Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом

Начнём с того, что если бы Россия Ивана III была обществом «боязливых и безгласных рабов», то откуда же взялись бы все великие предприятия Ивановой эпохи: походы в Пермскую землю, на Югру, в Зауралье, на Вятку, на Печору для поиска руд? Возможно ли было всё это без развития инициативности, смелости духа, предприимчивости и национального самосознания? Без развития знаний, наконец, – хотя бы прикладных. Причём, обвиняя Ивана в том, что тот, «возвышая единовластие», якобы «не укреплял его чувством законности», Костомаров самым странным образом забывает об Ивановом Судебнике 1497 года.

О России Василия III – сына Ивана III, объективные иностранцы писали как о стране богатой и изобильной. Но то ведь были плоды усилий России Ивана III, Василий лишь продолжал и развивал начатое и сделанное отцом. Пушки для Ивана начинали лить итальянцы, при Василии русская артиллерия становится грозной силой, а в середине XVI века заблистает талант русского пушечного мастера Андрея Чохова, отлившего знаменитую бомбарду – «Царь-пушку».

Всё тот же Костомаров пишет: «Самовластие шагнуло далее при Василии» и прибавляет, что Василий был «жесток и немилостив к людям, не советовался с боярами и старыми людьми… допускал к себе только дьяков, которых сам возвышал, приблизивши к себе, и которых во всякое время мог обратить в прежнее ничтожество…» Костомаров же ссылается на слова Берсеня – «одного из любимцев» Василия, что «Государь, запершись сам-третей, у постели все дела делает» и не любит против себя «встречи»… Но вот статья о Берсене из Советской исторической энциклопедии – она невелика и ниже приводится полностью:

«Берсень-Беклемишев, Иван Никитич (ум. 1525) – рус. гос. деятель, дипломат. Был сыном боярским. При вел. кн. Иване III в 1492 ездил послом к польск. королю Казимиру IV; в 1502 вёл переговоры с крымским ханом Менгли-Гиреем. За резкие выступления против самодержавной власти вел. князя и требования сохранить привилегии боярства в 1525 был отстранён вел. кн. Василием III от дел, обвинён в гос. измене и казнён».

Можно ли верить в объективность оценки Василия III подобным историческим свидетелем – пусть и современником Василия? «Впрочем, – замечает Костомаров, – смертных казней мы не встречаем слишком много при Василии. Он прощал знатных лиц, обвиненных им в намерении учинить побеги».

Непросто, непросто тогда было Василию, сыну Ивана III Великого и отцу Ивана IV Грозного. Так, осенью 1514 года под Оршей русские войска потерпели жестокое поражение, в летописи была отмечена гибель 30 000 человек, победителям достались все знамёна и пушки. Предводителем же польско-литовского войска был князь Константин Острожский. Русский по вере и предкам, он сбежал из Москвы на Литву, Москву ненавидел, горел желанием отомстить, и под Оршей своей цели добился.

Сохранилось несколько записей, данных князьями Бельскими, Шуйским, Мстиславским, Воротынским, Ростовскими и другими в том, что они не убегут из Московского государства. Однако побеги, как видим, происходили, а хорошо информированные знатные перебежчики наносили государству весьма серьёзный ущерб.

Говоря о трёх сменивших друг друга русских государях – Иване III, Василии III, Иване IV, их нередко аттестуют «тиранами». И при этом забывают о том, что всем им приходилось терпеть (а при этом и много от него потерпеть) и такое отвратительное явление в русской средневековой владетельной среде, как местничество. Порядок назначения на государственные и военные должности устанавливался в зависимости от родовитости. Верх иерархической лестницы занимали Рюриковичи и ряд литовских Гедиминовичей, ниже – потомки других удельных княжеских линий и старые московские боярские фамилии, ещё ниже – потомки более мелких удельных князей и боярские фамилии бывших уделов. Великий князь (а позднее царь) не мог ни повысить, ни понизить родовое место, а местник был вправе отказаться от предлагаемого великим князем (позднее – царём) поста или должности. Если боярин считал, что ему «невместно» делать что-либо, то принудить его к службе никто не мог.

Хороша получалась на Руси «тирания»! Любой – даже мелкий, местник, занимающий в местнической иерархии даже низшую ступеньку, мог наплевать на государеву волю «тирана». А при этом обосновывать своё несогласие даже не личными своими заслугами, но всего лишь родовым местом в иерархии. Знатные упрямцы были готовы скорее голову сложить на плахе, чем «потерпеть бесчестье роду». Но если и складывали, то – по более конкретным причинам.

Как мешало это двум Иванам и одному Василию в их государственном деле собирания и развития Русской земли? Из-за местнических дрязг во время военных походов полками командовали чаще всего не самые талантливые и опытные, а самые родовитые. В системе управления было то же самое. И особенно мешало местничество как раз Василию III.

Великое княжение Василия III Ивановича длилось более 27 лет, и все эти годы внутри государства не только не прекращался, но и набирал силу очень опасный для будущего двуединый процесс. С одной стороны, усиливалась внутренняя оппозиция бояр, а с другой стороны, начинался отъезд бояр и князей за пределы Московской Руси, в основном – в Литву и Польшу, что осложняло жизнь государства и создавало базу для успешной внешней подрывной работы.

В конце правления Ивана III ряд влиятельных бояр держал сторону так называемого Дмитрия «Внука» против будущего Василия III из ненависти к матери Василия Софье Палеолог. Её властность и поощрение самодержавных настроений мужа – Ивана III, были древнему и спесивому боярству не по душе. Холодные отношения между боярами и сыном Софьи Василием III Ивановичем сохранились и после прихода последнего к власти. Василий ограничивал права крупных феодалов и больше опирался на людей служилых – дьяков, незнатных мелкопоместных дворян… С боярами Василий советовался редко, и для проформы, зато ближним советником у него был Иван Шигона-Поджогин – сын боярский из захудалой ветви бояр Добрынских. В особо приближённых ходили у Василия и дьяки Григорий Путятин и Фёдор Мишурин. (Позднее, перед смертью, Василий именно им доверил писать «духовную свою грамоту и завет о управлении царствиа».)

Древнее боярство отвечало Василию III отчуждением и недоверием. Бездарно и недружелюбно, даже враждебно, вели себя также братья Василия – удельные князья: дмитровский князь Юрий Иванович, углицкий князь Дмитрий Иванович Жилка, калужский князь Семён Иванович и старицкий князь Андрей Иванович. Впрочем, уделы умерших бездетными Семёна (в 1518 году) и Дмитрия (в 1521 году) Василий присоединил к Московскому княжеству, поскольку по дальновидному завещанию Ивана III уделы бездетных его сыновей переходили к старшему брату. Ряд историков обвиняет Ивана III в том, что он якобы охотно раздавал уделы, но, как видим, это было отнюдь не всегда так. Андрей же Старицкий сохранил за собой Старицу, был всегда готов к интриге и позднее осложнил начало царствования малолетнего, а затем и юного Ивана IV, будущего Грозного.

О язве элитарного местничества уже говорилось, а кроме того, не облегчало положение Василия и всей Руси поведение княжат – потомков бывших удельных князей Рюриковичей и Гедиминовичей. Наиболее видные княжата (от древнерусского княжя – сын князя) входили в состав титулованного боярства, а сам термин возник в русском праве в середине XV века – в пору, когда раздробленность и «самость» удельных русских княжеств сменялась их подчинением Москве и вхождением в состав нового единого централизующегося государства. У бывших самостоятельных удельных князей с древней родословной имелись многочисленные сыновья – из них-то (и их потомков) образовался институт княжат.

Владения княжат не отличались от владений остальных бояр, однако в силу наследственных прав на территории бывших уделов их предков княжата пользовались особыми привилегиями, претендовали на независимость от центральной власти. Это была немногочисленная, но влиятельная и опасная социальная группа, системно схожая с польскими магнатами. Княжата были проблемой уже для деда Василия III – Василия II Тёмного, и тем более для отца Василия – Ивана III Великого. Для Василия же княжата стали постоянной головной болью. Он брал с них и с бояр – например, с князя Шуйского, князей Бельских, Воротынских, Мстиславских – клятвенные грамоты о неотъезде из пределов Московского великого княжества, однако далеко не все соблюдали обещание. А те, что соблюдали, всё равно были внутренне нелояльны и ненадёжны, ибо для самоуверенных бояр и спесивых княжат всё более привлекательными оказывались Польша и Литва… И – не столько сами эти два соседних государства, сколько порядки, в них воцаряющиеся. Впрочем, эти порядки вернее было назвать узаконенным государственным беспорядком.

Польские феодалы исстари были заносчивее и своевольнее даже малопривычных к внутренней самодисциплине старорусских князей. Логическим завершением нравственной, гражданской и государственной деградации польской шляхты стал впоследствии принцип «liberum veto» – право любого делегата шляхетского сейма своим единственным заявлением «Не позволям!» отклонять любые принятые коллективно решения. Исторически подобная «шляхетская республика», напоминающая скорее сумасшедший дом, была обречена на утрату государственности, что в XVIII веке и произошло.

Но и в XVI веке «гоноровая» Польша представляла собой картину весьма любопытную. Власть польского короля уже давно была ограничена магнатским сенатом (сенаторское звание в Польше очень ценилось). А в 1505 году созванный в Радоме польский шляхетский сейм принял ещё и так называемую Радомскую конституцию. Она начиналась словами на обожаемой шляхтой латыни: «Nihil novi» («Ничего нового…») и ставила королевскую власть в зависимость не только от сената, но и от шляхетских «послов». Теперь принятие новых законов и решений по важнейшим государственным вопросам зависело от общего согласия всего сейма, в котором решающая роль переходила к нижней палате – «посольской избе», состоявшей из депутатов (послов) шляхетских сеймиков.

Могли ли русские бояре и княжата не поглядывать на соседей с завистью, могли ли они не мечтать о чём-то подобном в Московском государстве? И могли ли поляки не провоцировать «московитов» на оппозицию и заговоры против московских великих князей, трудившихся над укреплением единой и неделимой России – естественной соперницы Польши уже потому, что под властью Польши и Литвы оказалось много исконно русских земель?

Обычно историками выпячивается конфликт между боярством и Иваном IV Грозным, причём Грозный то и дело подаётся как якобы кровожадный тиран, деспот, безосновательно казнивший родовое боярство и отдавший страну «на поругание» опричникам. Однако это не только лживая, но и исторически несостоятельная схема. В действительности Ивану IV пришлось решать ту застарелую проблему «княжат», которая начала формироваться ещё при его прадеде Василии II Тёмном – когда началось интенсивное подчинение русских княжеств Москве, и в полной мере проявилась при отце Ивана Грозного – Василии III.

С боярами и княжатами, не желавшими понять историческую необходимость и даже спасительность для Руси централизации, боролся Иван III – дед Ивана Грозного, боролся и отец Грозного – Василий III. Причём они, как и Иван Грозный, опирались в антибоярской политике на один и тот же слой незнатных служилых дворян, только «опричниками» их не называли и не могли им дать столько прав, сколько дал опричникам Иван Грозный.

Впрочем, рассказ об этом – впереди.

В эпоху Василия III Ивановича ещё не пришло время для жёсткого и – да, жeсто?кого, подавления антинациональной линии той части российской элиты, которая оглядывалась на Польшу и Литву. Василий III не казнил ни одного влиятельного знатного боярина, но спиной к ним предусмотрительно никогда не поворачивался – не столько из опасений кого-то обидеть, сколько из соображений личной безопасности.

Во внутренней политике Василий III вначале пытался опереться на «нестяжателей» – тех представителей церковной иерархии во главе с Нилом Сорским, которые стояли на позиции отказа церкви от «стяжания», то есть накопления земельных и материальных ценностей. Однако «нестяжатели» в мирские дела активно вмешиваться не желали, а их церковные оппоненты – «иосифляне», поддерживали великого князя в его борьбе против боярско-княжеской оппозиции. Поэтому Василий III, хотя и относился уважительно к последователям Нила Сорского Вассиану Косому и Максиму Греку, вынужден был переориентироваться на «иосифлян». Именно «иосифлянин» Филофей выдвинул идею: «Москва – третий Рим», а церковный собор 1531 года осудил Нила Сорского и «нестяжателей».

Первая жена Василия III – Соломония Сверчкова-Сабурова, оказалась бесплодной, и отсутствие сына-наследника делало положение Василия шатким – всегда имелась опасность заговора в пользу одного из братьев, и особенно Юрия. Будучи по старшинству вторым после Василия братом, Юрий свои претензии не очень-то и скрывал.

Василий жену любил – в 1504 году её выбрали ему в супруги из 1500 девушек из боярских, княжеских и дворянских семей. Показательно при этом, что отцом Соломонии был незнатный служилый дворянин. Шли годы, необходимость нового брака становилась очевидной, но лишь в 1525 году Василий пошёл на развод с Соломонией. Её постригли под именем Софии, и она удалилась в монастырь, где умерла в 1542 году.

В начале 1526 года Василий III женился на Елене Васильевне Глинской, племяннице литовского магната князя Михаила Львовича Глинского-Дородного, но первый сын Иван – будущий Иван IV Грозный, родился лишь в 1530 году, а второй сын Юрий – в 1533 году.

Когда родился Иван, царь Василий на радостях снял опалу с ряда приближённых и выпустил их из заточения. Была роздана большая сумма денег на милостыни. Повод был, действительно, великий – немолодой царь опасался скончаться бездетным, что могло привести к смуте. И вот теперь Василий имел наследника – пока небольшую (даже в прямом смысле слова), но всё же хоть какую-то гарантию того, что стабильность будет обеспечена.

О Елене Глинской мы имеем немного достоверных сведений, но то, что она была умна, властна, образованна, а при этом очень хороша собой, мы знаем. И как историческая фигура она может оцениваться нами положительно.

В октябре 1533 года Василий тяжело расхворался после его любимой звериной охоты под Волоколамском и много обсуждал со своими ближними советниками возможные перспективы того или иного варианта занятия престола после его смерти. Законному наследнику было всего три года, зато у него было два вполне взрослых и опытных дяди, в том числе – Юрий Иванович, удельный князь дмитровский, который мог составить малолетнему сыну Василия конкуренцию. Дяде Юрию было уже пятьдесят три года. Таким образом двух вероятных претендентов на престол разделяло ровно полвека.

Чувствуя приближение кончины, Василий заставил Юрия Ивановича и второго брата – Андрея Ивановича, удельного старицкого князя, целовать крест на том, что они не будут оспаривать престол у Ивана. Своими душеприказчиками, которым он вверял судьбу государства и своих сыновей, Василий III назначил князя Михаила Львовича Глинского-Дородного, ближнего боярина Михаила Юрьевича Захарьина и своего «серого кардинала» Ивана Юрьевича Шигону-Поджогина (Шпигона-Поджогина). Особая роль советника Елены – будущей регентши, отводилась также князю и боярину Василию Васильевичу Шуйскому.

Впрочем, выше приведён лишь один из принятых в историографии вариантов. При этом разные летописи (Псковская первая, Софийская первая и т.д.) и разные историки дают и другие варианты. Так, считают, что в силу малолетства будущего государя создавался Регентский (опекунский) совет, но кто-то выдвигает предположение о «двойной опеке» – Боярская дума должна была опекать государя, а великую княгиню должны были «охранять» её дядя Михаил Глинский, боярин Захарьин и дворецкий Шигона-Поджогин. Кто-то – как А. А. Зимин например, уверен, что Василий назначил при сыне Иване лишь двух опекунов: князей Михаила Глинского и Дмитрия Бельского.

Эти разночтения лишний раз убеждают в том, что при рассмотрении тех давних эпох не всегда можно полагаться даже на летописи, но всегда – на логический анализ. А он убеждает, что государственный «пасьянс» при той «колоде» ведущих кремлёвских фигур, которая тогда имелась, мог сложиться очень разным образом, и всё зависело от того, какая группировка окажется более сильной. Анализ же показывает, что группировки, увы, действительно имелись, и – весьма антагонистические, и что единство во имя укрепления России членами всех группировок заранее исключалось.

4 декабря 1533 года Василий, постригшись перед смертью в монахи под именем Варлаам, скончался, и в тот же день митрополит Даниил совершил в Успенском соборе обряд поставления на великое княжение трёхлетнего Ивана IV Васильевича. Управление государством было возложено на Елену Глинскую как регентшу при содействии Боярской думы, и можно было не сомневаться, что России предстоят непростые времена…

Полный титул Василия III выглядел так: «Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всея Руси и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовской земли, и Черниговский, и Рязанский, и Волоцкий, и Ржевский, и Бельский, и Ростовский, и Ярославский, и Белозерский, и Удорский, и Обдорский, и Кондинский, и иных». И это был не просто звучный и пышный титул – за каждой его частью стояли пот и кровь поколений русских людей.

Кто-то мирно трудился на полях и в городах, укрепляя и развивая Русь, а нередко и отстраивая её заново…

Кто-то в ратных трудах защищал Русь и отбивал назад своё, ранее утраченное и придавленное восточным ли, западным ли, но – иноземным сапогом…

Стояли за этим титулом Василия и усилия тех русских людей, которых вскоре назовут «передовщиками». Русские передовщики, то есть те, кто идёт впереди других, ведёт их и указывает путь, из года в год и из века в век расширяли пределы русских земель всё восточнее и восточнее, продвигаясь без сильных воинских контингентов в глубь Сибири, выходя на берега ледовитых «студёных» морей, а потом – и на берега Великого, Тихого океана…

Но это будет потом, позже, а сейчас – после смерти Василия III, Русь опять оказывалась на распутье, в её развитии опять возникала точка бифуркации. Выбор русского народа в пользу Москвы стал в тогдашней русской истории единственно верным выбором, однако не за горами была и пора новой русской альтернативы – эпоха Ивана Грозного.

Глава 2

Нелёгкое детство на крови…

Иван IV Васильевич Грозный родился в 1530 году и скончался в 1584 году – пятидесяти четырёх лет отроду. Следующий великий творец русской истории – Пётр I, прожил примерно столько же, сколько и Иван – пятьдесят три года. Причём и следующий за Петром великий преобразователь России – Владимир Ильич Ленин, прожил столько же, сколько Грозный и Пётр. Конечно, это – не более чем совпадение, но…

Пётр и Ленин за свой недолгий человеческий век смогли дать России мощный импульс развития после кризисных периодов в русской истории. В отличие от них Иван IV Грозный принял Россию от отца – Василия III Ивановича, на подъёме. Ни бездарность, ни упущения предшественников на троне не отягощали начало правления Ивана IV. Зато вошедшему в возраст Ивану пришлось бороться с иной, ещё более грозной угрозой – угрозой возвращения России в состояние не просто феодальной раздробленности, а в состояние раздробленности, чреватой утратой государственности.

Поэтому Иван Грозный – это не только выдающийся пласт в нашей истории, но и олицетворение важнейшего перелома в дореволюционной истории России. При Иване Грозном России предстояло сделать важнейший исторический выбор между державностью и магнатством.

Дед Ивана Грозного – Иван III Великий, был, безусловно, великим государем, однако лично его нельзя считать фигурой критической, «бифуркационной». Иван III обобщил неизбежное, он собрал под руку Москвы всё то из русских земель, что можно было тогда собрать, и расширил русские пределы до размеров великой державы.

Иван же IV Грозный стал фигурой, сосредоточившей лично в себе назревшую очередную «точку бифуркации» и прошедшей эту точку в положительном направлении. Из всех выдающихся монархических фигур русской истории, да, пожалуй, и мировой, такое можно сказать, кроме Грозного, лишь о Петре Великом. Краткий, но вполне полный ответ на вопрос: «Что было бы с Россией, если бы не многолетняя государственная деятельность Ивана Грозного?» долго искать не приходится: «Той России – великой мировой державы, которую мы знаем, без политики Ивана Грозного и без лично Ивана Грозного, скорее всего, просто не было бы!»

И дело не в том, что при Иване IV Васильевиче были обеспечены обширные территориальные приращения почти без войны (даже война за Казань не может рассматриваться как агрессивная) – особенно на Востоке и Юго-Востоке. Главный результат царствования Грозного – решительный подрыв того боярского своеволия, которое неизбежно подорвало бы великое будущее России так же, как панское, магнатское своеволие польской элиты подорвало и уничтожило могущество и возможное великое будущее Польши.

Снять голову боярской угрозе – снять в том числе, в буквальном смысле слова, топором палача, мог тогда лишь самодержавный, абсолютный государь. Иван Грозный таким и оказался. Однако начиналось всё так, что под вопросом было не только будущее царствование Ивана, но и сама его жизнь. Разворот событий получался самый драматический…

Начать с того, что слова? о том, что Иван «принял» Россию от отца в отношении самого? момента смены одного государя на другого, оказывались не более чем фигурой речи. Реально ничего Иван «принять» не мог, поскольку его отец скончался, когда Ивану было всего три года. Однако вполне верно то, что его отец – предшественник Ивана на троне, оставил после себя крепкое государство, хотя и с комплексом немалых проблем.

Малолетство нового царя все потенциально острые проблемы быстро перевело в разряд не просто реально острых, а острых до крови. Так, несмотря на крестное целование, старший дядя трехлетнего Ивана IV – Юрий Иванович, почти сразу повёл интригу с целью замены племянника на престоле собственной особой. Потенциального узурпатора нейтрализовали быстро – в конце 1533 года Юрия бросили в темницу и в 1536 году там уморили.

Второй дядя – Андрей Иванович, в первые недели после смерти Василия III вёл себя лояльно, но затем потребовал от Елены Глинской новых земельных владений, а когда ему в этом было отказано, уехал в свой удел – в Старицу за Тверью, и постепенно становился естественным центром притяжения всех недовольных. Недовольных же хватало. Один потенциальный претендент на трон – дядя Юрий, был устранён. Но оставался ещё один серьёзный претендент – дядя Андрей Старицкий.