Курсанты

Курсанты
Владимир Егоров

В книге «Курсанты» рассказывается о временах, когда автор был курсантом Ленинградского Высшего Инженерно-Морского Училища имени адмирала С. О. Макарова.

Курсанты

Владимир Егоров

© Владимир Егоров, 2022

ISBN 978-5-0056-8380-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

13 августа 1966 года я был зачислен курсантом судоводительского факультета в Ленинградское Высшее Инженерно-Морское Училище имени адмирала С. О. Макарова. Среднюю школу я закончил с серебряной медалью, поэтому мне достаточно было сдать на «отлично» первый вступительный экзамен – математику, что я и сделал. Таким образом я был досрочно принят в училище. Кроме меня, таких «умников» оказалось ещё 7 человек. Я до сих пор помню почти всех этих ребят: Саша Баглаев, Олег Кореньков, Женя Воробьев, Петя Шемидько, Юра Жуков и, если не ошибаюсь, Володя Кудрявцев и Витя Киров.

Командование училища собрало нас в отдельную группу, назначило над нами старшего – курсанта 3-го курса с радиотехнического факультета Юру Акулова – и, чтобы мы не болтались без дела и не расстраивали свои счастливым видом других абитуриентов, бросило нас в тайгу под Выборг на помощь какой-то дорожно-строительной организации. Обещали нас отозвать к началу занятий в конце сентября. В то время это было обычное дело, когда студентов и курсантов училищ посылали на помощь ослабевшим колхозникам или строителям. Ничего не поделаешь, это называлось «плановая социалистическая экономика».

Сели на поезд на Финляндском вокзале, доехали до Выборга, а там на автобусе до села Красносельское, где работала эта дорожная бригада. Место это находилось среди дремучих лесов и озёр, как раз посередине между Финским заливом и Ладожским озером. Живописнейшие места: сосны, ёлки, грибы белые в неограниченном количестве, лоси гуляют без присмотра, озёра и речки чистейшие, людей почти нет и дорог тоже мало. Короче – Карельский перешеек. Глянешь вокруг – душа отдыхает. А ещё мне было интересно здесь побывать потому, что в этих лесах 25 лет тому назад, в июле 1941 года, воевал мой отец. Он много мне рассказывал о том, что тут происходило в начале войны.

В селе Красносельском жителей уже почти не осталось, но была какая-то зачуханая молочная ферма с десятком коров. Дорожно-строительная бригада состояла из трёх пропитых мужиков лет от 30 до 40, двух десятков лопат и асфальтового шеститонного катка. Днём приезжали ЗИЛы – самосвалы из Выборга со щебнем и с горячим асфальтом. Мы раскидывали лопатами щебень по дороге (делали так называемую «постель»), сверху тем же способом набрасывали горячий асфальт и укатывали катком.

Жили мы в новом, ещё чистом, коровнике. Из всех удобств было нам дано несколько соломенных матрасов. Мылись после рабочего дня в соседней речке. Вечерами готовили еду на костре: в основном, варёная картошка с белыми грибами и чай с чёрным хлебом. Мужики после ужина уходили ночевать в деревню, а мы падали на соломенные матрасы в коровнике, накрывались такими же матрасами и мгновенно засыпали, потому что работа была тяжёлая.

Давно это было, но несколько забавных случаев из того времени я помню.

Мы освоили асфальтовый каток и по очереди работали на нём. Как-то раз я на этом катке укатывал асфальт около нового коровника: вперёд-назад, вперёд-назад. И вот, когда нужно было сделать очередной реверс и переключить каток на заднюю скорость, он почему-то не исполнил моей команды и с упрямством бегемота продолжал ехать прямо на коровник. Я ещё несколько раз дёрнул ручку реверса – никакого результата. Стена коровника неумолимо приближалась. Тогда у меня промелькнула такая мысль, что лучше пусть этот взбесившийся каток самостоятельно, то есть без меня на борту, проезжает сквозь коровник, а я обегу здание и сяду на него уже с той стороны. С глухим криком «Полундра! Он не останавливается!» я соскочил с катка и с ужасом смотрел, как он идёт в атаку на кирпичную стену новенького коровника. Но меня выручил наш Петя Хохлов: он подбежал к катку и в последний момент, когда тот уже передним катком проломил в стене дыру, что-то повернул или выдернул на открытом двигателе. Механическое чудовище замерло в проломе стены.

Я потом спрашивал Петю, как он догадался это сделать. Петя объяснил, что вырос в деревне и на каникулах иногда работал на тракторе с таким же двигателем. Вот вам наглядный пример пользы производственного обучения.

Хорошо помню один характерный разговор с рабочими у вечернего костра. Нам, пацанам, было по 17—18 лет. Но взрослые «опытные» дяди, особенно в первые дни, радушно приглашали нас выпить с ними водки и покурить. Мы, конечно, отказывались. Водка тогда ещё в наш рацион вообще не входила. Однажды один из рабочих решил всё-таки выяснить, по какой такой причине я отказываюсь от дармовых папирос. Я ему объяснил, что это вредно, у многих курящих к шестидесяти годам бывает рак лёгких. Дяденька несколько секунд смотрел на меня недоумённо, а затем совершенно искренне воскликнул:

– Ты что, серьёзно собираешься до шестидесяти лет жить?

Остальные мужики весело засмеялись над моей шуткой. В то время простые люди жили и работали в таких условиях, что до пенсии редко кто доживал.

Недели через две такой жизни я вспомнил, что 29 августа у меня день рождения, восемнадцать лет. Решил взять выходной и поехать в Ленинград, позвонить родителям по междугородному. И вообще проветриться на Невском. Выходные нам были положены в количестве одного в неделю. Со мной поехали ещё двое: Олег Кореньков и Саша Баглаев. Я обещал показать им Зимний дворец и Адмиралтейство. На тех же самосвалах, которые привезли нам утренний щебень, обратным ходом мы домчались до Выборга, а там поездом до Финляндского вокзала.

Мне пришлось до этого несколько раз побывать в Ленинграде, там я более-менее ориентировался. А для ребят Ленинград – это было совершенно новое открытие. Погода стояла хорошая. Мы погуляли по Невскому, полюбовались на Казанский собор, зашли в кофейню неподалёку через канал, поели мороженного. Потом пошли на Дворцовую площадь. В хорошую погоду Питер бывает удивительно красив. Настроение у нас было праздничное: ещё бы – мы уже поступили в морское училище, будем 6 лет учиться в таком великолепном городе, впереди мировой океан и множество приключений. И вообще, вся жизнь впереди, да ещё какая!

Пока ребята осматривали Зимний дворец, я зашёл на переговорный пункт (он находился в здании Генерального Штаба) и позвонил в Краснодар. Поговорил с родителями, рассказал в двух словах, как мы трудимся в лесу, что у меня всё хорошо, мы гуляем по Питеру и скоро поедем обратно в тайгу.

Обратно решили ехать пригородным автобусом. Приехали на автовокзал. Там же в гастрономе купили три бутылки сухого болгарского вина и резанной колбасы на закуску – решили слегка отпраздновать мой день рождения в одном красивом месте, на опушке леса.

До Красносельского мы не доехали, вышли раньше немного. Решили, что быстрей дойдём до нашей бригады напрямки, по лесу. Вышли из автобуса и углубились в лес.

К этому времени наступили сумерки. Был конец августа, белые ночи уже кончились, но в тех местах сумерки длятся долго, не сразу темнеет. Да и ночь была какая-то светлая. Мы на ходу открыли бутылки с вином, чокнулись, поздравили друг друга с поступлением и меня с днём рождения. Шли по лесу, пили по глотку прямо из бутылок, смеялись чему-то и закусывали колбасой. Хорошо нам было!

Постепенно темнело, на небе появились неизвестные звёзды, а лес всё не кончался. По нашим расчётам идти было километра 3—4, то есть не больше часа. Но что-то не сходилось. Сосны и берёзки не заканчивались. Вино кончилось, колбаса тоже, а лесу конца не видно.

Тут Саша Баглаев говорит:

– Я знаю в чём дело. Где-то я читал, что если нет перед глазами ориентира, то любой человек в лесу ходит большими кругами. Это потому, что длина шага правой и левой ногой не одинаковые. Поэтому человек всегда немного поворачивает в сторону. Надо время от времени корректировать направление.

Я тоже об этом что-то слышал и поинтересовался у Саши:

– А в какую сторону человек заворачивает? Вправо или влево?

– Не помню…

– Ты уточни этот вопрос, если мы из этого леса выберемся.

Олег Кореньков как будущий штурман авторитетно предложил из темноты свой метод:

– Чтобы идти в одном направлении, нужно знать, где Север.

– А как ты тут узнаешь, где Север? Полярную звезду за ёлками не видно. Можно, конечно, залезть на самую высокую сосну, сверху посмотреть на звёзды и разобраться, где она, эта Полярная. Но это придётся каждые сто метров влезать на сосну. Кто первым полезет?

Кореньков и тут нашёл выход:

– Я читал, что мох на деревьях растёт всегда с северной стороны.

Оказалось, что мы обладаем большим жизненным опытом и знаниями, столь необходимыми для жизни в дикой природе. Подошли к ближайшей сосне, стали искать на ней мох. Мха не было. Севера, соответственно, тоже не было в этом лесу.

Тогда я предложил свой вариант спасения:

– Давайте плюнем на этот Север. Тут главное – идти по прямой, а не кругами. Вон там видна какая-то яркая звезда. Пойдём прямо на неё, не сворачивая. Она, конечно, тоже перемещается по небу, но не так быстро. Это будет почти прямая. Куда-нибудь да выйдем! Неизвестно куда, но всё-таки это лучше, чем бесконечно делать круги по лесу. Тем более, что колбаса уже кончилась.

Других предложений не было. Мы так и сделали: пошли прямо на путеводную звезду. И через полчаса вышли на дорогу, как оказалось, совсем недалеко от нашего жилого коровника.

Утром рассказали остальным ребятам, как мы в мой день рождения блуждали в темноте среди ёлок и долго смеялись сами над собой. В 18 лет даже заблудиться в лесу ночью – и то кажется, что это весело.

Питались мы простой солдатской пищей: варёная картошка с белыми грибами, хлеб и чай с сахаром. В сельском магазине можно было покупать только хлеб и клюквенный кисель в брикетах. Все остальные продукты, особенно консервы, представляли серьёзную опасность для жизни. Картошку мы копали на колхозных полях. За грибами посылали кого-нибудь из нас в ближайший лесок, и через четверть часа он мог принести полное ведро. Вечером разжигали костёр, садились вокруг него и варили в железном ведре картошку с грибами. Очень вкусно было.

Так мы жили до конца сентября. В первых числах октября начались заморозки, затем дожди. Мы ждали приказа возвращаться в училище, но его всё не было. Как потом оказалось, руководство училища, которое вернулось уже из летних отпусков, просто забыло про нас. Вновь принятые курсанты уже ходили строем и учились, а мы, позабытые Родиной герои, совершали в тайге трудовой подвиг. У нас в стране такое часто случается, об истинных героях часто забывают.

В первых числах октября, сидя вечером у костра, мы стали обсуждать ситуацию. Почти все ребята были младше меня, некоторым ещё даже 17 лет не исполнилось. А мне уже было 18. В этом возрасте разница в один год много значит. Наш «старшой» Юра Акулов решительностью не отличался и никаких действий не предпринимал. Поэтому как-то само собой получилось, что ребята сгруппировались вокруг меня и ждали, что я решу по этому поводу. А может быть, тут дело даже не в возрасте. Возможно, у меня характер был более решительный, я привык с детства решать всё сам за себя и не ждать, пока кто-то мне скажет что делать.

Короче, я сказал, что завтра утром мы выдвигаемся в Выборг в контору этой дорожно-строительной организации, требуем свою зарплату и едем в училище. Сообщили об этом мужикам. Те не возражали.

Всё так и получилось. Утром мы попрощались с рабочими и с этим райским уголком и поехали на попутных самосвалах в Выборг. Там нашли эту контору. Нам без возражений заплатили за полтора месяца работы по 80 рублей, мы сели на поезд и приехали в училище, где нашли свою 11-ю роту (первый курс судоводительского факультета). Командир роты очень обрадовался, что мы нашлись. А то он не мог понять, куда делись 8 человек новобранцев. И даже похвалил нас за то, что мы не стали ждать приказа об эвакуации до Нового Года, а сами догадались приехать.

Нас переодели в морскую форму, мы стали в строй и началось!

Надо честно сказать, что первый год был очень тяжёлым. Училище (или, как мы говорили, «система») оказалось заведением не для слабых мальчиков. Зимы в Ленинграде в то время были очень суровыми. Мороз часто бывал за 20 градусов. Плюс большая влажность, плюс темнота почти круглосуточно. Широта Ленинграда – 60 градусов. Ещё шесть с половиной градусов – и Северный Полярный круг. То есть, до него всего 700 километров. Климат в Питере и сейчас не очень, а в 60-е годы он вообще сильно отличался от субтропического. Те ребята, которые до училища жили в северных областях – вологодские, пермские, питерские, тверские – те были более привычны к холоду и легче его переносили. «Южанам» было тяжелее жить месяцами без солнца. Я так вообще в последние годы перед училищем жил в Корее и Краснодаре. Первую зиму было трудно пережить. Пришлось сжать зубы и терпеть.

Но дело, конечно, было не только в питерском климате. Приходилось выдерживать очень большие физические и психологические нагрузки. Наше уникальное училище представляло из себя как бы невообразимую смесь из морского института, военно-морского училища, института физкультуры и подразделения Советской армии с горячими завтраками.