Письма подруге

Письма подруге
Вероника Петровна Якжина

Джесс молода и красива, успешно управляет семейным мотелем вместе с любящим и заботливым мужем. Но все ли в ее жизни так гладко, как может показаться на первый взгляд? Рак грозится забрать ее жизнь в ближайшие месяцы, а неосуществленные мечты юности терзают душу.

Разрываемая сомнениями, в момент глубокого отчаяния она встречает Джинна, исполняющего желания. Познание неизведанного, вызов смертельному приговору, новые яркие эмоции и шквал чувств – все это рушит иллюзию идеальной жизни и помогает сбросить розовые очки.

Сможет ли она отделить зерна от плевел и разобраться, что в ее жизни истинное, а что – ложь?

Вероника Якжина

Письма подруге

Глава 1

– Господи, ты когда-нибудь перестанешь так делать?

Эд процедил слова сквозь зубы, стараясь скрыть раздражение. Безуспешно.

– Конечно, перестану. Умру и сразу перестану, – весело ответила я и быстро откусила край печенья, который только что обмакнула в кофе.

Его всегда злит, что я так делаю. Но я не перестаю. Каждое божье утро на протяжении почти двенадцати лет мы спорим, должна я макать печенье в напиток или нет. Я отказываюсь отречься от любимой с детства привычки. Он отказывается смириться с ней.

Моя фраза про смерть заставила его лицо побелеть – не то от страха, не то от злости. Я уже давно перестала понимать мужа.

– Брось эти шуточки. Ты не умрешь.

– Вот сегодня и узнаем.

– Джесс…

Я остановила его, подняв ладонь. Не хотелось опять выслушивать утешительные речи. Надоело.

Нам предстоит третья поездка к моему онкологу. Сегодня он наконец скажет, была ли та опухоль, что мне удалили несколько недель назад, злокачественной. Не понимаю, неужели так сложно это определить? Мне уже плевать, какой ответ, лишь бы что-то конкретное.

Мне поставили меланому – рак кожи – четыре года назад. Мы с Эдом сразу ударились в лечение. Операция, курс химиотерапии, таблетки горстями. Он сказал, что сделает все, чтобы вытащить меня. Что не отдаст меня какой-то там болезни. Мило, правда? Тогда это еще казалось мне милым, дорогая Подруга. И мы справились. Ремиссия, довольно длительная, мы и думать забыли об этом всем. Как будто я просто перенесла простуду.

Но болезнь вернулась. Я маюсь изо дня в день, не зная, чего ожидать. Док говорит, что если то, что из меня вырезали – злокачественное, то нам нужно готовиться к рецидиву. Если он уже не настал и лишь сидит в засаде. Нет ничего хуже этого неведения.

После моего… исцеления что-то изменилось во мне. Иначе смотрю на мужа. Будто на кого-то постороннего. Я словно где-то далеко, даже когда Эд сидит рядом за столом с неизменной газетой. Зачем вообще в этом городишке газета? Еще и ежедневная? Как будто здесь происходит что-то, что заслуживает внимания. Но каждое утро он ворчит на мое печенье, глядя поверх свежего номера.

Знаешь, Подруга, порой смотрю на него и не понимаю – как могло случиться так, что я вышла за него? Я не рассказывала тебе нашу историю? Давай расскажу.

***

Ты, конечно, помнишь, что мой отец в наследство от своего отца получил мотель. «Санрайз» – лучший мотель в Скарборо, округ Кемберленд, штат Мэн. Папа с мамой были очень счастливы. Они были вместе с ранних лет, успешно вели совместный бизнес и воспитывали замечательную дочурку Джессику.

Вот только девочка выросла и не захотела всю жизнь посвятить паре десятков комнат и местности, которую к двадцати годам знала наизусть. Мне хотелось большего. Я хотела жить в мегаполисе, каждый день ходить по бесконечным улицам с незнакомыми людьми, которых вижу первый и последний раз – лишь в эту самую секунду. Я хотела встречать новый день, не зная, что он мне принесет. Хотела, чтобы каждая минута была приключением, была наполнена выживанием в огромном жестоком городе.

Я собиралась уехать. В двадцать лет ничего не боишься, весь мир тебе по плечу, корни совсем не глубоко цепляются за землю, на которой ты вырос. Они в одно мгновение способны превратиться в крылья, которые унесут тебя на край света или в самое его сердце, стоит только пожелать.

И я желала. Ох, Подруга, как сильно я этого желала! Мое сердце уже было там, в городе, где один лишь Центральный парк больше всего нашего городишки.

Папа не хотел меня отпускать. От своих постояльцев за несколько десятилетий он слышал сотни страшных историй о том, что делает большой город с молодыми девушками. Порабощает, превращает в игрушки богачей, проституток, наркоманок, рабынь. Пережевывает и выплевывает, высосав силу, красоту, молодость, жажду жизни. Никакие слова и обещания не могли переубедить папу. Что там говорить, даже его вера в мою уникальность не была способна на такое.

Отец был красив, как греческий бог. Тогда ему было сорок пять, он был высоким, подтянутым, веселым и бессовестно обаятельным. Неудивительно, что мама в свое время влюбилась в него.

Не знаю, что она сделала, какую магию применила, но однажды утром отец завел со мной беседу. Никогда не забуду тот разговор, тот хитрый взгляд папиных глаз цвета океанской воды у подножия скалы с маяком, тот его мечтательный, наигранно-ленивый тон, с которым он тщательно вырисовывал слова на моей душе.

– Джесс, а что, в Нью-Йорке красиво сейчас?

Помню, как начала злиться, решив, что он издевается.

– Конечно, красиво. Это Нью-Йорк, папа. Там всегда красиво. И в мае, и летом, и осенью. А зимой… просто сказочно.

– Может, нам стоит как-нибудь съездить туда на выходные, что скажешь?

Он расплылся в улыбке, глядя, как я перестаю хмуриться и плавно соображаю.

– Хотя… Глупая идея. Нельзя оставить мотель. В выходные всегда больше всего посетителей. Нет-нет.

Улыбаюсь через годы, вспоминая, как нелепо и неправдоподобно это выглядело. Мой отец никогда не умел притворяться. И как я сразу не распознала в его словах добрую насмешку?

– Пап… Ведь можно попросить кого-нибудь присмотреть за постояльцами на пару дней?

– Ты знаешь мое правило – жену, машину и мотель никому не доверю.

Я поникла, дуясь на отца. Он сжалился.

– Ты действительно так сильно хочешь туда уехать?

Обычно разговоры о Нью-Йорке вызывали во мне взрыв, буйство, с нечеловеческим энтузиазмом я говорила о нем, рассказывала что-то новое. Но тогда, чувствуя, как пропасть между мной и Большим Яблоком расширяется, я грустно пробормотала:

– Всей душой.

Отец вздохнул. Лишь через несколько лет я смогла понять, насколько тяжело ему далось такое решение.

– Мы с мамой много думали. Мы не можем отпустить тебя в Нью-Йорк. Если с тобой что-то случится, я никогда не прощу себе, что я сам купил билет и отправил тебя в неизвестность. Что меня не было рядом в трудную минуту.

– Пап, ты же меня знаешь, – начала тараторить я.

Папа строго оборвал меня:

– Не перебивай. Дослушай.

Я кивнула, нервно сглотнув.

– Мы не можем отпустить тебя туда одну. Там у нас нет никаких родственников или хотя бы знакомых. И из нашего города туда никто не собирается.

«Конечно, – скептически подумала я, – у них нет смелости, чтобы даже мечтать о таком».