Пехотная баллада

– По-моему, он плохо видит без очков, – заметила Полли. – Зато очень вежливый.

– Значит, недавно в офицерах, – заявил Шкаллот. – Настоящие офицеры, они такие: «Эй, ты! Лопни твои глаза!» Кстати, вашего сержанта, старика Джекрама, я знаю. Он везде побывал. Кто не знает старого Джекрама? Он был с нами, когда нас замело под Ибблештарном.

– И скольких он съел? – под общий смех поинтересовался Маладикт. Ужин удался на славу, и вина осталось по стакану на каждого.

– Скажем так, вернулся он оттуда не тоньше, чем был, – ответил капрал.

– А Страппи? – спросила Полли.

– Я его тоже раньше не видел, – сказал Шкаллот. – Злобный мелкий сукин сын. Небось политический. Куда он делся, почему бросил вас тут? Нашел уютный уголок в трактире?

– Надеюсь, он не б-будет нашим командиром, – сказал Уолти Гум.

– Он? А с какой стати?

Полли пересказала события вечера. К ее удивлению, Шкаллот рассмеялся.

– Они снова пытаются избавиться от старика Джекрама! Вот умора. Помяни мое слово, десятка гавейнов и рупертов не хватит, чтобы выдворить Джекрама из родной армии. Его дважды судили военным судом, и оба раза он вышел сухим из воды. Вы знаете, что он спас жизнь генералу Фракку? Он везде побывал, все про всех знает, и связей у него больше, чем у меня, – а у меня неплохие знакомства, парни. Если Джекрам завтра решит отправиться с вами, он так и сделает, и никакой хилый руперт ему не помеха.

– А почему же такой человек ездит вербовщиком? – быстро спросил Маладикт.

– В Злобении ему разрубили ногу, рана загноилась, и Джекрам, старый хрен, укусил костоправа, который хотел на нее взглянуть, – ответил Шкаллот. – Он сам ее очистил с помощью меда и личинок, потом выпил пинту бренди, зашил рану и неделю провалялся в горячке. Говорят, генерал Фракк разыскал его и приехал, когда Джекрам был еще слишком слаб, чтобы спорить. Генерал велел ему год ездить вербовщиком и не стал слушать возражений. Даже сам Фракк не рискнул бы вручить Джекраму отставку, ведь однажды сержант протащил его на спине четырнадцать миль по вражеской территории…

Дверь распахнулась, и вошел сержант Джекрам, сунув обе руки за пояс.

– Не вставайте, парни, – сказал он, когда новобранцы виновато оглянулись. – Привет, Три Куска. Приятно видеть тебя почти целым и здоровым, ловкий ты плут. А где капрал Страппи?

– Я его весь вечер не видел, сержант, – ответил Маладикт.

– Он не заходил сюда с вами?

– Нет, сержант. Мы думали, он у вас.

На лице Джекрама не дрогнул ни один мускул.

– Понятно, – сказал он. – Слышали, что сказал лейтенант? Лодка отходит в полночь. В среду на рассвете нам нужно быть в низовьях Кнека. Постарайтесь поспать. Завтра будет долгий день, если повезет.

Он развернулся и вышел. Вой ветра прервался, когда дверь закрылась. «Нам нужно быть в низовьях Кнека», – мысленно повторила Полли. Один-ноль в пользу Шкаллота.

– Недосчитались капрала? – спросил Три Куска. – Теперь вот оно как, значит. Обычно ноги делают рекруты. Ладно, парни, вы слышали сержанта. Умывайтесь и ложитесь.

В казарме были умывальник и уборная, сооруженные кое-как, на скорую руку. Полли улучила минутку, когда они с Маникль оказались наедине. Она задумалась, как бы получше выразиться, но оказалось, что достаточно одного взгляда.

– Ты догадался, когда я вызвалась готовить ужин? – промямлила Маникль, пристально глядя на мох, выросший в раковине.

– Да, это наводило на мысль, – согласилась Полли.

– Многие мужчины умеют готовить! – горячо возразила Маникль.

– Да, но не солдаты и не с таким энтузиазмом. И без маринада.

– Ты кому-нибудь сказал? – спросила Маникль, краснея.

– Нет, – ответила Полли – в общем, не покривив душой. – Слушай, у тебя хорошо получалось, мне бы ничего и в голову не пришло, пока ты не сказала «елочки».

– Да, да, знаю, – шепнула Маникль. – Я научилась рыгать, ходить по-дурацки и даже ковырять в носу, но меня не так воспитывали, чтобы я сквернословила, как вы, парни!

Мы, парни, подумала Полли.

– Мы грубые распущенные солдафоны, – заметила она. – Либо ругайся – либо уходи. Э… а зачем ты вообще пошла на войну?

Маникль рассматривала сырую каменную раковину, как будто странная зеленая слизь и в самом деле очень ее интересовала. Она что-то пробормотала.

– Что-что? – переспросила Полли.

– Я ищу своего мужа, – чуть громче повторила Маникль.

– О боги. И давно вы женаты? – без задней мысли спросила Полли.

– Мы не успели… – пискнула Маникль.

Полли посмотрела на ее пухлую фигурку. О боги, боги. Главное – не терять головы.

– А ты не думаешь, что…

– Только не говори, что я должна вернуться домой! – сказала Маникль, резко оборачиваясь. – Там меня не ждет ничего, кроме позора! Я не вернусь! Я пойду на войну и найду его! И никто мне не помешает, Оззи! Никто! Так уже бывало, и все закончилось хорошо! Об этом даже в песне поется!

– О да, – сказала Полли. – Да. Помню.

Менестрелей нужно убивать.

– Кстати говоря, вот это тебе наверняка пригодится…

Она достала из сумки скатанные в трубочку шерстяные носки и молча протянула Маникль. Полли понимала, что рискует, но чувствовала некоторую ответственность за человека, который подчинился внезапной прихоти, не озаботившись планом.

По пути к своей койке она заметила Уолти Гума, который вешал маленький портрет Герцогини на крючок в облупленной стене, прямо над изголовьем. Он воровато огляделся, не заметив Полли в потемках, и быстро сделал перед портретом книксен. Вместо поклона.

Полли нахмурилась. Четыре. Впрочем, она почти не удивилась. Но у нее осталась только одна пара чистых носков. Скоро всему отряду придется надевать сапоги на босу ногу.

Полли умела определять время, глядя на огонь. Рано или поздно учишься угадывать, давно ли он горит. Поленья в очаге покрылись серым пеплом, но под ними рдели угли. Полли сообразила, что время подходит к полуночи.

Судя по звукам, никто не спал. Полли два часа пролежала на хрустящем соломенном тюфяке, глядя в темноту и прислушиваясь к движениям под своей спиной. Она бы вообще не стала вставать, но какое-то существо, скрытое в соломе, попыталось отодвинуть ее ногу в сторону. И вдобавок пришлось обойтись без одеяла. В казарме были одеяла, но Три Куска предупредил, что лучше их не брать, если не хочешь заразиться чесоткой.

Капрал оставил зажженную свечу. Полли перечитала письмо брата и еще разок взглянула на клочок газеты, подобранный на дороге. Слова обрывались, и Полли сомневалась, что все поняла правильно, но ей не нравилось само звучание. «Вторже» было особенно неприятно.

Она сохранила и еще один клочок бумаги. Полли была не виновата, это произошло по чистой случайности, когда она стирала белье Блуза, – разумеется, предварительно вывернув карманы. Всякий, кто однажды пытался расправить разбухшую и полинявшую бумажную сосиску, которая некогда была банкнотой, не захочет проделать это вторично. В кармане лейтенанта Полли нашла сложенный листок. Разумеется, не обязательно было его разворачивать, а если уж развернула – то не обязательно читать. Но некоторые вещи случаются сами собой.

Видимо, Блуз сунул письмо в карман рубашки и забыл, когда переодевался. Не было никакой необходимости перечитывать его теперь, но Полли, при свете свечи, все-таки это сделала.