Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги

Анатолию Ивановичу – шестьдесят. Сюда, в Кушку, он приехал в 44-м с фронта без правой руки. Тут долечился, тут остался работать, сюда к нему приехали мать и отец. Дети выросли тут, у границы. Дочь Лидия после учебы вернулась в Кушку учительницей. Сын Виктор стал лейтенантом, служит на одной из застав.

– Мы тут, в Кушке, все пограничники…

Шлагбаум, у которого служит Анатолий Иванович, поднимают довольно часто. Кушка – ворота в дружественную страну. В Афганистан тут проходят вагоны и автофургоны с машинами, удобрениями, пшеницей, сахаром, посудой и тканями, разным мелким товаром. Обратно вагоны идут груженные кожами, фруктами.

– Ну и, конечно, есть соблазн у разных людей провезти кое-что незаконное для собственной выгоды. Идут на всякие хитрости. Задача – эти хитрости разглядеть. Вот и вся моя служба…

Дом Анатолия Ивановича самый крайний к границе.

– Полторы тысячи шагов от порога до края страны…

Навстречу хозяину выбежал кот и стал тереться о ногу. Зеленел огород, сушилась на кольях посуда. Из трубы вился вечерний мирный дымок.

Домик у гор был самой южной жилою точкой нашей земли.

Фото автора. 27 мая 1976 г.

Очень важные две недели…

Окно в природу

Путешествие на верблюдах было лишь символическим. Шутили, фотографировались, проехали километра два, а потом – время дорого – сели на вездеходы и по барханам – в центр заповедника…

Две недели гостили в Советском Союзе американские биологи. Они побывали в Москве, в академгородке Пущино, в заповедниках под Воронежем и под Курском.

Эти снимки я сделал в Туркмении в заповеднике Репетек. Жара была беспощадная. Переносили ее легко, пожалуй, только верблюды. У людей, однако, был строгий регламент работы: заседали под крышей, лазали по барханам и саксауловым зарослям, находили минуты поохотиться с фотокамерой за животными. А поздно вечером, «когда солнце уплывало в Америку», дело доходило и до застольных речей.

Сотрудничество советских и американских ученых по изучению биосферы и охране среды обитания человека развивается, по мнению обеих сторон, вполне хорошо. На этот раз совместный симпозиум был посвящен созданию в разных зонах Земли так называемых биосферных заповедников.

Короткое пояснение… Существует несколько форм заповедности дикой природы. Одна из них – заповедники нашей страны. Другой пример – национальные парки в Америке. (Музеи природы, где исключается хозяйственная деятельность, но куда допускаются люди.)

Теперь возникла необходимость иметь в природе не только музеи, но и лаборатории, точнее сказать, некие «испытательные полигоны». Для этого в разных зонах Земли (Арктике, тундре, в лесах, степной полосе, в пустынях, горах) выделяются районы исследования. Тут будет изучаться нетронутая природа, а также влияние на нее «антропогенного пресса» – различных форм жизнедеятельности человека. Важно знать (и попытаться выразить в точных понятиях и величинах) влияние на природу, например, железной дороги, жилого массива, нитки нефтепровода, пастьбы скота. Для «точки отсчета» и всякого рода сравнений здесь выделяется «зона покоя» – тщательно охраняемый эталон природы. Предполагается, таким образом, утвердить научно обоснованные нормы хозяйственной деятельности человека без катастрофического разрушения природы. Задача эта нелегкая, непростая. Во избежание ошибочных выводов важно для каждой зоны иметь не один «испытательный полигон». Сходство природных зон территории США и нашей страны подсказало: работу надо вести параллельно, чтобы, сравнивая результаты, делать выводы без ошибок.

Поиску сходных районов исследования и обсуждению методов предстоящей работы и был посвящен только что закончившийся симпозиум. С советской стороны его возглавлял академик Владимир Евгеньевич Соколов, с американской – крупный лесовод-эколог Джерри Франклин.

В Репетеке я беседовал с доктором Франклином. Он убежден в необходимости совместных исследований и верит: развиваться они будут успешно.

Фото автора. 2 июня 1976 г.

Украшение неба

Окно в природу

Мы подъезжали к Кушке. Было раннее утро, но пассажиры уже стояли у окон. Дорога вела наш поезд мимо зеленых, еще не спаленных солнцем холмов. Низины между холмами и у дороги были заполнены красным разливом маков. Небо было сияюще синим, воздух – без единой пылинки. Но украшением утра были, конечно, птицы. Они сидели на телеграфных столбах, большие, небоязливые, библейски спокойные. Почти на каждом столбе. Я насчитал их четыре десятка и сбился, вернее, отвлекся, потому что в небе увидел вдруг птичий парад. Вороны, сипы, грифы, орлы и черные коршуны парили в небе. Глаз нельзя было отвести от плавного неспешного хоровода. Ни крика, ни взмаха крылом. Огромные птицы огромным числом висели в небе, описывая круги над какой-то привлекательной для них точкой.

Этой точкою была бойня. Двумя днями позже я приехал на склон холма и спокойно из-за укрытия мог наблюдать и величавый небесный парад, и пир хищников на земле.

Вряд ли в нашей стране есть еще место, где можно увидеть подобное зрелище. Хищные птицы повсюду теперь очень редки. Тут же, на юге Туркмении, в районе Бадхызского заповедника, птицы, парящие в небе или сидящие у дороги, – обычное зрелище. Обилие пищи (главным образом грызунов), спокойствие заповедника, удаленность этих земель от мест обитания человека сохранили тут множество видов пернатых хищников – от огромного грифа до маленькой пустельги.

К бойне у населенного пункта крупные хищные птицы собирались, как видно, всегда. Но в этом году запоздавшее лето с обилием влаги вызвало небывалое буйство травы. Непросто сверху увидеть в зеленых джунглях добычу, и потому птицы даже из очень далеких мест слетаются к бойне. Тут удается не только вблизи рассмотреть великанов, но даже и проследить их повадки.

Самыми первыми к падшей овце приблизились вороны. Они и в природе первыми бросятся на добычу. Они добьют обреченную жертву, если она еще движется. Им же при дележе всегда достанется лучший кусок. И никто в иерархии падальщиков этому не перечит – смелость и сметливый ум уважаются всеми, даже огромными грифами. Эти сильные птицы подступаются к жертве следом за вороном и ведут себя как хозяева – сила при дележе почитается. Белоголовые сипы – птицы тоже немалые, но силенок порвать, к примеру, толстую шкуру кулана у них маловато – ждут, когда грифы разделяют тушу, и тогда, вытянув длинные шеи, начнут потрошить жертву. Грифу и ворону попадает частенько живая добыча. Сип же – падальщик профессиональный. Он ждет чьей-нибудь смерти. Примерно раз в две недели судьба посылает ему обед. И если уж он добрался до пищи – ест жадно, шумно, дерется за каждый кусок.

Белоголовые сипы, грязно-белого цвета птицы-стервятники и черные коршуны образуют над тушей овцы кучу малу… И когда, кажется, ничего уже от овцы не осталось, с вершины холма «к столу» опустился орел-бородач. Его доля на этом пиру – сухожилия, кожа и кости.

Не слишком приятное зрелище – пир этой братии, но они благодетели жизни, санитарная служба природы. Хорошо налаженная служба. На большой высоте птицы парят над степью. Раздался выстрел – сейчас же летят на звук, знают, что можно чем-нибудь поживиться. Зрение у парящих (иногда невидимых снизу) хищников превосходное. Заметивший первым добычу, начинает быстро снижаться, а это сигнал для соседнего «патруля». С большой территории, наблюдая друг друга, птицы в считанные минуты собираются к жертве. Это может быть павший ягненок, погибающий старый кулан, ослабшие волк и лисица. Еще живую добычу добьют, но если она уже разложилась, помехи в том нет – любой микроб в кишечнике санитара погибнет.

Я покинул укрытие возле бойни, когда от овцы осталось лишь место, где ее бросили. Пировавшие отдыхали поблизости. Сидя на бугорках, они дремали, чистили перья, не обращая внимания на шелудивую собачонку, шнырявшую в поисках чего-либо. Но вся компания поднялась сразу, как только увидела человека. Взлетели первыми осторожные вороны, за ними, скрипя маховыми перьями, поднялось сотни полторы грифов, сипов, стервятников, коршунов, сарычей и орлов. Армада огромных птиц! Такое мне приходилось видеть лишь в Африке. Через минуту небо над головой разрисовано было темными силуэтами. Скользя по кругу, птицы поднимались все выше и выше. Скоро их можно было различить лишь в бинокль. Потом они все исчезли – у каждой в бугристой степи была еще скрытая жизнь. Где-то в укромных местах их ждали гнезда с птенцами, родительские заботы…

* * *

Проезжая по заповеднику, мы все время смотрели: не мелькнет ли где-либо гнездо? И наконец увидели, что искали. В десяти шагах от дороги единственный на большом пространстве кустик кандыма был придавлен огромным гнездом. С него взлетел сарыч, оставив на милость пришельцев трех белых пушистых птенцов. В обычное лето родитель спасал бы детей под крыльями от жары, но в этот день птенцы нуждались в тепле. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу. На попытку притронуться к ним ладонью, старший ответил щипком крючковатого клюва.

В обычное лето птенцов было бы пять. Теперь же и трех прокормить, как видно, не просто. Младший из братьев был хилым и прятался под живот старшего. В гнезде лежали три рыжих хвостика сусликов. Несомненно, первый кусок попадал в гнезде старшему. И родители поровну тут не делят – в трудное время пусть вырастает один, но сильный.

Птенцы сарыча.

Пока мы снимали трех сарычат, родитель без крика, но беспокойно делал круги над гнездом. Любопытно, что гнездо сарыча и куст кандыма под ним служили приютом не только хищникам. Огромная грубая шапка гнезда была нашпигована мягкими гнездами воробьев. Удивительно было видеть в этой степи воробьев, но еще необычнее было это соседство. Сарыч летает искать добычу за многие километры (возможно, летает кормиться и к бойне), но возле гнезда закон жизни запрещает охоту. И воробьи это знают отлично. Да что воробьи! Прямо возле куста были норы песчанок и норка суслика. Но и они чувствовали себя в безопасности под гнездом, в то время как наверху ждали пищи три сарычонка. А в небе плавала темная тень крупной птицы.

Фото автора. 20 июня 1976 г.

Приемыш

Окно в природу

Машина пылит по широкой равнине. И мы наконец их видим. Небольшой табунок. Бегут параллельно дороге споро и ровно как заведенные. Наши пути совпадают и можно дивиться выносливости этих не то лошадок, не то ослов. Поднятый шумом джейран уносится, еле касаясь земли. Они же не летят, они бегут по земле, тяжеловесные, но способные, кажется, без остановки одолеть всю эту степь, насколько бы она ни тянулась.

Наше соседство надоедает, и куланы включают скорость, какую на этой дороге машина развить не может. Мы видим мелькание по зелени розовато-песочных шкурок. Потом табунок силуэтом маячит на горизонте. И вот уже нет их. Когда-то куланов загоняли на лошадях. Но даже самая резвая лошадь догнать их не может. Лошадей меняли и гнали куланов до издыхания.

Сейчас на земле их немного, хотя когда-то они заполняли пространство на запад до Украины и до Урала на север. Их численность угасала, как свеча на ветру, по мере освоения равнин человеком. Человек отнимал у куланов водопои и пастбища, истреблял их самих ради мяса, жира и ради шкур, из которых получали превосходный сафьян. В начале века их видели из окон проходивших в Ашхабад поездов. В 30-х годах свечка готова была погаснуть – на самом юге Туркмении куланов осталось меньше двух сотен. Для их спасения осенью 1941 года был учрежден заповедник. Мера эта не запоздала. Число куланов перевалило теперь за тысячу. Но беспредельно стадо расти не может. Горячая степь заповедника прокормить и напоить может лишь эту тысячу с небольшим.

Живут куланы под защитой закона спокойно. У водопоев они собираются очень большими группами, а вообще живут табунками голов по десять – пятнадцать… (Бывают и одиночки.) Водит табун умудренная жизнью самка, а порядок в группе наводит самец. Встретившись, два табуна могут затеять драку, причем настолько азартную, что теряют чувство опасности. Этим и пользовались когда-то охотники, нагоняя табуны друг на друга – в междоусобных схватках куланы забывали о главном враге и становились жертвой его.

Непуганые куланы спокойно пасутся, и подойти к ним можно метров на триста. Я наблюдал их и с более близкого расстояния. Спор: «с лошадью или с ослом состоит в родстве этот степной бегун?» разрешается в пользу осла, как только услышишь куланий рев. Однако осел, оказавшись рядом с куланом, выглядит низкорослым, забитым, покорным. Кулан же полон достоинства, силы и дерзости, если даже и оказался в загоне у человека. На поле он – полный хозяин степей. Сила его уважается. Собака при овечьей отаре бросится догонять волка, но робко подожмет хвост и даже не гавкнет, если отару невзначай потревожат куланы.

Рождаются куланята готовыми к тяготам жизни. На второй день малыш уже мчится вместе со всем табуном. Конечно, выносливость маловата, малыш отстает. Мать-куланиха его опекает. Но если опасность очень уж велика и табун бежит в панике, малыш остается и становится легкой добычей волков, гиены и даже больших хищных птиц.

В природный механизм, регулирующий численность животных заповедника, люди стараются не вмешиваться. И все-таки каждое лето из степи привозит кто-нибудь осиротевшего куланенка. На этот раз малыша в заповедник привезли пограничники. И я был свидетелем смешной, трогательной и драматичной одновременно сцены усыновления малыша.

Молоко коровы для кулана неподходяще. Выжить он может, только питаясь молоком ослицы. (Вот оно, родство-то!) Кормящую мать-ослицу и стали искать. «Найти ее много труднее, чем даже купить мотоцикл «ИЖ-планета», – сказал директор заповедника Иван Семенович Сух, но все же уселся на день у телефона. Нашел! Где-то за сто пятьдесят километров от заповедника жила кормящая мама. За ней послали грузовичок и в кузове привезли в заповедник. Вид у ослицы был невеселый. Но главные огорчения были у нее впереди.

Ослицу отвели на лужок и привязали к надежному колышку. Потом надели на голову ей мешок, предварительно вымазав ноздри какой-то резко пахнущей жидкостью. Таким образом, ни видеть, ни чувствовать запаха кормилица не могла. И сразу же подвели куланенка.

Приемная мать, понуро стоявшая на приколе, ему вовсе не приглянулась. И он прижался к ногам лаборантки, кормившей его до этого из рожка. Однако сдоенное в ладонь молоко куланенку понравилось. И, когда мордочку его силою подтянули к набухшему вымени, он сразу понял, что ему следует делать. Но ослица мгновенно почувствовала, что вовсе не кровное чадо припало к ее соскам, и поддала копытами так, что куланенок мячиком отскочил в сторону. Эту крайнюю степень протеста учли – под рукою была веревка.

Ослице крепко связали ноги. И опять подвели куланенка… Снимок передает драматизм положения: куланенок признал приемную мать, но мать никак не хочет признать чужака. Вот в этой покорной, полной отчаяния позе ослица стояла два дня. Куланенок припадал к вымени, терся о ноги ослицы, лизал ей шею, словом, вел себя, как подобает вести любящему, кроткому сыну. А ослица страдала… Но на третий день мы увидели, как она уже нежно ласкала приемного дикаря. В загоне царили мир и любовь. Усыновление состоялось!

Так повторяется каждое лето. Куланята, воспитанные в неволе, вырастают крепкими и здоровыми. Три из них носились в просторном загоне. Выраставший вместе с куланами ослик тоже резвился, но куда ему было до стройных и сильных красавцев диких кровей!