И в беде мы полюбим друг друга

И сразу невольно скривилась. Во-первых, из-за кофе: он горький. Во-вторых, из-за передачи. На нее пригласили семейные пары и задавали им якобы смешные вопросы, выясняя, насколько они любят друг друга, насколько близки или хотя бы насколько притерлись друг к другу. Казалось бы, не передача, а настоящий клад для отчаявшейся холостячки, не так ли? Я смотрела на пары, которые несли пошлятину о своих чувствах, откровенничали о сексе, безуспешно старались выглядеть симпатичными, сюсюкали, смеялись над своими же шутками, делали чмоки-чмоки и смотрели друг на друга такими глазами, что мое одиночество могло показаться подарком судьбы. Меня на кушетке просто скрючило: и это любовь? Да не может такого быть! Она не может иметь ничего общего с этой пошлятиной, банальностью, приспособленчеством, непроходимой глупостью и набором стереотипов.

Я тут же устыдилась собственной злобности и постаралась смягчить свои слишком резкие суждения, подобрав им оправдания:

Я же этих людей не знаю, мне неизвестны их мотивы, напрасно я их осуждаю. (Я как бы выразила сочувствие, чтобы простить себе свою злость.)

Они так жалко выглядят из-за формата передачи, телевидение воздействует на людей как алкоголь: они глупеют (правдоподобно, но недоказуемо).

Досада сделала тебя желчной, ты видишь все в черном свете (обвинение предъявлено мне, это неправильно).

Судя по последним данным, тебе ничего подобного не грозит, потому что ты никого не интересуешь (реалистично и потому особенно обидно).

Я все никак не могла расстаться с этой последней мыслью, а тем временем ерунда кончилась, и началась моя любимая утренняя передача. Одна из самых моих любимых, и на то есть две причины.

Первая – атмосфера добродушия и веселья, которую создают участники. Мне нравится воображать, что я тоже одна из них. Я знаток своей темы, отлично и убедительно говорю, вижу, как завоевываю симпатии телезрителей меткими замечаниями, блещу чувством юмора, им нравится, какая я умная. И тут же мои умные мозги уничтожают чудную фантазию, подсунув ехидный вопрос: о чем это ты там будешь рассуждать, если ничего-то ты не знаешь, ни в чем не разбираешься? Разве что в одинокой жизни. И что? Этого мало? Я могла бы рассказать о трудностях одиночества, о надежде встретить свою любовь, о печальных опытах, которыми пестрит жизнь тех, кто пытается от него избавиться. Тема, возможно, невеселая, но я подавала бы ее с юмором, с простодушной непосредственностью… Потому что уверена: чувство юмора у меня есть… А вот непосредственности, которая помогла бы другим его заметить, нет.

Вторая причина – обаяние ведущего. Ему лет шестьдесят (а может, семьдесят?). Элегантный, образованный, остроумный, я последнее время только о нем и думаю. Конечно, я знаю, что любому, кто не угнетен чувством эмоционального одиночества, покажется странным мое увлечение человеком, который настолько старше меня. Но для меня разница в возрасте представилась вдруг как раз особым достоинством. Я своей внешностью не привлекаю внимания ровесников (может, виной всему отсутствие стиля, или, может, отсутствие индивидуальности, а может, и того и другого вместе), и поэтому я подумала: а что, если у меня будет больше успеха у человека постарше, не такого притязательного (потому что он уже не пользуется былым успехом), которому придаст цены в собственных глазах присутствие рядом гораздо более молодой женщины? Уверена, что все женщины в моем положении оценили бы эту ситуацию именно так (во всяком случае, те, кто чувствует себя особенно безнадежно).

В общем, приходится иметь в виду следующее: тридцатилетних мужчин привлекают двадцатилетние красотки без морщинок и мыслей о биологических часах. Стало быть, у тех, кто, как я, покинул зеленую лужайку юности и оказался на нейтральной территории по части любовных привязанностей и секса, остается две возможности.

Завышать ценность собственной зрелости среди юнцов, которые ищут приключений, притворяться женщиной-вамп и быть игрушкой в руках мальчишек, не сумев найти полноценного партнера.

Или предоставить свою относительную молодость мужчине в возрасте, ностальгирующему по искусству соблазнять.

Два диаметрально противоположных выхода, с совершенно разными мотивациями, а значит, и с совершенно разными взаимоотношениями.

В первом случае: ни крупицы романтики, безудержный секс и никакого будущего. Во втором: возвышенные отношения, романтизма хоть отбавляй, секс ограниченный и никакого материнства.

Но если говорить честно, я недостаточно раскованна, чтобы стать игрушкой набирающего опыт подмастерья, но и еще недостаточно отчаялась, чтобы мириться с возрастными особенностями пожилого партнера: переменами в настроении в зависимости от приливов и отливов мужественности, запахом туалетной воды прошлого поколения (вроде «Олд Спайс» или «Ветивера»), похоронами друзей, а позже – проблемами с капризной простатой и поиском дома для престарелых с симптомами Альцгеймера.

Любуясь пиджаком из твида на любимом телеведущем, я взглянула на часы внизу экрана и… поняла, что слишком долго блуждала в лабиринте нерешительности. Я уже опаздывала. А значит, первая проблема решена: я успею только быстренько ополоснуться, а затем надену блузку, костюм и побегу бегом вниз по лестнице.

* * *

Только я закрыла за собой входную дверь, как господин Бодрю распахнул свою. Новый знак, что сегодня Вселенная против меня.

– Мадемуазель Алина!

Я не стала напоминать ему, как меня зовут, постаравшись как можно вежливее от него избавиться.

– Извините, пожалуйста, но я…

– А вы знаете, что вчера случилось?

– Нет, но…

– Грабители проникли к одинокой женщине, избили ее и ограбили.

Господин Бодрю превратил свою паранойю в хобби и посвящает ему все свое свободное время (а его у него в достатке, поскольку он пенсионер), ему очень хочется, чтобы соседи считали его знатоком по части всевозможных опасностей и умения их избегать. Целыми днями, а возможно и ночами напролет – я так думаю – он читает про преступления, нападения, ограбления, изучает опасности, прикидывает, может ли стать их жертвой, изыскивает средства защиты. Он составил список людей, которые могут посягнуть на его жизнь и уж точно на его душевный покой. На первом месте среди них «чужаки» (это те, с кем он не знаком), затем «проходимцы» (это молодежь), «обдолбанные» (молодые французы), «дилеры» («понаехавшие»), «коммунисты» (все левые), «сборщики налогов» (они все подкуплены грязными политиканами). Он ощущает себя главной добычей приспешников зла и превратил свою квартиру в бастион с бронированной дверью («сувальдный, сейфовый замок и еще один с двойным запором», – объяснил он мне). Но как добросовестный солдат он желает распространить защитную зону на весь наш дом. И наша задача – укреплять свои «линии защиты», «принимая во внимание его советы» и «отдавая должное его опыту». Соседи делают вид, что слушаются его, пропуская мимо ушей его обличительные речи (здравый смысл нам всем подсказывает, что с сумасшедшими лучше дружить, особенно если в руках у них оружие).

– Смотрите, что я на днях приобрел, – объявил он мне, показывая старинный пистолет.

Его «стратегия защиты» включала в себя и вооружение: в основном коллекционные экземпляры. Маленькие голубые глазки Бодрю ласково смотрели на пистолет, и каждая морщинка лучилась счастьем.

– Это модель 1833 года, национальной мануфактуры Шательро. Конечно, не самое эффективное оружие сегодня, но вполне способно опрокинуть негодяя на ковер. Пока, разумеется, не действует, но после починки будет как новенький. Возьмите, подержите в руках, полюбуйтесь, какая работа.

– Очень красивый, спасибо, но, к сожалению, надо бежать…

– А-а, конечно, конечно, – пробормотал он огорченно. – Я понимаю… вы на работу. Но будьте осторожнее в метро! Становитесь обязательно возле двери. Крепче держите сумку. Я слышал, что у чужаков теперь вошло в моду вырывать у людей из рук сумки!

– Конечно, я буду очень осторожна, не беспокойтесь! Хорошего дня!

Я помчалась вниз по лестнице и столкнулась нос к носу с Сандриной, она как раз проверяла почтовый ящик. Она кивнула мне с улыбкой, ожидая от меня улыбки в ответ.

– Привет! Прости! Опаздываю!

– Понимаю, – отозвалась она все с той же милой улыбкой.

Неужели сразу смирилась и не попытается меня задержать? Зная, какая она настойчивая, позвольте не поверить. И я не ошиблась.

– Что делаешь сегодня вечером? – крикнула она мне вдогонку, когда я уже закрывала дверь.

Сандрина – моя соседка, которая стала подругой. Хотя вообще-то я назвала бы ее скорее «подругой по несчастью». Она тоже одинокая и лет на пятнадцать старше меня. Сандрина часто зовет меня провести вечерок по-дружески или пойти куда-нибудь выпить по рюмочке. Она не раз всерьез меня выручала, когда я просто сходила с ума от одной только мысли, что опять останусь один на один с телевизором. Я благодарна ей за участие, но признаюсь как на духу, что иногда просто видеть ее не могу, потому что стану в точности такой же, если в ближайшие годы в моей жизни ничего не изменится. Сандрина оставила надежду встретить свою любовь и сосредоточилась на мелких радостях, которыми подпитывает себя день за днем: покупает себе пирожные в дорогой кондитерской, ходит на премьеры фильмов в кино, читает романы Марка Леви, как только они выйдут. Поэтому, когда я способна сама справиться с депрессией, я избегаю встреч с Сандриной.

– Еще не знаю! Обсудим позже, я опаздываю.

– Приходи ко мне! У меня на ужин будут вкусняшки, мы чудненько посидим за теликом!

«Чудненько посидим за теликом!» У меня чуть слезы не брызнули!

– Посмотрим… Я тебе позвоню.

– Да ты послушай! Я еще не решила, что будем смотреть, но уж точно супер-пупер для двух кисонек, тем более что погода шизанутая.

Сандрина застряла на жаргоне своей молодости, так что мне порой приходится на секунду задуматься, прежде чем до меня дойдет, что она имеет в виду.

Мне бы ей сказать, чтобы не напрягалась, но я смалодушничала.

Сандрина ходит на работу. Работает в архиве какой-то организации и по восемь часов в день раскладывает по полкам документы, которые получает по электронной почте. В качестве единственного коллеги у нее жалкий инвалид Андре, человек очень веселого характера, который достает ее своими шутками. Сандрина женщина солидная (не хочу называть ее толстухой, потому что сама она считает, что своим весом обязана склонности к эпикурейству). Она не красится и одевается кое-как. Посмотришь на ее балахоны – и сразу понимаешь, что в одежде она прежде всего ценит удобство. Вообще-то это тоже у нас общее, мне тоже нет дела до окружающих, что бы они там обо мне ни думали. Хотя, конечно, я не ношу легинсы, как она (хотела бы я, чтобы кто-нибудь мне объяснил, почему толстые женщины считают, что штанишки в облипку выглядят на них эстетично), не ношу расклешенные джинсы и уж, конечно, не ношу футболок с шутливыми надписями (типа «Каждой работе свое пиво», «Сегодня не могу, сегодня плаваю»). Мне повезло, потому что я ношу именно то, что мне положено носить у нас на работе. Так сложилось, что ассистентки секретарши ходят в классических костюмах и скромных блузках, так что мне не страшны никакие модные выверты. Я ношу «смирительные костюмы», как сказала мне как-то Далия, чья поразительная непосредственность может сравниться лишь с ее же простодушием.

В общем, наш дом – своеобразный паноптикум, источник бесценного материала для антропологов, социологов и психоаналитиков, исследующих «поведенческие отклонения городского населения».

* * *

Метро.

Я научилась ценить получасовое погружение в хаос парижской фауны. Поначалу, когда я только приехала в столицу, я сосредотачивалась на толчках, недовольных лицах, проявлениях агрессии, телесных запахах, и каждая поездка была для меня опасной и неприятной. Но привычка взяла свое, и я стала использовать свои полчаса в метро на то, что мне лучше всего удается: на собственные фантазии и наблюдение исподтишка за окружающими, на попытки разгадать, как они живут, представить себе их радости, заботы, их квартиры. Я еду и беру в долг чужие жизни. Если я вдруг вижу перед собой симпатичного мужчину, то позволяю себе внедриться в его вселенную. Сажусь напротив него в ресторане, в горном шале, в центре райского острова или обхожусь обстановкой попроще, просто прихожу к нему в квартиру, и мы с ним разговариваем или… занимаемся любовью (но это случается редко, моя паранойя быстренько наводит меня на мысль, что окружающие догадываются, о чем я думаю). И еще я обычно думаю, что в один прекрасный день кто-нибудь из них меня непременно окликнет (свидетельство натужного оптимизма: до сих пор меня окликали только бомжи и музыканты со шляпой). И еще я сравниваю себя с другими женщинами в вагоне. Неужели я менее привлекательна, чем вот эта сорокалетняя женщина в полном расцвете сил? Не может быть, чтобы фигура у меня была хуже, чем вот у той девушки с лукавыми глазками? А если бы у меня был вот такой рот? А такая грудь?.. А такая манера держаться?..

Сравнения вообще-то редко оказываются в мою пользу.