Последний рассвет

Свет заплясавших огней масляных ламп позволял разглядеть гостя. На нём были таби и длинные серые хаками, мешком провисавшие от колен и туго затянутые у щиколоток. На боку за широким атласным поясом закреплены ножны короткого меча, под ними висели два кинжала, на рукоятках которых отсвечивали перламутровые головки. Лиловая катагина распахнута на крепкой груди, белеющей косыми шрамами. Сильные жилистые руки смугло поблёскивали глянцем, стальные нарукавники, украшенные синим узором лотоса, утолщённые на запястье. На голове обычная чёрная шапочка эбоси. С левого плеча спадала короткая толстая коса, кое-где седеющая, отливающая серебром, завязанная коричневым ремешком, похожим на тот, каким кузнец охватывал свои волосы на затылке. Спокойный взгляд голубых глаз скользнул поверх головы советника, вдруг стал сосредоточенным, немигающим. На овальном красноватом лице явилось напряжение, на лбу – испарина, строгие черты застыли, глаза из-под вьющихся бровей сверкнули сапфирами. По его тонким тёмно-алым губам Мотохайдус прочитал:

– … пригнитесь!

Резко повалившись на пол, императорский советник ощутил лёгкую воздушную волну над головой, услышал: сзади кто-то глухо ударился о стол, свалил зашуршавшие чертежи и глиняную чашу с водой. Советник оглянулся. Кинжал торчал в груди чужака в чиновничьем платье, незаметно оказавшегося в комнате…

Облегчённо вздохнув, Мотохайдус встал.

– Аригато, Зотайдо Шуинсай, мастер.

В дневное время Лао, брат этого воина, тренировал какаэ-суппа для армии императора, в ночное – следил за покоем внутри дворца. Лао и Шуинсай принадлежали к роду Абэ Юудая, мелкопоместного сёмё, японского колониста, реэмигрировавшего из Кореи от угрозы монгольского владычества. Советник вспомнил, зотай – их родовое искусство джиу-джитсу, сложившееся уже на новой «старой родине». Со своими учениками Зотайдо Лао вёл тайное наблюдение: в последнее время, не считая шпионажа соседей и союзников, участились проникновения синоби юго-запада на территорию Эдо. Однажды на Мотохайдуса и впрямь покушались наймиты местных опальных Ходзё, родичей нынешнего сёгуна по материнской линии, но молодцы Лао оказались на высоте.

– Как злодеям удалось пробраться во дворец? – Мотохайдус тужился изобразить растерянность. – Во второй раз Зотайдо спасают мне жизнь! Не знаю, как благодарить вас. Скоро возвращается Ёсисада Хадзиме… Нинтоку Тода, их Непревзойдённое величество давно поговаривали о приближении семьи Зотайдо ко двору. Её благородство, сестра императора, Суа-химэ, юная невеста сёгуна возжелали продолжить обучение смертоносному искусству. Очень способная ученица – ваш брат подтвердит мои слова, поскольку собственной персоной испытал её на татами. Около четырёх лет над Суа-химэ работал мастер Кендзо.

Кивнув, Шуинсай согласился:

– Если старший из круга мастеров, последователей легендарного Джубея, уверен в ней, то я сочту за честь обучить принцессу Суа особому искусству зотай-до.

Со двора донеслись крики и лязг оружия: обнаружили ещё одного противника. Мотохайдус, удивлённый, подбежал к окну наблюдать за происходящим. Мастер Шуинсай зацепил «кошку» на соседнее окно и спустился во двор.

Сдаваться незваный гость не собирался, а взять его хотели живьём. Сбежалась охрана. Этот диверсант не был простым. Он ранил сюрикэнами двоих неосторожных, обездвижил ещё троих охранников. И по тому, как выглядел, как защищался, орудуя мечом, стало ясно: он лидер группы. Мастер Шуинсай, зарядив трубку усыпляющим дротиком, хотел выстрелить, но вдруг…

– Шиничиро, а ты что здесь делаешь, поганец? Я же настрого запретил ходить с нами. Двадцать ударов бамбуком!

– Нет, пап, я докажу – я способный ученик и достоин воевать за императора, – торопливо проговорил мальчишка. Худой, в тёмно-синем кимоно, расшитом золотистыми драконами, подросток, что сидел на изогнутом стволе сакуры во дворе, похоже, был сыном мастера.

– Сколько раз говорил: не называй меня «папа»! Я – твой наставник! – сквозь зубы выдавил Шуинсай, не выпуская из вида вражеского ниндзя.

Поправив сползшую левую таби, Шиничиро спрыгнул, взметнул клинок и с криком рванул на вражеского диверсанта, который чуть замешкался, наблюдая необычную сцену. Ниндзя парировал удар, но внезапно покачнулся, потеряв равновесие, ослабел, поражённый быстро действовавшим паралитическим веществом дротика. Охранники окружили его, схватили за руки, повалили на землю.

Мотохайдус, зная наперёд всё, что должно произойти, удалился с балкона в свои апартаменты.

Откуда ни возьмись, посреди ночи во дворе появился мэцукэ, чиновник тайного сыска.

– Где начальник охраны Зотайдо Лао?

– Отбыл вчера в расположение тайсё Хавасана по приказу родзю, – пояснил Шуинсай.

– А кто вы? – мэцукэ уставился на Шуинсая изучающим взглядом.

– Зотайдо Шуинсай. Брат велел мне проверять караулы, пока он отсутствует.

– А кто из вас расставлял ёдзимбо?

– Я – Фукуро, сегодня замещаю управляющего охраной дворца, – виновато проговорил хантё, потупив взгляд. В темноте бледнело его осунувшееся лицо: он допустил проникновение во дворец врага. – Сейчас же проверить охрану, усилить! – рявкнул он.

Двое тайтё свистнули по очереди, собирали сбегавшихся телохранителей.

– Прошу вас не… – взмолился Фукуро, вглядываясь в лицо полицейского чиновника с таким жалким видом, словно крестьянин в лицо священника, не желающего взять поминальную записку.

– Что делать с пленником, доно? – спросил Фукуро Шуинсая.

– Отнести в подвал казармы, покрепче связать, – посоветовал мастер, сердито глядя в этот момент на Шиничиро, который зашмыгал носом, будто простывший.

Опустив голову, юноша скривил губы и замер, не поднимая глаз, в голосе отчаяние:

– Я… помочь хотел. Я… занимаюсь столько же, сколько и остальные. Что я – как все? Не берёшь меня никуда, – вскинув руку, он дотронулся до уха. Когда юноша нервничал, уши горели и чесались, проклятые.

– Ты не готов! – топнул ногой Шуинсай так, что песок взвился пылью и сипло крикнул в саду ручной филин. – Следил за мной?

Шиничиро промолчал, ошарашенный, умело убрал клинок в ножны, захлопал длинными ресницами, янтарно-серебристыми в мягком свете полнеющего месяца.

– Почему не готов-то?.. – холодная противная дрожь охватила Шиничиро, бросило в пот. Голос не слушался, перебиваясь всхлипываниями.

– Завтра не опоздай! – жёстко предупредил отец с отрешённым видом, но не смог более скрывать тревогу под личиной спокойствия, рассержено прошипел: – Не придёшь – наказание будет строже. Отправлю за тобой!

– Не приду! – вскинулся Шиничиро.

Мастер сжал губы – удержаться бы от сердитого ответа.

Сын продолжил; голос прозвучал чуждо, в мигающих глазах блестели слёзы:

– Ты и твой брат – болваны, и тренируете болванов, тренировка полнейшая глупость, только время теряю зря. Есть школы сильнее, умнее, лучше вашей, живут по другим правилам… У меня есть танка и хокку, и на музыку я их…

– Ни слова про стихи! – рявкнул мастер. Схватил сына за ворот кимоно, встряхнул и ударил по щеке ладонью.

В ответ Шиничиро ударил отца в плечо кулаком, оттолкнул, пробормотав что-то невразумительное – гнев и досада! И вдруг спохватился: поднять руку на мастера, тем более на отца – преступление! Он отбежал, ойкнул, исказившись в лице, окатил удивлённо наблюдавших стражников помутившимся взглядом. Как юноша ни был искушён в тонкостях искусства хитрить и притворяться, однако смятения скрыть не сумел.

– Прости, – лепетал он, боясь приблизиться; резко повернувшись, пустился наутёк. Шуинсай раздосадованно махнул рукой.

Супруга Шуинсая, Шина, с чуткостью любящих натур всегда угадывала возвращение мужа и не спала, когда заслышала тонкий звон колокольчика над одо, входной дверью, и тихий скрип раздвинувшихся фусума. Перегородки разъехались, и за ними, придерживая створки, стоял Шуинсай, чувствующий себя так, будто его прилюдно отдубасили. Шина поднялась с циновки, подошла, обняла, поцеловала, её глаза горели влажными агатами. Шёпотом заговорила:

– Шини-тянь забежал и выпил суп, обещал, что не пойдёт никуда. Он спал в своей комнате. На всякий случай я спрятала от него тренировочное кимоно и штаны. Потом я обнаружила, что исчезло то, красивое, что подарил ему Лао… В кого он пошёл? Не в твоего ли брата? Такой же своенравный.

– Но слаб духом и телом, – согласился Шуинсай, невольно поглядев на фамильную реликвию семьи Зотайдо – клинок рюкозука-ро в ножнах, обтянутых бархатом. Предмет гордости возлежал на подставке в токонама, священной нише. В оформлении не использовались самоцветы, но сам клинок являлся драгоценным: предки передавали его из поколения в поколение, как память о доблести рода Абэ.

– Я заслужил клинок, – жёстко произнёс Шуинсай. – И мой сын должен заслужить. Фамильным клинком дома должен обладать достойный, сильный волей и телом.

– Лао предпочёл сражаться катаной и нагинатой, а хранителем семейных реликвий оставил тебя. Душу нашего сына, Шини-тянь, влечёт к поэзии, а не к войне – может быть, ты к нему несправедлив, данна?

– Чтобы мой сын вытворял то же, чем промышляют презренные?

Камень, лежащий на дне потока, не выпирает над водой, но создаёт завихрения и водовороты. Разочарование Шуинсая от внимательной и чуткой Шины скрыть оказалось трудно. Его лицо пылало, плечи – бессильно опущены, взгляд – пустой и потухший. Шина приласкала мужа, как ребёнка. Её веснушчатое лицо лучилось, тепло груди под белым ночным юката передавалось мужу. Шуинсаю сделалось спокойнее, осталась лишь лёгкая слабость.

– Шиничи вернётся, возможно, не к завтрашней тренировке, но обязательно увидим его скоро, – пообещала она, проведя пальцами по прямому подбородку мужа, коснувшись чуть приоткрытых губ. – Голоден, любимый?

Керамическая корчага с горстью тлеющего древесного угля дарила уют – ночи в Ампаруа прохладные, с океана дул ветер. По комнате распространялась мягкая усыпляющая теплота, смешанная с душистым ароматом варёного в сое шпината да икры сельди в сладком маринаде. В котацу тушились: батат, размятый с бобами, фасолью и каштанами, а так же скияки, приготовленные по особому рецепту.

Муж и жена сидели друг напротив друга на циновках. Разговаривали.