– Разумеется. Если нас обнаружат и решат захватить, я рассчитываю услышать их первым.
– Да ты просто болен! – Тим покрутил указательным пальцем у виска.
– А ты забыл, что такое анархия и вседозволенность. Все еще не вырос, витаешь в облаках сплошных фантазий, – Колодезов мог бы напомнить о субординации, но предпочел отчитать почти по-семейному (в его понимании).
– Иногда мне кажется, что никакой я тебе не родственник, – с досадой проговорил Тим. – У нас и фамилии разные.
– Разные, – согласился Колодезов. – Ты Тимур Волков – как отец. И сам в отца, потому-то его здесь и нет: тоже лез из огня да в полымя, пока не долазился, – сказал он жестко и указал взглядом на дверь, мол, некогда, время аудиенции окончено. – Подумай об этом и выкинь Москву из головы.
Тим рассвирепел. Не любил он подобных разговоров с детства: как где ошибался, сразу получал упрек. Не иначе, дядька испытывал сильнейшее недовольство тем, что ему пришлось возиться с Тимом, когда мать и отец того сгинули.
– Да уж куда мне? – прошипел он. – Голова, как решето: ничего важного не держится. Зато, если втемяшится блажь какая, обратно не выйдет. Весь в отца – а я и не против. Не в тебя же. Думаешь, не понимаю, отчего ты так против Москвы настроен? Боишься власти лишиться. Здесь ты ж у нас отец и командир, царь да бог, а коли объявится кто повыше?
– Пошел вон, – устало проведя по векам ладонями, проговорил Колодезов. – И больше я с тобой говорить на данные темы не желаю.
Тим вышел от него злее злющего, и совесть за скорее всего несправедливые обвинения его нисколько не мучила. Не важным стало и все хорошее, виденное от дядьки, и сказки, рассказанные в детстве, и книги, которые тот доставал, стоило Тиму научиться читать. И то, что во время редких, но тяжелых простуд парня Колодезов всегда оставался рядом, предпочитая работать дома и в своем кабинете даже не показываясь. Минули те времена, как ушли и детские годы.
В Москву следовало идти, но как осуществить вылазку, Тим пока не представлял. Тридцать километров – не ахти какое расстояние, но и не шутка, а по дороге неясно, что и кто встретится и насколько окажется опасен. Уходить одному – верная смерть, но говорить с кем бы то ни было Тим пока не решался. Друзья у него имелись, и было их немало, но кому из них можно довериться – вопрос отдельный, да и не хотел он подставлять их под гнев Колодезова. Это на родственника у того рука не поднимется, а на кого-нибудь другого – вполне.
Если бы Родька не получил тот укус, Тим позвал бы его, не раздумывая. Однако теперь приятелю восстанавливаться не один месяц. Данька скорее всего пойдет, но уводить пусть пока еще и неопытного, но врача – подвергать поселок ненужному риску: медицинский персонал, хоть и неквалифицированный, ценился на вес золота (глупое сравнение по нынешним временам, в которые былые сокровища потеряли свою ценность, но Тим к нему слишком привык). Хотя… отыщи они москвичей и наладь с ними контакт, Данька окажется незаменим. Кто же еще сможет разобраться в лекарственных препаратах, которые кровь из носу нужны в поселке? Корешки и листочки – вовсе не панацея от всех болезней, тем паче на самом деле неизвестно, не аукнется ли подобная медицина в будущем, через поколение-другое, например. Кто знает, вдруг попьет-попьет чаек какая-нибудь девица, а потом и родит очередного Витаса, который мужик, конечно, хороший и поадекватнее многих будет, но с причудами и шестипалый, не говоря о прочей внешности. Кроме Даньки, оставался Макс, но тот всегда был себе на уме, авантюры не жаловал и без особой нужды обычно не рисковал. Еще Женьку придется ввести в курс дела, иначе кто ж выпустит их из бункера в ночь глухую?
Имелся у Тима еще один очень хороший друг. К которому он, сказать честно, не знал как относиться: однозначно тепло и с уважением, но хотелось и большего. С детства Аленка носилась с ними по всему бункеру, забросив чисто девчачьи забавы и игры, откровенно зевая, когда ее втягивали в разговоры одноклассницы. В подростковом возрасте она не интересовалась, чем бы намазать лицо вместо ушедшей в небытие косметики, чтобы непременно понравиться всем лицам мужского пола вокруг. Вместо этого девушка по десять раз на дню преодолевала полосу препятствий и стреляла по мишеням из всего, что только способно выстрелить. Сейчас Аленка возглавляла одну из групп, патрулирующих поселок, исследующих ближние подступы к лесу и прикрывающих сбор растений у болота. Поговорить с ней можно было обо всем на свете, даже о вещах стыдных и мужчине якобы не полагающихся. Когда в шестнадцать лет Тим вдрызг разругался с дядькой, то предпочел плакать именно на хрупком девичьем плече, а не изливать душу друзьям. И в отличие от них, уже строивших «хитроумные» планы подвигов или побега, Аленка единственная нашла аргументы для «иди и помирись» и даже насоветовала много нужного. Порой казалось, она никого и ничего не боится. Однако точно так же, как Тим был уверен, что в любой момент пойдет с Аленкой в разведку и доверит прикрывать спину, он знал, что в Москву ее не позовет. Ведь Колодезов может оказаться прав насчет каннибалов, а то и кого похуже, да и по пути может приключиться всякое.
За дверью послышались осторожные шаги. Колодезов дожил до пятидесяти восьми лет и не имел ни малейших проблем со здоровьем, был он грузен и, можно сказать, монолитен – весь словно выточенный из камня, с тяжеленным взглядом грязно-серых глаз. Однако при этом перемещался он практически бесшумно и с легкостью, которой завидовали все, в том числе и Тим. Стараясь не слишком шуметь, парень поспешил добраться до «постели», которой служили ему старые ящики с кинутым поверх них спальным мешком. Успел вовремя, прикрыл глаза и постарался успокоить сбившееся дыхание.
Бункер был не настолько вместительным, как хотелось бы, и обеспечить отдельным жильем всех желающих не мог. В больших залах народ давно установил перегородки, а то и палатки: по одной на семью. Тим же всегда пользовался привилегированным положением родственника главы. В этом смысле спасибо следовало сказать Колодезову, обеспокоившемуся тем, чтобы у племянника наличествовал свой отдельный уголок, начиная с самого раннего детства. То ли дядька действительно заботился о благе последнего, то ли попросту делал как удобнее самому: обретающийся неподалеку Тим лишний раз не мозолил глаза.
Парню потребовалась вся выдержка: он не хотел ни выдать себя, ни подглядывать. Из-под двери, отделяющей комнату от коридора, жизнь в котором не затихала и глубокой ночью, лился белый свет. Его вполне хватало, чтобы не наталкиваться на мебель, и фигуру Колодезова вполне удалось бы разглядеть, пусть и не подробно. Вот только смысл? Тим представил, как тот открывает дверь, входит, стоит над ним и молча смотрит, размышляя о чем-то своем. Сюжет для очередного кошмара, да и только! И очень хочется поежиться, сбросить этот взгляд, открыть глаза и спросить: «Чего надо?» Но Тим предпочитает просто ждать.
Раздалось цоканье когтей по бетонному полу, щель – входя, Колодезов прикрыл дверь неплотно – стала шире, и в нее протиснулся Лорд. В холке он достигал середины бедра Тима, обладал головой бультерьера, пушистым мехом и окрасом лайки, а потому не боялся холодов и если вцеплялся во врага, то не выпускал, пока в том теплилась жизнь. А еще он улыбался, несмотря на то что все, кроме Тима, называли его улыбку оскалом, временами прибавляя слово «злобный», и мог выслушать, доверительно положив морду на колени и участливо смотря в глаза, если становилось уж совсем не по себе.
Наконец Колодезов развернулся и вышел. Дверь закрывать он не стал и звать собаку – тоже. Тим приоткрыл один глаз, высвободил руку и потрепал Лорда по шее. Пес вздохнул и, рухнув рядом, придавил тяжелым теплым боком, задышав куда-то в подмышку.
Сон накатил очень быстро и в этот раз без каких бы то ни было сновидений-ассоциаций и непрошеных воспоминаний. Лорд одинаково хорошо защищал и от монстров материальных, и от порождений страшных снов.
Утром пришлось быстро собираться и, отложив завтрак на потом, спешно выдвигаться к болоту, куда еще до рассвета ушла Аленка со своей группой и Витасом.
Инвалида, а вернее, мутанта, что по нынешним временам одно и то же, Тим увидел первым. Бойцы рассредоточились на расстоянии до пятисот метров и на глаза не показывались. Они здесь находились для охраны и прикрытия. Витас же сидел на корточках возле кромки воды и вглядывался в туман. Тот не развеивался над болотом никогда: ни днем, ни ночью, ни летом, ни даже в самые суровые зимы. Учителя рассказывали, будто раньше под Москвой точно не было таких болот, чтобы в них удалось завязнуть и утонуть. Конечно, при должном желании и в стакане захлебнуться можно, но после катастрофы ничем не примечательное заболоченное озерцо близ бункера разрослось, раздалось вширь, обступая поселок с трех сторон и защищая от леса и волкодлаков, лезущих и лезущих из чащобы. Оно обзавелось трясиной, способной поглотить добычу в считаные секунды. Раньше болото считалось мертвым в отношении всякой опасной пакости и даже полезным: дополнительный охранный рубеж против тварей и источник мутировавших, как и все на свете, но вроде бы безвредных растений, приспособленных поселянами для чая и приправ. Но в последнее время ситуация изменилась.
– Хенде хох! – донеслось шепотом из-за спины с наигранным жутчайшим акцентом. Впрочем, иностранцев среди поселян не было, а оценить произношение мог только Пал Палыч, преподаватель мировой истории, самолично прививший ученикам словечки и фразочки, которые те затем переиначивали на собственный лад.
Тим улыбнулся, поднял руки и, фыркнув, изрек:
– Биттэн-дриттэн-ой-йой-ей. Привет, Аленка! Поведай мне, что за беготня с утра пораньше, – и обернулся, не без удовольствия обозревая невысокую худенькую девушку, одетую в защитный костюм, великоватый ей в плечах и в поясе, и в большущие армейские ботинки, держащиеся лишь благодаря туго зашнурованному голенищу. Видок был еще тот, Аленка смахивала на хоббита из древней книжки – Тим ее так и называл время от времени (разумеется, в шутку и ни в коем случае не желая обидеть). Впрочем, сама она нисколько не расстраивалась по данному поводу и давно доказала всем и каждому, что с ней стоит считаться.
Начиная с шестнадцати лет Тим не мог избавиться от желания защищать Аленку от всех и вся, но, получив несколько довольно внушительных пинков и затрещин, уяснил необходимость смирять чувства и держать их при себе. Терять дружбу из-за тараканов в собственной голове точно не стоило.
– Поведай ему, еще и быстро, – фыркнула девушка и указала в сторону поваленного ствола в нескольких шагах от кромки воды. – Ладно, пошли побалакаем.
Оттуда они могли бы наблюдать за Витасом и поднять тревогу в случае чего, самому же мутанту не помешали бы точно: тот умел отрешиться от мира и окружающих его людей, даже вздумай те орать, стрелять в воздух и ходить на голове. Тим, сказать по правде, полагал, что побеспокоить того невозможно в принципе. Большую часть времени пребывающий то ли в мыслях о вечном, то ли вообще в некоем своем измерении, Витас выбирался в реальность только из вежливости и по просьбе Колодезова или еще кого-нибудь, кого считал важным для себя лично. Тим к подобным не относился, да ему и не требовалось.
– Рассредоточиться, – поднял он руку, привлекая внимание, и отдал приказ своим людям: – Усилить наблюдение, обо всем подозрительном докладывать без промедления.
Легкое шуршание за спиной поведало о том, что бойцы приступили к исполнению распоряжений.
– Если откровенно, нам самим пока не ясно ничегошеньки, – опускаясь на ствол, проговорила Аленка. Защитная маска слегка искажала ее красивый низковатый голос. Помнится, Марина Дмитриевна, их учитель математики, называла его контральто и сокрушалась по поводу невозможности устроить ученице певческую карьеру. По ее мнению, во времена прежние Аленка блистала бы в опере. Сама несостоявшаяся дива только морщилась от подобных предположений, хотя и любила намурлыкивать что-нибудь себе под нос. – Про Ника Никифорова ты же в курсе?
– Ты про то, что он перебрал и чуть за болотными огнями не увязался?
– Ты же знаешь, он не пьет.
– Знаю, – вздохнул Тим. – С сивушных глаз любой мог бы избушку на курьих ножках углядеть и полезть в трясину миловаться с лягушками-царевнами. Кстати! – уже не таясь, рассмеялся он. – А ведь Баба-яга истинная мутантша… тка… как правильно? – Аленка лишь махнула рукой в его сторону. – Не, ну правда. Судя по сказкам. Жаль, мы вовремя не поняли, что она из будущего. А ступа – машина времени. Витас как есть Кощей: страшный, ужасный и ходячий скелет. Ты смотри, по канонам жанра он тебя унести должен.
– Ха-ха-ха! – Девушка скривилась. – Ах, как смешно, сейчас живот со смеху надорву, паяц-недоучка. А только не один Никифоров в туман гулять намыливался. Удивительно, что пока никто не пропал – успели остановить. Едва не сгинувшие Федька с Рустамом ни капли в рот в тот вечер не брали и точно ничего не нюхали. Рустаму вообще вера предков не позволяет.
– Знаю, – повторил Тим. – Что, в общем и целом, пока еще не говорит ни о чем сверхъестественном. Рустам вполне мог не те травки заварить и дочаевничаться до слуховых галлюцинаций. Их ведь тоже звали?
– Звали, – подтвердила Аленка, – но на этот раз голос был не детский, а женский, как Федька говорит, очень соблазнительный.
– Выходит, имеем на болоте свою нечисть типа кикиморы? – протянул Тим и покачал головой. – Даже не одну особь, а нескольких? Плохо.
– Не хотелось бы нескольких, – вздохнула собеседница. – Здесь и одна таких дел натворить может…
– Есть шанс, что все же одна, просто пересмешница, изменяющая голоса, – сказал Тим, хотя сам в подобное верил мало. – Обидно, столько лет никого не было, и на тебе: жизнь новая самозарождающаяся, скорее всего, наполовину разумная.
Аленка покачала головой.
– И даже не это самое неприятное. Вадима Андреева помнишь? – спросила она, перейдя на шепот. Тим кивнул. – Тоже детский голосок слышал.
– И?..
– От него жена ушла в прошлом году, Андреев из-за этого и засивухил по-черному. И жена, к слову, уже двойню от нового мужа понесла, тогда как с Андреевым пять лет прожила, и ничего.
– Бабские сплетни, – поморщился Тим.
– Информации много не бывает, – укорила Аленка, – тем более, я не пересказываю тебе разговоры по поводу, какая она стерва, что такого видного мужика бросила, на которые наши кумушки горазды. Из зависти, как я подозреваю.
– Будь уж добра. Спасибо тебе, добрая душа: оберегаешь от кумушкиных баек, не позволяешь мозгу взорваться от всевозможной чуши, в них содержащейся, – поблагодарил Тим и посерьезнел. – К чему ты клонишь?
– А к тому. Федька с Рустамом, как говорится, нынче в свободном поиске и ни одной юбки не пропускают. Андреев из-за отсутствия семьи и особенно детей пьет горькую. Никифоров давно остепениться хочет, но все никак не выберет мать своих будущих детей.
– Погоди-погоди…
– А здесь и годить нечего, – шикнула на него Аленка. – Улавливаешь связь? Одни очень хотели детей и услышали просьбы малышки из тумана о помощи, другие искали подруг и тоже чуть не попались.
– Чуть?
– Если бы не Гришка, поминали б как звали, – сказала Аленка. – Он просто вовремя окликнул этих двух обормотов.