И в беде мы полюбим друг друга

И в беде мы полюбим друг друга
Тьерри Коэн

Поединок с судьбой
Алисе тридцать. Она замкнута, не уверена в себе и ужасно одинока. Когда она находит на пороге своей квартиры розу, оставленную тайным поклонником, ее жизнь меняется. Не веря сама себе, Алиса начинает осторожно раскрываться, но ее воздыхатель не спешит встречаться с ней лично.

Узнав, кто именно оказывает ей знаки внимания, Алиса не сможет даже представить, как эта неожиданная и удивительная история изменит ее жизнь и ее саму навсегда.

Тьерри Коэн

И в беде мы полюбим друг друга

Ади,

осветившей наш мир улыбкой

Thierry Cohen

ET PUIS AU PIRE ON S’AIMERA

Copyright © Plon 2020 Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Кожевникова Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

Всем нам хочется прожить свою жизнь как роман, стать одновременно и автором, и главным героем: необыкновенным, неповторимым, достойным всеобщего восхищения.

Однако большинство из нас, возможно, из-за нехватки воображения, а может быть, отсутствия волевого начала, остаются до конца своих дней всего лишь читателями тех строк, что выписывает судьба на предназначенной им странице.

При этом всех нас втайне мучает один и тот же вопрос: когда дело дойдет до самой последней строки, можно сказать, до конечной точки, какой все-таки окажется наша история? Мы будем ею довольны? И что же в итоге мы прожили? Возвышенную историю любви? Или пошлую интрижку? Трагедию? А может, рассказ о пути к успеху? Что же у нас получилось: великое произведение или заурядная банальность?

Это роман о женщине, которая была лишь читательницей своей жизни. Она следила за своей историей, и, когда переворачивала страницы, у нее дрожали руки в предвкушении очередных горьких обид.

А история приняла такой невероятный оборот, что никакой автор и вообразить себе не мог ничего подобного. История потрясала всех, кто становился ее очевидцем.

Я был одним из них, и мне захотелось на основе живых свидетельств записать эту историю.

Я старался верно передать события. Хотел воздать должное Алисе.

Этот роман – ее роман.

Роман о ее необыкновенной любви.

Часть первая. История Алисы

Алиса

Обычное мое утро. С трудом выпутываюсь из темного сумбура снов – мучительно загадочных, непонятных мне картин – отделяюсь от смуты своего подсознания. Ощущение неодолимой усталости. Кажется, каждый мускул налился свинцовой тяжестью и не позволяет мне оторваться от постели.

Вдруг забрезжил вспыхнувший внутри огонек. Я стараюсь его приблизить. А что, если сегодня? Нет. Пустое воображение. Все опять сведется к безнадежной обыденности: день будет точь-в-точь как вчерашний, без всяких обещаний.

«Еще одно утро, никчемное утро…»

В смуту мыслей ворвалась песня Гольдмана[1 - Гольдман, Жан-Жак (р. 1951) – певец, гитарист, один из самых популярных французских авторов-исполнителей.]. Что поделать, я не режиссер собственной жизни, но по крайней мере сама выбираю саундтреки. Каждую минуту, каждый мой день сопровождает мелодия, куплет, микс от диджея, затаившегося в глубине моего мозга. Слова и музыка сливаются с волнами переживаний, придают им смысл, не позволяя уйти неведомо куда или просто остаться незамеченными. Это мой дар? Наваждение? Или следствие социальной ущербности, которая мешает мне находить свои собственные слова для определения происходящего? Неужели у меня одной такая способность? Не могу сказать, не знаю. И не знаю, можно ли у кого-то спросить об этом и не прослыть при этом двинутой. Мне бы не хотелось, чтобы люди, которые и без того считают меня не совсем нормальной, окончательно убедились, что я – того… В общем, снова утро… Никчемное утро.

Лежу, распластавшись как медуза. (Кого мне обманывать? Соблазнительные позы в постели для киноактрис. Ну, может быть, для женщины, у которой недавно появился любовник и она не хочет посвящать его в свои утренние заморочки, а для любой обычной женщины главное утром – это комфорт, ей не до соблазнов.) Я лежу и смотрю в потолок, надеясь, что на белом экране мелькнет обещание, пожелание, а может, воспоминание, которое придаст мне сил, очень нужных для того, чтобы заставить себя выбраться из кровати.

Нет. Моя жизнь и на этот раз кажется мне пустой затеей бездарного режиссера.

Героиня:

Алиса, тридцать три года, одинокая, не красавица, но и не пугало, в общем, самая… обыкновенная… Работа – отстой, спутника жизни нет, надежды на перемены отсутствуют.

Синопсис:

Погода скверная. На работе Алису ждет кипа документов, которые приготовил ей хам-начальник. Алиса, скромная улиточка, которой сидеть бы и сидеть в своей раковине, будет терпеть его хамство, глотая слезы. Пообедает одна у себя на рабочем месте, а вечером, усталая, недовольная, доберется до дома, приготовит себе ужин на скорую руку и будет жевать, тупо уставившись в телевизионную передачу.

В общем, «снова утро без толка и смысла».

Как обычно, мне нужно время, чтобы снова вписаться в окружающую действительность, чтобы заработали автоматические привычки, и я отправилась в душ, оделась, позавтракала и вышла на улицу. Это время я использовала для размышления (а размышление сводилось к одним и тем же вопросам без ответов, благодаря которым я снова и снова убеждалась, что мне никуда не деться от тоскливого уныния). Я думала: когда же я проворонила свою жизнь? Или партнеры по игре в покер были с самого начала обманщиками и сразу подсунули мне паршивые карты? А может, шанс у меня все-таки был, но я стала жертвой собственной неспособности войти в игру? Тридцать три года – это конец всем надеждам? Или не всем?

В океане скорби передо мной мерцало одно утешение – мой завтрак. Пухлая булочка, на которую я намажу толстый слой нутеллы: ее воображаемый запах наполнял рот слюной, возбуждал восторг в желудке и приказывал рукам и ногам немедленно вылезти из кровати. Заводская сдоба, паста на пальмовом масле… Нет, мой рацион вовсе не образец здорового питания. Я предоставила борьбу с вредной едой убежденным поборникам ЗОЖа и праздным дамочкам, любительницам словесных баталий. «Пищевой комфорт» – последний утешительный островок, за который я цепляюсь. Ок, признаю свою вину.

Ну вот, мне удалось отодрать себя от кровати, и я отправляюсь в ванную.

В ванной застываю в раздумье над умывальником, не в силах решить: лезть ли мне под душ или просто немного ополоснуться над раковиной? Беда моей жизни состоит еще в том, что самые незначительные вопросы обладают для меня той же степенью важности, что и те, от которых всерьез зависит мое существование (вот она, причина моей социальной косности и еще причина той эмоциональной пустыни, в которой я сохну).

Отражение в зеркале вконец меня доконало. Спрашивается, ну кому захочется проснуться рядом с такой женщиной? Но если ночью спалось так тревожно, как не стать похожей на портрет Пикассо? Думаю, все женщины пугаются, взглянув на себя утром в зеркало. А как иначе? Может быть, не настолько, конечно, но все-таки. И звезды в том числе. В фильмах Линдси Лохан, Моника Белуччи, Софи Марсо и всякие там Скарлетт Йоханссон появляются из-под шелковой простыни свежие и прекрасные, но я-то знаю, что в реальной жизни они испытывают точно такое же разочарование. Знаю, потому что читала статью в интернете о том, как выглядят звезды до вмешательства опытных гримеров, специалистов по свету и гениев фотошопа. И признаюсь без всякого стыда, эти фотографии послужили мне большим утешением. С виноватой улыбкой я смаковала каждый недостаток. Во мне не клокотала мстительная ревность, помогающая в романах и фильмах закомплексованному мужчине развенчать богиню, увидев в ней взбалмошную пустышку (конечно, потому что он никогда не нравился красавице, о которой мечтал). (Мнение глубоко субъективное, потому что сама я никогда ни о ком не мечтала, разве что, когда мне было двенадцать, – о консьерже в нашем доме). Нет, я смотрела с пристальным любопытством на фотографии красивых, богатых, уверенных в себе женщин, невест или жен потрясающих актеров, которым все же были знакомы разного рода неприятности. Короче, они такие же, как мы с вами! Синяки под глазами, морщинки, заломы на коже от подушки!

Утешившись своей глубокой мыслью, я вновь занялась все еще нерешенной проблемой: так под душ или ополоснуться? И доверилась течению событий, собравшись сначала выпить чашку чая за любимой телепередачей, а потом уж решить в зависимости от того, сколько останется времени.

Так что я отправилась на кухню.

И там я обнаружила предупреждение, что этот день будет еще хуже, чем предыдущий: у меня закончился чай.

Я с сомнением уставилась на капсульную кофемашину, которой пользовалась до этого только один раз, угощая эспрессо приятельниц, которые мне ее и подарили. Я сказала «приятельниц», а не «подруг», потому что подруги никогда бы не сделали мне такого подарка: я не люблю кофе. И уж тем более не люблю магазинчики-бонбоньерки, где продавщицы раболепствуют перед вами, потому что вы платите за эти капсулы бешеные деньги, в глубине души понимая, что вас разводят. В общем, эти кофемашины одно из пяти вопиющих свидетельств легкомыслия нашей эпохи. А четыре других? Пожалуйста. Стремление выложить всю свою жизнь в соцсети. Глупые реалити-шоу по телевизору. Макаронс как главный десерт всех времен. Зумба и пилатес как виды спорта, жизненно необходимые всем женщинам.

Относительно дружбы у меня есть своя теория. Подарок на день рождения – настоящая лакмусовая бумажка, которая покажет, кто тебе подруга, а кто приятельница. (А если пришла без подарка, то вообще ни та ни другая.) Подруга голову сломает, лишь бы тебя порадовать, она будет искать то, что тебе понравится. Приятельница подарит в лучшем случае то, что САМА хотела бы получить, а в худшем позовет, например, во Фнак, Галери Лафайет, Сефору, Жифи или Ашан (выбор магазина сообщит вам много интересного о том, что она о вас думает): «не знаю, что тебе выбрать, так что выбери сама», прекрасно понимая при этом, что для того, чтобы найти что-то приличное на предложенную сумму, нужно дожидаться как минимум третьей волны скидок.

Ладно, пропустим, по части дружбы я не большой специалист, у меня слишком мало подруг. Но зато я очень наблюдательная (наблюдательность свойственна застенчивым девушкам, а еще интровертам, а еще одиночкам, а еще закомплексованным и заикам. Все, кроме заикания, имеет ко мне самое непосредственное отношение, но при неблагоприятных обстоятельствах меня может одолеть и оно).

Так вот, эту кофемашину, без которой большая часть человечества, кажется, уже не в состоянии обходиться (во всяком случае, та у которой достаточно средств на ее приобретение), мне подарили коллеги. На мои тридцать лет. Мне пришлось изображать удивление, когда я развернула бумагу. Удалось без труда. На меня и правда напал ступор: голос пропал, глаза распахнулись, а потом я пролепетала «спасибо, спасибо» едва слышным голосом. Я включила машину, чтобы мои гостьи могли сполна ей насладиться, дать мне ценные советы, как лучше ей пользоваться, поделиться своим бесценным опытом по части капсул. То есть, извините, по части «кофейных коллекций». С тех пор она – королева на моей крошечной кухне: бесполезная, громоздкая, глубоко уязвленная в своем достоинстве. Я никогда не решусь продать ее через интернет из опасения, как бы мои изысканные коллеги по работе ее не опознали. Я прекрасно понимаю, что с таким же успехом Мэтт Деймон в один прекрасный день мог бы попросить меня выйти за него замуж, но все-таки не могу не представлять себе, что такая ситуация может случиться (и что мой любимый актер зовет меня замуж, я тоже себе представляю без труда). (У моих кошмаров и моих грез один и тот же источник – наивность.) Ну а если не заходить так далеко, то что скажут мои коллеги, если вдруг зайдут ко мне поужинать или выпить стаканчик и обнаружат, что их подарок исчез? Их визит – событие столь же маловероятное, как и все предыдущие, потому что были они у меня один-единственный раз и предлогом явился мой день рождения, а реальной причиной – появление в это время у меня в квартире кузена Джерри, серфингиста и фотомодели. Вообще-то он и был вдохновителем и организатором этого празднества. А заодно и главной звездой. Дальний-предальний родственник, который и словом-то со мной никогда не обмолвился, внезапно решил, что «классно» иметь родню с квартиркой в Париже, где «можно позависать два-три дня». Он устроился у меня на кушетке и прожил две недели, наслаждаясь плодами своих побед, пока я трудилась в офисе. Широта натуры сподвигла Джерри на организацию «шикарной вечеринки» в мой день рождения. У меня дома. Я отказалась сразу, но он выдвинул неопровержимый в его глазах аргумент: «Черт побери! Тридцатник! Надо праздновать!» Событие не показалось мне таким уж значительным. Я объяснила, что за цифры не держусь и не знаю никого, кто стал бы праздновать окончание десятилетия или начало нового. Тогда он разослал имейлы, эсэмэски и гордо мне заявил, что придет вот именно что тридцать человек. «Для тебя это будет прекрасный случай обзавестись друзьями», – заявил он мне. Я никогда не умела противостоять чужой решительности. Из-за того, возможно, что самой мне ее недостает, в моих глазах она становится необычной мистической силой, которой мне необходимо подчиниться, не задавая вопросов. Так что я одолела все внутренние сомнения, подумав: а почему, собственно, нет? Может, это и в самом деле будет здорово? Может, я и вправду с кем-нибудь познакомлюсь? Может, мне выпадет счастливый билет, и я встречу мужчину своей жизни? (Всегда легче забить голову лживой чушью, чем честно признать, что ты просто позорно струсишь.) Накануне вечеринки Джерри ждал меня у выхода из нашей конторы, собираясь зайти со мной за последними покупками, и пригласил заодно кое-кого из моих коллег, исходя из двух своих собственных, но взаимоисключающих критериев: с кем переспать и с кем выпить. Атлету с ангельской мордашкой отказать было невозможно. В общем, в свой день рождения я оказалась в толпе незнакомцев, танцующих у меня в гостиной, пачкающих обивку моего дивана и пребывающих в блаженном неведении относительно присутствия рядом с ними дамы, которая потратила немалую часть своей зарплаты на то, чтобы они беспрепятственно могли накачиваться спиртным и лопать бутерброды, которые вполне можно было заменить любой дрянью, до того быстро они кончились. Что до моих коллег, то они со мной заговаривали только когда хотели уточнить детали биографии моего драгоценного родственника. Он потом переспал с Далией, а возможно, и с Кандис, и, вновь отправившись по дорогам славы и успеха, сразу же позабыл о них. После вечеринки я пробыла у них в подружках недели три или месяц, словом, ровно то время, пока они еще не потеряли надежду снова увидеть кузена Джерри. Вместе с надеждой они потеряли всякий интерес и ко мне, после чего мы опять стали коллегами по работе. Так закончился этот кошмарный эпизод моей жизни, красноречиво, впрочем, свидетельствующий о моей извечной готовности побыть козлом отпущения.

Итак, значит, кофемашина… (Я знаю, я веду беседы сама с собой, такова неизбежная участь одиночек. И пока они ведут свои беседы мысленно, в этом нет ничего страшного. Но если заговорят вслух громким голосом, то рискуют познакомиться с людьми в белых халатах, которые наденут на них длинные рубашки и рукава завяжут за спиной.)

Этим утром она одна (кофемашина. Поясняю для тех, кто запутался в лабиринте моих пространных рассуждений) давала мне возможность выпить чашку чего-то горячего. Я быстренько сварила себе жиденького кофе, положила побольше сахара, намазала погуще нутеллу, чтобы компенсировать эту неприятность, и устроилась перед телевизором.