Кольцо Уракары

Как уже говорилось, организации Спутников телохранителей чрезвычайно заботятся о своей репутации. И всякая неудача – а гибель охраняемого в твоем присутствии удачей никак не назовешь – вызывает немедленное и суровое расследование со стороны твоих же коллег. Что ты сделал, а вернее – чего ты не сделал, чтобы он уцелел? Случайность? Случайностей для нас не должно существовать. Непреодолимая сила? Какая же? Против вас выступал десантный полк? Ах, одна машина и один стрелок – баба к тому же? Неубедительно. А может, все куда проще? Сколько тебе заплатили? Нет? А почему же тогда ты уцелел? Тебя пожалели? Младенец в материнской утробе, и тот тебе не поверит!

Вот такими будут разговоры, и после каждого из них ты станешь все более смахивать на верблюда и все меньше в тебе будет оставаться от человеческого облика. Кто-то впредь до выяснения перестанет подавать тебе руку, кто-то еще будет – и после беглого прикосновения бессознательно вытрет ладонь платком или просто о штаны. Допустим, мне ничего не докажут (я-то знаю, что ничего такого не было), но и я им ничего доказать не смогу. И через день-другой я просто исчезну. Ликвидируют свои – чтобы доказать всем заинтересованным, что они тут ни при чем и виновного наказывают самой полной мерой. И, кстати, еще и затем, чтобы, когда к ним обратятся (непременно!) те, кто сейчас ищет меня с кристеллой, – развести руками и, честно глядя в глаза, молвить: «Сами ищем, но пока о его местонахождении сказать ничего не можем. Как только узнаем – да, конечно же, сообщим сразу же! А что он – в чем-то замазался? Ах, сукин сын!» И такое случалось.

Так что рассчитывать на солидарность мне в этих обстоятельствах не приходилось. Лучше было вообще больше среди своих не возникать. Кстати, и вот еще почему: мне вовсе не хотелось, чтобы наши волкодавы (а они у нас из лучших, потому что получают куда больше казенной ставки) копались в моей биографии. Могло ведь в ней оказаться что-то такое, что мне не хотелось обнародовать. У каждого есть право на свои маленькие секреты. Но в нынешних условиях было бы очень невыгодно рвать связи с серьезной организацией: как знать, ее содействие могло еще понадобиться при выполнении той работы, за которую я взялся.

Нет, никак не следует рисковать излишне…

Чтобы не рисковать излишне (тут же просигналило подсознание), нужно сойти немедленно. На первой же остановке. А еще лучше – до нее. Потому что уже на этой остановке, похоже, в автобус войдут розыскники. И хотя есть немало способов благополучно проскользнуть, каждый из них связан с тем самым риском, которого мне сейчас хотелось избежать. Наверное, я, подчиняясь азарту, рискнул бы – не будь у меня в сумке футляра с записями. Раньше в подобных случаях я, сознательно или подсознательно, рассуждал так: в конце концов, что я могу потерять, кроме жизни, а так уж ли она дорога, чтобы трястись за нее? Но как только в твоем распоряжении оказываются какие-то ценности (необязательно материальные), сразу начинаешь воспринимать жизнь иначе. Нелепое создание человек, ничего не скажешь.

Итак, сойти, не дожидаясь остановки. Проще некуда – подойти к шоферу и сказать: притормози тут, друг, я слезу. Но это не годится: если даже я заставлю его – да и всех попутчиков тоже – сразу же забыть о соскочившем пассажире, там, на остановке, всех их в два счета заставят вспомнить. В команде найдется хоть один, обладающий теми же способностями, что и я; ну, пусть и в меньшей мере – но тут и не надо быть семи пядей во лбу. И сразу станет ясно, в каком районе следует искать ускользнувшего. Нет, затормозить водила должен по своей инициативе. И заняться чем-то, что заставит его не заметить, что один из ездоков покинет его средство передвижения.

Я устроился поудобнее и закрыл глаза. Заработал третий глаз. Я успел немного отдохнуть, и способности мои восстановились, пусть и не в полной мере. Я увидел мотор; находился он почти у меня за спиной – немного пониже только, в моторном отсеке. И понял, что мне не повезло. Дизель. Не электрик, и уж подавно не статик, какие стоят на скользунах. И черт его знает, как еще ухитряются ездить такие вот памятники древности – но вот же ездят. Дизель. А значит – не то что силовой батареи нет, но даже никаких свечей, никакой катушки – а я рассчитывал и здесь устроить небольшое замыкание; пока водила разберется, меня и след бы простыл. Но этот вариант сам собою отпал.

Перекрыть топливо? Пока я разберусь, где тут у него что, удирать станет поздно. Нужно что-то другое.

Другое находилось неподалеку – чуть впереди, ниже и правее. Ближайший скат. Я напрягся. Техника под стать всему автобусу: камерная шина с ниппелем. Задачка для телекинетов второго года подготовки. Они, правда, делают это, как следует отдохнув. Но ведь и я – не второгодок. Будь колесо неподвижным, это вообще было бы не задачей, а развлечением. Но оно крутилось, скотина этакая, и достаточно быстро: участок дороги был как раз прямым. Я потратил несколько секунд, чтобы приноровиться, войти в ту же циклоиду, которую описывало подлежащее воздействию устройство. Потом, не открывая глаз, напрягся до возможного в тех условиях предела и четко представил, как крышечка, удерживающая ниппель, начинает откручиваться – сперва медленно, очень медленно, поворачивается на градус-другой, с трудом поворачивается (я ощутил пот, выступивший на лбу, но понадеялся, что никто не поймет причины его появления, если и заметит), потом – легче, быстрее, вот уже полный оборот – один виток резьбы пройден, сколько их всего? Четыре, пять? Ну давай, давай!

Змеиное шипение – и сразу ощутимо затрясло. Меня, как и всех, качнуло вперед: водила тормознул. Вылез. Сквозь стекло было слышно, как он декламировал национальные заклинания – и очень выразительно. Потом, отведя душу, полез в свой подвал – выкатывать запаску и ставить домкрат. Находился он с той же стороны, что и пассажирская дверь; однако колесо я предусмотрительно выбрал на противоположном боку. Я тем временем оглядел салон. Пассажиры, дремавшие после трудового дня, подняли было головы при торможении, однако, убедившись, что опасности нет, повесили носы снова, кто-то даже уютно захрапел. Водила уже перенес домкрат; я почувствовал, что перекосившийся было пол начал выпрямляться. Шофер снова промаячил под окном; на сей раз покатил колесо. Выждать, пока не начнет звякать колесный ключ. Вот! Теперь самое время.

Я подхватил сумку и прошел вперед, стараясь никого не задеть. Не задел. Выглянул из двери. Пустынно. Очень хорошо. Сразу – через обочину, в кусты. И – постоянно контролируя пространство – подальше отсюда. Куда глаза глядят…

Глаза, однако, глядели не куда-нибудь. Потому что нужное мне место я определил заранее. Условий было два: оно должно было находиться ближе всех прочих к точке, в которой сейчас находился я, и в нем можно было рассчитывать получить определенную помощь. Хотя и далеко не полную.

Таким кратковременным приютом должно было, по моей прикидке, стать обиталище некоей дамы, обозначавшейся у нас кличкой Пифия.

Дама эта была владелицей салона оккультных услуг, единственного в этом районе. Сказать о ней «гадалка» было бы чересчур пренебрежительно: в своем деле она, как признавали специалисты, имела гроссмейстерский ранг. Вообще такого рода заведения относятся к достаточно тонкому слою, разграничивающему полностью законные и полностью незаконные способы деятельности – и, конечно, людей, этими способами пользующихся. Ее бизнес официально был признан, однако постоянно находился как бы под сомнением; такого рода деятельность можно с равными основаниями признавать и не признавать. Время от времени отношение властей меняется – и бизнес уходит в подполье, подобно граду Китежу, погрузившемуся, как все помнят, в воды озера. Проходит время, отношение меняется – и бизнес вновь идет на всплытие, как анниракетная субмарина после боевого похода. Но даже когда он покидает глубины, все возникшие или возобновленные в подпольном мире связи, знакомства и деловые отношения сохраняются – так же как все это сохраняется и на поверхности во время погружения. Так что я направлялся к ней не затем, чтобы она попыталась заглянуть в мое будущее, но за помощью гораздо более прозаического свойства, потому что ее опыт и связи в деле глубокого залегания были – надо признать – куда более обширными, чем мои. Хотя была она вовсе не каргой, как можно подумать, но женщиной достаточно молодой и весьма пригожей.

Прежде чем попасть к ней на прием, пришлось обождать почти час: клиентуры у нее хватало, репутация прорицательницы обладала прямо-таки алмазной твердостью. Я бывал здесь не раз – не по своим делам, но сопровождая одного из предыдущих нанимателей: люди такого пошиба всегда озабочены будущим, и расходы их на предсказания бывают весьма значительными. Не только на гадалок, разумеется; но и на них тоже. Поэтому, ожидая, на всякий случай сел поближе к дверке, которая вела, как мне было известно, в служебные помещения, а через них – к черному ходу. Топографию эту я усвоил, когда тщательно исследовал весь дом перед тем, как доставить сюда моего тогдашнего клиента, и повторял операцию при каждом новом визите, просто так – чтобы проконтролировать интуицию. На сей раз я ей доверился – маячить и привлекать к себе лишнее внимание я счел излишним.

Пока я ждал, никакой опасности не возникло, и я, когда пришла очередь, спокойно вошел в кабинет – или келью, как сама Пифия называла это помещение.

Хозяйка лишь выражением глаз дала понять, что узнала меня, а легким движением бровей успешно выразила некоторое удивление.

– Сегодня в гордом одиночестве? – перевела она удивление на язык звуков. – Услуга нужна тебе самому?

Я только кивнул, памятуя, что молчание – ограда мудрости.

Хозяйка чуть улыбнулась:

– Здесь надежно.

Я снова кивнул, понимая, что она имела в виду.

– Садись. – Она указала на стул. Я не заставил ее повторять. И решил наконец нарушить молчание.

– У меня – острая ситуация…

Жестом она остановила меня:

– Не надо. Разберусь сама.

Слева от нее, на маленьком круглом столике, лежало несколько кожаных футляров, содержавших, как я помнил, колоды карт Таро разного формата и облика, хотя рисунок на большинстве их принадлежал одной и той же системе. Повернувшись к столику, хозяйка с минуту медлила, выбирая, видимо, наиболее подходящий гарнитур. Взяла, наконец. Карты были завернуты еще и в красный шелковый платок. Развернула. Разделила на две равные стопки и неуловимо-ловкими движениями пальцев перетасовала их.

– Да мне, собственно, не это… – попробовал возразить я.

Она покачала головой и погрозила мне пальцем. Сказала:

– Возьми кристалл. Сосредоточься на нем. Чтобы он тебя почувствовал как следует…

Чуть заметным пожатием плеч я выразил свое отношение к этому делу, но сопротивляться не стал: тут ее монастырь – значит, и устав ее. А поговорить можно будет и в процессе. Пожалуй, так даже лучше: если кто-то заглянет – увидит лишь нормальный сеанс и ничего больше.

Я взял кристалл и обхватил его ладонями. Возникло странное ощущение: как будто я держал в руках живое существо. Хозяйка тем временем зажгла свечи и ароматическую палочку. Еще через минуту проговорила:

– Хорошо.

И принялась неторопливо раскладывать карты на красной скатерти. Одно кольцо из двенадцати карт. Вокруг него – второе. Третье. Мелькнула шкодливая мысль: сейчас последует традиционное «Позолоти ручку». Нет, ничего подобного я не услышал. Закончив расклад, хозяйка некоторое время рассматривала его, переводя взгляд от карты к карте – слишком, как мне показалось, долго. Потом поджала губы:

– Да, завидовать тебе я не стану.

– Знаю сам. Мне нужно…

И снова она остановила меня:

– Потерпи немного. Значит, так… Недавнее прошлое: очень большая неприятность. Угроза жизни, но исход благоприятный. Большой обман. Растерянность. – Она подняла глаза. – Соответствует?

– Пожалуй… – пришлось признать мне.

– Настоящее. (Пауза.) Пожалуй, не лучше. Десятка мечей в восьмом доме: вот она, видишь?

– И что же это?

– Убийца. И еще – перевернутая Башня. Смерть. Весьма вероятная в ближайшее время. – Она еще помедлила. – И не из одного источника. Из трех. – Она немного помолчала. – С деньгами у тебя сейчас благополучно. Но очень, очень ненадолго.

– Плохи мои дела, – сказал я почти весело. Пифия же не обратила на мой тон никакого внимания. Она продолжила:

– Но есть шансы. В седьмом доме король пентаклей – сиречь человек, который может помочь. И дальше – смотри, как удачно: восьмерка пентаклей, тройка жезлов в одиннадцатом доме, и к тому же еще Колесничий.

– А в переводе на рабоче-крестьянский?

– Бежать. Быстро. И далеко. Бежать с планеты: здесь тебе сейчас не уцелеть, видишь сам.

– М-да, – проговорил я на сей раз без восторга. – Сейчас, да еще мне – очень не просто. Дело в том…

Она выставила ладонь, как бы защищаясь:

– Не нужно. Свое я узнаю через карты – это до сих пор не признается судебным доказательством. Не имеет юридической силы. Иначе мне не хватило бы времени таскаться по судам свидетелем. Твои обстоятельства ты знаешь – и знай на здоровье. Мне они ни к чему.

Я понял ее и согласно кивнул: