К спеху

– Илья, это ты? – окликнул я человека.

– Я, – коротко ответил он из темноты.

Я слез с дрожек и подошел к Илье. На руках, под накинутым на плечи зипуном, он держал закутанного в свивальник ребенка. Я спросил:

– Что, или и до сих пор не нашел ты себе невесты?

– Невесты-то?… Нет, слава богу, тогда же дело сладил в Тайдакове. Есть теперь баба; хорошая баба, лихая на работу, – дай бог всякому.

– Что же это ты сам с ребенком носишься?

– Не привык он к ней, – неохотно ответил Илья.

Я вгляделся в ребенка.

– Да он же спит! – воскликнул я.

– Пущай спит! – пробормотал Илья.

– Вот чудак! Пошел бы и сам спать, – устал ведь с работы! Да и для ребенка лучше, если положишь его.

Илья помолчал.

– А может, я это не для него делаю, а для себя?

Я удивленно оглядел его. Лицо Ильи было грустно и необычно сосредоточенно. И вдруг я понял…

Страдные дни властно отбирали себе у Ильи все его помыслы и всю душу. И вот короткие ночи он вместо отдыха одиноко ходил с ребенком под лозинами, отдаваясь на свободе воспоминаниям и тоске.