– Ну, как вас встретил мой братец? – спросила Устинья.
– Известно, как нашего брата встречают хозяева, – со вздохом ответил Константин.
– А чайком не угостил?
– Даже не предложил нам сесть с дороги, – угрюмо произнес Константин. – Он сидел, а мы стояли, как солдаты. – И зло добавил: – Нужен нам его чай, мы с сынком сейчас пойдем в трактир и выпьем за свой трудовой пятачок.
Устинья горестно вздохнула, сунула сыну баранку, и Егор с отцом зашагали к трактиру…
Егор очень волновался перед поездкой в Москву. Страхи его одолевали всяческие. Боялся, что не справится, что опозорит не только себя, но и всю семью.
Отец, видя мучения сына, сказал:
– Ты, друг, это брось! Назад дороги все равно нет. Езжай и ни о плохом не думай. Все уж решено. Учись только и дядю слушай.
Вот и весь наказ.
Сборы в Москву были недолгими. Устинья завернула сыну с собой свежее белье, пару портянок и полотенце, дала на дорогу немного яиц да лепешек. Помолившись, присели по старинному русскому обычаю на лавку.
Провожать Егора должен был дядя Сергей.
– Ну, сынок, с Богом! – сказала Устинья и, не выдержав, горько заплакала, прижав сына к себе.
Глаза Константина тоже покраснели, будто он собирался расплакаться, но сдержался. Молча обнял Егора, похлопал по плечу и отвернулся.
До Черной Грязи Егор с матерью шли пешком. Раньше Егор здесь собирал ягода да грибы, а теперь вот неизвестно, вернется ли когда-нибудь сюда. Родные места вдруг стали ему неимоверно дороги. Захотелось еще раз обнять отца, взглянуть над дом, поболтать с Лешкой. Что теперь будет?
– Помнишь, как вот на этой полоске, около трех дубов, когда мы с тобой жали, я разрезал себе мизинец? – вдруг спросил Егор.
– Помню, сынок. Матери всегда помнят о том, что было с их детьми. Плохо поступают дети, когда они забывают своих матерей.
– Со мной, мать, этого не случится! – твердо произнес мальчик.
Внезапно начался дождь. Сначала он лишь накрапывал, затем ударил в полную силу. Егор и мать побежали к поезду.
Поезд медленно набирал ход. В вагоне было темно, лишь одна сальная свечка выхватывала из мрака угол. Деревья за окном и дома приобретали все более размытые очертания, по мере того как поезд разгонялся. Вагон был узким, пахло сыростью, и было прохладно.
Егор раньше никогда не ездил на поезде, даже железной дороги не видел. Огромный снаружи механизм, а внутри такой тесный и убогий, казалось, не принадлежал этому миру. Словно огромное фантастическое чудовище, поезд несся вперед, увозя мальчика в неведомые дали, от его родных, от его деревни…
Когда миновали станцию Балабоново, показались многоэтажные дома, подобных которым Егор тоже никогда не видел. Мальчик во все глаза смотрел на эти махины.
– Дядя, что это за город? – спросил Егор у пожилого мужчины, стоявшего у окна вагона.
– Это не город, паренек. Это нарофоминская ткацкая фабрика Саввы Морозова. На этой фабрике я проработал пятнадцать лет, – грустно сказал он, – а вот теперь не работаю.
– Почему? – спросил Егор.
– Долго рассказывать… здесь я похоронил жену и дочь.
– А кто такой Савва Морозов? – не мог скрыть любопытства Егор.
– Да вот такой предприниматель…
Мальчик видел, как побледнел пожилой человек и на минуту закрыл глаза:
– Каждый раз, проезжая мимо проклятой фабрики, не могу спокойно смотреть на это чудовище, поглотившее моих близких…
Мужчина вдруг отошел от окна, сел в темный угол вагона и закурил, а Егор продолжал смотреть в сторону «чудовища», которое «глотает» людей, но не решался спросить, как это происходит. Тем не менее Егор решил во что бы то ни стало узнать, кто этот таинственный человек, Савва Морозов.
В Москву поезд прибыл на рассвете. Вокзал поразил Егора, но еще больше поразила толпа народу. Все куда-то спешили, суетились, кричали, смеялись, возмущались. Толчея и давка, шум и гам. Все пихались и толкались, казалось, цель жизни этих людей в том, чтобы куда-то успеть. Егор ошалело оглядывался, не понимая, зачем все так несутся.
– Ты рот не разевай, – бросил пожилой мужчина, с которым разговаривал Егор. – Здесь тебе не деревня, здесь ухо востро нужно держать.
Наконец Егор с дядей Сергеем выбрались на привокзальную площадь. Здесь же располагался и трактир, возле которого, несмотря на ранний час, шла бойкая торговля сбитнем, лепешками, пирожками с ливером, требухой и прочими яствами, которыми приезжие могли подкрепиться за недорогую цену. Идти к хозяину было еще рано, и Егор с дядей решили отправиться в трактир. Вокруг было сыро и грязно, на дороге валялись пьяные оборванцы. В трактире громко играла музыка, Егор узнал мелодию знакомой песни «Шумел, горел пожар московский». Некоторые посетители, успев подвыпить, нестройно подтягивали.
После трактира Егор с дядей отправились на Большую Дорогомиловскую улицу и стали ждать конку. При посадке, в спешке и суете, поднимавшийся впереди по лесенке какой-то мужчина нечаянно сильно задел мальчика каблуком по носу. Из носа пошла кровь.
– Говорил тебе, смотри в оба! – сердито прикрикнул дядя Сергей.
А дядька сунул Егору кусок тряпки и спросил:
– Из деревни, что ли? В Москве надо смотреть выше носа, – добавил он.
Вокзальная площадь и окрестные улицы не произвели на Егора особого впечатления. Домишки тут были маленькие, деревянные, облезлые. Дорогомиловская улица грязная, мостовая с большими выбоинами, много пьяных, большинство людей плохо одеты.
Но по мере приближения к центру вид города все больше менялся: появлялись большие дома, нарядные магазины, лихие рысаки. Егор словно оказался в другом мире. Это уже не деревня, это место из сказки; оттуда же появился и поезд, который привез мальчика сюда, и мужчина, упомянувший про Савву Морозова, но так и не рассказавший всей истории. Егор был как в тумане, плохо соображал и был как-то подавлен. Он никогда не видел домов выше двух этажей, мощеных улиц, извозчиков в колясках с надутыми шинами, или, как их звали, лихачей, мчавшихся с большой скоростью на красавцах орловских рысаках. Не видел он никогда и такого скопления людей на улицах. Все это поражало воображение, и мальчик молчал, рассеянно слушая своего провожатого.
Повернули к Большой Дмитровке и сошли с конки на углу Камергерского переулка.
– Вот дом, где ты будешь жить, – сказал дядя Сергей, – а во дворе помещается мастерская, там будешь работать. Парадный вход в квартиру с Камергерского переулка, но мастера и мальчики ходят только с черного хода, со двора. Запоминай хорошенько, – продолжал он, – вот Кузнецкий мост, здесь находятся самые лучшие магазины Москвы. Вот это театр Зимина, но там рабочие не бывают. Прямо и направо Охотный ряд, где торгуют зеленью, дичью, мясом и рыбой. Туда ты будешь бегать за покупками для хозяйки.
Пройдя большой двор, Егор и дядя Сергей подошли к работавшим здесь людям, поздоровались с мастерами, которых дядя Сергей уважительно называл по имени и отчеству.
– Вот, – указал он на мальчика, – привез из деревни вам в ученье новенького.
– Мал больно, – заметил кто-то, – не мешало бы ему немного подрасти.
– Сколько тебе лет, парень? – спросил высокий человек.
– Двенадцать.
– Ладно, пусть мал ростом, зато у него плечи широкие, – заметил, улыбаясь, высокий.
– Ничего, будет хорошим скорняком, – ласково добавил мастер-старичок.
Это был Федор Иванович Колесов, самый справедливый, как потом убедился Егор, опытный и авторитетный из всех мастеров.
Отведя мальчика в сторону, дядя Сергей стал называть по имени каждого мастера и рассказывать про них.