белоостров; отчасти и Петергоф, и места за Нарвской заставой».

«Я приникал к окраинам нашего города, знаю, знаю, что там, долго еще там ветру визжать, чертям водиться, самозванцам в кулаки свистать! – восклицал Александр Блок в письме к своему близкому другу литератору Е.П. Иванову. – Петербург – гигантский публичный дом, я чувствую. В нем не отдохнуть, не узнать всего, отдых краток там только, где мачты скрипят, барки покачиваются, на окраине, на островах, совсем у ног залива, в сумерки».

Как отмечает охтинский краевед Наталья Столбова, петербургская литературная традиция никогда не чуралась окраинного Петербурга – будь то пушкинский «Домик в Коломне» или блоковская «Незнакомка». А применительно к Охте пронзительно звучат строки Иосифа Бродского «От окраины к центру», написанные в 1962 году…

Стремительно развиваясь, город постепенно поглощал свои предместья. Этот процесс начался не в 1960-х гг., не в 1930-х гг. и даже не в эпоху строительного бума начала ХХ в. Как известно, когда-то, до середины XVIII в., границей города служила Фонтанка, и именно за ней возникали усадьбы столичной знати, некоторые из них чудом уцелели до сих пор. О том, что эта местность была «загородом», и сегодня напоминает название Загородного проспекта. В XIX в., когда бывшие предместья за Фонтанкой застраивались городскими кварталами, едва ли кто сожалел об их исчезновении.

Общественное движение в защиту старого Петербурга зародилось только в начале ХХ в., когда процесс утраты прежнего облика города стал особенно явным, и остро встал вопрос о необходимости защиты исторического наследия. Одним из борцов за старый Петербург был историк искусства, краевед В.Я. Курбатов. Достаточно лишь привести несколько цитат его книги «Петербург: Художественно-исторический очерк и обзор художественного богатства столицы», изданной в 1913 г., чтобы понять, какой болью и тревогой отзывалось в нем исчезновение мельчайших деталей прежнего облика Петербурга.

«Совсем еще недавно вдоль Александровского проспекта тянулись тихие каналы, окаймленные аллеями, – сообщал Курбатов о нынешнем проспекте Добролюбова. – Каналы уже исчезли, а теперь засыпаются протоки между питомниками и Пеньковым буяном. Скоро распродадут их на участки, и исчезнет одно из поэтичнейших мест Петербурга».

«Местность между Малой Невкой и Большим проспектом застраивается так быстро, что уже теперь осталось очень мало деревянных домиков, заполнявших два-три года тому назад все улицы, – сетовал Курбатов, говоря о Петербургской стороне. – Курьезны мелкие улицы вблизи Спаса Колтовского, но они быстро теряют свой захолустный характер».

Одним словом, тема «эволюции петербургских окраин» (такой термин появился на страницах столичной печати еще в начале прошлого века) появилась не сегодня и не вчера. К примеру, в 1912 году в журнале «Огонек» отмечалось, что за последние десять лет «мертвые прежде проспекты Васильевского острова и Петербургской стороны, точно по мановению волшебного жезла, превратились в точные подобия Невского проспекта – с его шумным оживлением, блеском электричества, лампионами театров и кинематографов». «И эволюция окраин еще не завершилась, – говорилось далее. – Не за горами превращение Петербурга в „мировой город“, состоящий из сети развившихся в обширные города пригородов и предместий».

Тем не менее процесс поглощения городом своих предместий во второй половине ХХ в. имел для них катастрофический характер. За редким исключением, под ножом бульдозера исчезало практически все. Других методов освоения бывших пригородных пространств тогда попросту не существовало. Так наш город оказался почти окольцованным безликими районами, одинаковыми районами новостроек, похожими друг на друга, как близнецы.

Пожалуй, главная беда современных питерских новостроек в том, что в них потеряна нить преемственности, они лишились своих исторических корней.

Контрасты между новостройками и «осколками» прежней жизни особенно явно бросаются в глаза в Удельной. Фото автора, 2008 – 2009 гг.

Для многих исторических предместий их поглощение городом стало настоящим стихийным бедствием. Можно сколь угодно много говорить о неизбежном поступательном ходе истории, о техническом прогрессе, но в данном случае речь идет об утрате культурного наследия. Осознание этого наступило уже гораздо позже.

Под нож бульдозера уходили не только бывшие предместья с многовековой историей, где было бы вполне возможным сохранение отдельных уникальных реликвий. Во время застройки новых районов неузнаваемым образом менялся ландшафт местности: срезались мешавшие строителям холмики, бугорки и пригорки, засыпались пруды, ручьи и реки. А многие из тех, что остались, меняли свои русла или «заковывались» в трубу коллектора.

Недаром специальный репортаж, появившийся в «Ленинградской правде» в декабре 1980 г., так и назывался: «Пропала речка Ивановка, или Как реки меняют свои русла».

«Человек стоял и растерянно оглядывался вокруг, – такими словами начиналась эта статья. – Он много лет не был в городе и никак не мог узнать этот район. И не потому вовсе, что от прежней болотины, расстилавшейся здесь, не осталось и следа. Он знал: город давно перешагнул прежние границы, приподняв и покрыв асфальтом топкие окраинные низины, застроив их домами. Изумляло другое. Точно помнил: именно тут, пробиваясь к Невской губе зарослями, сплетенными из тростника, кустарника, петляла река Дудергофка… Но ее не было на прежнем месте».

И не только Дудергофка принудительно изменила свой маршрут. При застройке района юго-западнее Ленинского проспекта речку Дачную спрятали в коллектор и направили ее воды в речку Красненькую. Аналогично поступили с речкой Волковкой, плутавшей в свое время по территории, где разместились купчинские новостройки. Ее прежнее русло засыпали, выгадав солидную площадь под дома, а новое вытянули вдоль железной дороги.

Подобное вторжение в природу воспринималось как естественный и неизбежный процесс. Действительно, и в петровские времена изменяли русла речек, протекавших в новопостроенном граде и вокруг него. Однако речь о другом: сегодня среди равнинных новостроек, застроенных одинаковыми, типовыми домами, мы порой вздыхаем: как не хватает здесь хотя бы небольшого кусочка природы… Поэтому большими счастливчиками считают себя те жители новостроек, которые имеют у себя под боком парк, сквер или хотя бы небольшую зеленую рощицу. А если посредине нее протекает речка или расположен небольшой пруд – это уже очень неплохо. Чудесно, что сохранялись в районах новостроек Оккервиль, Муринский ручей, Черная речка…

Тем не менее в новых районах кое-где все-таки сохранились приметы прошлого – то в виде участка чудом уцелевшей сельской улицы, то в виде просто старого дачного домика в окружении стеклянно-бетонных громад. Даже если от прежней старины не осталось совершенно ничего, кроме названия, перешедшего от бывших предместий на возникший на их месте «спальный район», то это тоже немало. Ведь, как замечал писатель Лев Успенский, «имена мест – такие же памятники прошлого, как башни древних крепостей, краски старинных икон, черепицы боярских теремов или деревянные мостовые Господина Великого Новгорода».

Больше всего повезло тем названиям бывших предместий, которыми обозначали станции метро. Это крепко-накрепко утвердило их в городской топонимике. И таких станций в нашем городе немало: «Купчино» и «Удельная», «Озерки» и «Автово». Отрадно то, что в последние годы память о давно забытых названиях исторических районов возвращается на карту города. К примеру, на картах последних лет нанесены очень многие названия исторических районов, которые, пожалуй, помнят лишь старожилы. В их числе – Вологодско-Ямская слобода, Клочки, Мурзинка и т. п.

Не менее отрадно и то, что на карте города, благодаря деятельности Топонимической комиссии, появляются новые названия, несущие в себе напоминание о существовавших прежде исторических районах. К примеру, в конце 2009 г. безымянный дотоле переулок в Кировском районе стал Волынкиным – в память о существовавшей в тех краях Волынкиной деревне.