Знак И-на

Уже на выходе Мануйлов остановил Ивана и спросил, что у того происходит. Иван сделал вид, что не понимает, о чем речь, но начальник только фыркнул и велел перестать дурить и разобраться уже с женой. Иван подумал, что «разобраться» в определенном контексте означает как раз то, что сделали, предположительно, Алиса Андреевна Морозова и ее опять же предполагаемый соучастник. Разобраться с женой – это как раз то, чего ему очень хотелось в тот день, когда погиб Морозов. Теперь же его вроде отпустило и сделалось до странности все равно. Нет, ему не перестало быть противно и мерзко, словно он плавал в бассейне с окурками, но все это отошло на второй план.

На переднем плане стояла стройная фигура высокой девушки в голубом пальто с меховой оторочкой. Умное, красивое, гипнотически-печальное лицо. Иван мог только представить, как сильно любил единственную дочь подполковник Морозов. Отличница, умница, папина гордость, папина радость. Иван представил, как Морозов приходит с работы, приносит бутылку виски, подаренную коллегами, засыпает в своей маленькой, больше похожей на келью комнате. И его спокойная, уравновешенная дочь в какой-нибудь шелковой пижаме стоимостью в пятьсот баксов идет в гостиную, достает бутылку, зная, что отец заберет ее с собой завтра прямо с утра – потому что он всегда так делает с любым крепким алкоголем. Алиса Морозова откручивает крышку, добавляет в виски флунитразепам – самую коварную его версию, без запаха, без вкуса, – закручивает крышку и ставит бутылку назад. Она хорошо знает отца, понимает, что проверять, почему бутылка открыта, он не будет и выпьет виски сразу, как только приедет на дачу. Андрей Петрович – человек устоявшихся привычек. Конечно, был риск, что он может и не выпить сразу. Но его убийца уже ждал его в доме, убийца спокойный, хладнокровный, терпеливый. Если бы Андрей Петрович не уснул, задача убийцы осложнилась бы, но он выпил и уснул. И теперь все, что нужно сделать его дочери, – это дождаться передачи ей наследства. Подождать еще чуть-чуть после того, как она ждала так долго. Аж двадцать лет ее сытой жизни, полной отцовской любви.

15

Ресторан «Старый лес» открывался только в двенадцать, к тому же третье января для ресторана – первый рабочий день после Нового года, так что Ивану пришлось стучать в дверь кулаком, чтобы сотрудники, которые уже были на месте в одиннадцать, открыли ему дверь. Лица заспанные, мятые, злые. За улыбкой – это в «Макдоналдс». Ресторан, один из пяти в сети, был самым близким к управлению, поэтому с него Иван и начал опрос. Оформлен ресторан был в стиле русских сказок. Стены обшиты блок-хаусом, в углу большого зала – огромная печь с ярким и самым настоящим огнем, под ногами – темные каменные полы. Проходя между рядами столов из грубого дерева, крупно нарубленных дров, сложенных высотой в стену, и подвешенных над барной стойкой сковородок, Иван задумался о том, принимал ли сам Морозов участие в выборе именно этого, столь любимого им стиля. Андрей Петрович был помешан на экологичности бревна, на красоте леса, так что Иван бы рискнул поставить на то, что слово Морозова тут было решающим.

– Да, он лично одобрял эскизы, – подтвердила старший менеджер ресторана, бледная дама лет сорока, похожая на завуча школы. Судя по тому, как она дергалась и потела, ей было что скрывать от полиции, но вряд ли ее тайны имели отношение к убийству Морозова. Скорее, какие-нибудь левые кассы и алкоголь из-под полы. За десять лет работы Иван убедился, что почти никто не чувствует себя спокойно в его присутствии, и совершенно не важно, сколько раз он повторит, что хочет только поговорить, задать кое-какие вопросы и установить кое-какие факты. Люди чувствуют себя виновными, особенно люди бизнеса. Им всегда есть чего бояться.

– Я думал, Андрей Петрович лично бизнесом не занимался, – забросил удочку Иван, но дама не клюнула.

– Ну, это же не бизнес, это просто дизайн. И потом, чтобы провести ремонт, Андрей Петрович выделял свои деньги. Когда было решено провести капитальный ремонт помещения, он прицепился к дизайнеру как банный лист. Правда, на мой взгляд, он был прав, потому что изначально дизайнер хотел сделать тут какой-то арт-хаус: фиолетовые стены, инкрустированные спиралями из битого стекла – типа мозаика, только из осколков. Смотрелось, признаться, не очень. Ну, молодежи, может, и ничего. Если бы ночной клуб или стриптиз-бар, а у нас народ тут стандартный. Обедают те, кто работает поблизости, ужинают все подряд, выпивают, музыку живую любят, банкеты, юбилеи. Нам-то зачем битое стекло? В общем, тогда Андрей Петрович надавил, и не зря, я считаю. А так – нет, в сами дела он не лез, он просто у нас тут часто обедал, мог друзей прислать, позвонить, чтобы мы устроили все в лучшем виде. Мы всегда все делали так, чтобы он оставался доволен.

– А давно это было? – уточнил Иван. – Ремонт, я имею в виду.

– Да… лет пять назад, наверное. Я тут работаю давно, так что помню еще старый дизайн. У нас был так называемый стандартный евроремонт, знаете, который в девяностые был очень модным. Венецианская штукатурка на стенах, столы со скатертями, мы извелись отстирывать. Стулья с гнутыми спинками, свечи везде. В общем, дорого-богато. А потом мода на эту «роскошь» прошла, и мы тоже решили подстроиться под требования времени. Но фиолетовые стены…

– А дочь его тут появлялась? – перебил ее Иван, которого дизайн вообще не особенно интересовал. – Может быть, тоже обедала, подруг приводила? Или друга?

– Дочь… нет, вроде нет, – покачала головой менеджер. – Я не припомню.

– Совсем не припомните? Она живет тут недалеко, всего пара станций на метро. Странно, если она никогда тут не ела.

– Я ее видела, может, пару раз от силы, еще до ремонта. Она тогда в школе училась. Тихая такая, аккуратная девочка, очень воспитанная. Но потом, когда она уже в институт пошла, больше не приезжала. Точно.

– А в каких отношениях она была с отцом? – спросил Иван, но дама только пожала плечами.

К большому сожалению Третьякова, про дочь Морозов тут ни с кем не говорил, в ресторан ее не привозил, а душевных разговоров с сотрудниками не вел и подавно. Зато друзей Морозова в ресторане перебывало множество, и дама даже смогла вспомнить несколько имен – в основном все это были люди из их управления, иногда его коллега-управляющий из «Форсаж Логистикс», кажется, Богдан. Иногда он обедал тут с Морозовым, но, случалось, приходил и сам, встречался с кем-то – деловые переговоры. Прозвучало еще несколько имен – в целом ничего нового, ничего необычного.

В других ресторанах удалось узнать и того меньше, Морозов туда лично почти никогда не приезжал и с управляющими там лично не общался. В общем, ничего полезного.

Иван проверил размеры обуви у сотрудников – мужчин с сорок третьим размером было довольно много, но у ресторанного начальства сорок третьего размера не оказалось, а у официантов и поваров не было внедорожников. Вообще, большие машины имелись всего у шести сотрудников на все пять ресторанов, но и тут все мимо – тридцатого декабря все рестораны были загружены по полной программе, и весь менеджмент буквально ночевал на работе. Иными словами, у каждого владельца внедорожника или кроссовера нашлось алиби.

На всякий случай Третьяков сохранил все данные, а дополнительно запросил учредительные документы и финансовую отчетность, чем только усилил потение и бледность управляющих и менеджеров. Положа руку на сердце, Иван не планировал нырять в этот омут цифр слишком глубоко, ему становилось тошно при одной мысли о том, какое количество информации нужно обработать. И зачем? В пустой надежде найти что-нибудь подозрительное? А ведь еще есть и «Форсаж Логистикс», куда он пока даже не попал.

Офис фирмы «Форсаж Логистикс» ожидаемо был закрыт, телефоны их тоже не отвечали, а когда удалось раздобыть мобильный номер директора фирмы, некоего Шестобитова Богдана Витальевича, абонент тоже оказался недоступен. Каким бы подозрительным ни выглядел для Третьякова этот сигнальчик – не стоило слишком-то раскатывать губу. Третьего января в России не работает практически никто, особенно торговые и посреднические компании. Многие из них вообще будут закрыты вплоть до десятого, справедливо полагая, что никому в голову не придет заказывать партию труб диаметром тридцать миллиметров на четвертое января. Страна гуляет.

Сидя в кафе неподалеку от метро «Шаболовская», Иван поставил телефон на бесшумный режим и принялся просматривать на своем ноутбуке все, что смог найти о «Форсаж Логистикс». Данные из Интернета, а также информация из закрытых баз данных их ведомства – таблицу из базы Третьякову на почту сбросил Бахтин, как и обещал. Информации было немного, и она оказалась вполне ожидаемой, почти без сюрпризов. Официальные справочники выдавали адрес фирмы, ее ИНН, регистрационную информацию, содержащую сведения о Морозове А. П. как учредителе и Шестобитове Б. В. как генеральном директоре. Род деятельности – тут все чуть сложнее. В графе «ОКВЭД» – код экономической деятельности предприятия – шло перечисление всех возможных номеров-идентификаторов: от тридцать третьего ОКВЭД, «Ремонт и монтаж оборудования», до ОКВЭД деятельности домашних хозяйств. Скорее всего, когда компания «Форсаж Логистикс» регистрировалась в первый раз – еще в далеком девяносто шестом году, в его учредительные документы были добавлены – по лекалу – все возможные виды деятельности, просто на всякий случай, чтобы потом ничего не нужно было исправлять и менять.

В разные годы фирма «Форсаж Логистикс» показывала самые разные обороты – от нулевых до вполне себе впечатляющих, измеряющихся семи-, а то и девятизначными числами. За годы существования компания претерпела несколько значительных преобразований – слияний и перепродаж, пока не оказалась в собственности у Морозова в две тысячи десятом году. Почему тот решил приобрести компанию, а не организовать свою, выяснить не удалось. С этого времени фирма сконцентрировала деятельность вокруг строительства, посредничества и поставок строительных материалов. Отчетность сдавалась вовремя, обороты были весьма значительными. Из закрытой базы налоговой инспекции удалось выяснить, что трижды за время существования «Форсаж Логистикс» проходил аудиторскую проверку, в последний раз – в две тысячи четырнадцатом, уже при Морозове. На предприятие было наложено два мелких штрафа за непредоставление документов, в остальном проверка никаких значительных нарушений не выявила. Зато запрос данных по генеральному директору компании Шестобитову Богдану Витальевичу принес неожиданно многообещающие результаты. Господин Шестобитов Богдан Витальевич, бессменно возглавлявший «Форсаж Логистикс» практически с момента приобретения оного Морозовым, имел в личном деле судимость.

Третьяков оживился, сделал шрифт на экране ноутбука крупнее, вчитался, чувствуя, как адреналин поджигает кровь. Гончая берет след, ату его, ату! Шестобитов Богдан Витальевич, одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, место рождения – город Ростов. Образование – высшее, но институт неизвестный, какая-то шарага. Возможно, вообще никогда там и не учился, а диплом купил в переходе в девяностые. В скане имелась фотография из дела, почему-то только анфас. Круглое лицо, наглый взгляд – самоуверенный типчик, эдакий председатель жилтоварищества. Некрасив, невысок. Может быть у такого что-то общее с Алисой Морозовой? Вся сыскная чуйка подсказывала Ивану, что дружеский контакт этого хмыря с Алисой крайне маловероятен. Какой-либо другой контакт категорически исключен. Осужден господин Шестобитов был в две тысячи втором году за мошенничество и незаконный оборот денежных средств. Обнальщик, значит. Как раз то, что нужно. Деньги любит больше, чем свободу. Иван просмотрел материалы и разочарованно выдохнул. Нет, не Морозов и даже не их управление занималось делом Шестобитова. Центральный округ, УБЭП. Ладно, проехали.

К две тысячи седьмому году Шестобитов отбыл наказание – по приговору суда семь лет, на деле отсидел четыре с половиной года и был выпущен, как говорится, по поведению. А раз отпустили, значит, смог выстроить хорошие отношения на зоне. Либо с сокамерниками, либо с начальством. Либо – и с теми, и с другими. В любом случае, четыре с половиной года в исправительном учреждении общего режима меняют человека до неузнаваемости, все его нутро выворачивают, а затем переупаковывают заново – в совершенно другую личность. Эта новая личность вышла на свободу в две тысячи седьмом году, а в две тысячи десятом была нанята Морозовым для управления крупным многопрофильным предприятием с серьезными оборотами. Странно, очень странно. Не сходится, что-то тут не так. За столько лет Морозов просто не мог не узнать о темном прошлом своего гендира. Наверняка пробивал по базам, прежде чем нанимать, Морозов на слово никому никогда не верил, как и никто из них. Уж что-что, а веру в людей все сотрудники полиции теряли еще на первом году службы. Значит, получается, знал – и все равно взял, и много лет проработал с ним, и доверял, и не имел никаких проблем?

Да, не имел – пока кто-то не подкараулил его на любимой даче, чтобы задушить и сжечь.

– Вам что-то еще принести? – сухо, даже враждебно спросил появившийся из ниоткуда официант, звякнув пустой чашкой. Иван вздрогнул – так далеко он был сейчас от этого кафе и этого парня в фартуке, явно желавшего, чтобы Иван убрался восвояси или заказал что-то еще.

– Принесите меню, – сжалился над ним Иван.

Официант кивнул чуть милостивей и указал пальцем на мобильный телефон Третьякова.

– Вам, кажется, звонят.

– Спасибо, – кивнул Иван, тоже заметив, что на разбитом экране его телефона плавает имя Алисы Морозовой. Кровь бросилась к лицу, но он медленно выдохнул и нажал на значок приема.

– Алло, Третьяков у телефона, – сказал он. После долгой паузы голос Алисы Морозовой показался ему до неузнаваемости чужим, словно кто-то другой, хриплый и после простуды, пытался выдать себя за нее.

– Зачем вы это сделали? – спросила она. – Зачем вам это? Деньги, да? Это мерзко и низко, и это неправда – все неправда, и вы за это ответите, слышите? Вы ответите за это, я вам обещаю. Вам это так просто с рук не сойдет!

16

Из достоверных источников – так было сказано в статье, причем многократно. Иван Третьяков, конечно, этим «достоверным источником» не являлся. Более того, как только на экране его ноутбука возникла статья, из-за которой голос Алисы Морозовой изменился столь драматичным образом, Иван сразу догадался, кто мог стать этим «источником». И тут же захотел пойти и убить «источник» к чертовой бабушке. Вот прям достать пушку и всадить всю обойму в пустую голову «источника», чтоб больше ничего и никогда не сливал «достоверно» журналистам, не задумываясь о последствиях. И – да, конечно, деньги. Скорее всего, большие. Скорее всего, наличные, и ничего не докажешь.

– Какого черта! – криком кричал Иван, явно вызывая недовольство посетителей кафе, но ему было плевать. На другом конце, у телефона сидел и молчал капитан Ком. – Вы понимаете, что будете за это отвечать?

– С чего вы взяли, что это я? – спросил он наконец.

Иван отодвинул от лица телефон, словно он был ядовитым. Затем выдохнул и продолжил:

– Не так уж широк выбор «достоверных источников», понимаете? – язвительно бросил он. – И потом, инсинуации, которыми буквально нашпигована статья, – это продукт работы мозга любителя дешевых детективов. Такого, к примеру, как ваш Сережа. Фантазия богатая, но чувства меры никакого. «Расплата за беспредел?» Серьезно? Вы же понимаете, что теперь полетят головы? Ваша – в первую очередь.

Капитан страдал и потел так, что заливал трубку. Он понимал, что, вероятнее всего, этот разъяренный майор из Москвы прав. Доступ к информации был у ограниченного количества лиц, и скрыть такое не удастся, но и сделать капитан Ком уже ничего не мог. Разве что попытаться защитить конкретно свою голову – показательно уволить Чертока из «рядов», написать рапорт, назначить служебное расследование, дать опровержение, в конце концов.

– Опровержение? – расхохотался Иван, смех был нервным, даже истеричным. – И что же именно вы хотите опровергать? Что подполковник Морозов был убит? Что его опоили снотворным, что его задушили и сожгли в собственном доме? Или то, что у него в собственности был бизнес, который он, возможно, приобрел путем рейдерского захвата? Заметьте, возможно! Ничего же не утверждается конкретно, понимаете? Сколько денег получил ваш Черток?

– Я понятия не имею, что он там получил, но разберусь! Нужно немедленно изъять статью.

– Изъять? – скривился Иван. – На каком основании? Вы хоть понимаете, где статью опубликовали? Это крупнейшая медиаплощадка Интернета. Интернета! Это, мой друг, такая штука, из которой крайне затруднительно что-либо изъять. Эдакая многоголовая гидра, которой вы хотите отпилить голову деревянной линейкой.

– Я понимаю ваши чувства, – прошелестел Ком.

– Понимаете? Тогда, можно, я ваш номер дам дочери Морозова, а то она мне тут звонила и угрожала судом. Нет, не так. Она мне просто сообщила, что считает статью клеветой, порочащей память ее отца, и что я за все отвечу.

– Она что, решила, что это вы… слили инфу? – удивился Ком. Удивился, а затем запоздало пожалел, что не вышел сам с этой версией. Черт, а ведь мог бы. Лучшая защита – это нападение, но теперь капитану Кому оставалось только отбиваться.

– Да, она решила, что я, так называемый друг ее отца, продал журналистом эту похабщину. И что под мою диктовку журналисты назвали ее отца рейдером в погонах, который, «по некоторым данным», – Иван чуть не плюнул на пол, так ему было все это мерзко и противно, – «по некоторым», сука, «данным», разорял людей и захватывал частный бизнес еще с начала девяностых. Фирмы, рестораны? Это вообще с чего ваш Сережа решил?

– Я не знаю, – выдохнул капитан. – Я даже не могу утверждать с уверенностью, что это именно он. Мы проводим проверку.

– А вы в курсе, что убийство Морозова, опять же, «возможно, предположительно» – это реакция общества на узаконенный беспредел «бандитов в погонах», о которых мы так много слышим в последнее время! – Иван склонился и зачитал текст с экрана: «Узаконенный беспредел насильников, воров и коррупционеров, пьяных стрелков в супермаркетах и убийц за рулем, о которых мы постоянно слышим благодаря качественно новому уровню работы журналистов». И еще, – Иван перелистнул статью вниз, – «Такая реакция только показывает, что чаша терпения переполнилась».

– Мы приняли меры.

– Меры? Интересно, какие меры вы приняли? Мы говорим об утечке квалифицированной информации.

– Я с вами совершенно согласен, – эхом отозвался Ком. – Вопрос в том, что теперь делать.