Капитал (сборник)

Капитал (сборник)
Владимир Георгиевич Сорокин

В сборник “Капитал” вошли все пьесы Владимира Сорокина, написанные за четверть века – с середины 1980-х по конец 2000-х. Выстроенные в хронологическом порядке, они ярко демонстрируют не только разные этапы творчества писателя, но и то, как менялся главный герой его произведений – русский язык во всех проявлениях: от официозного до интимного, от блатного до производственного жаргона. Карнавальная составляющая сорокинской полифонии разворачивается в его драмах в полную силу и завораживает многообразием масок, у которых есть одна, но очень важная общая черта: все они напоминают (или попросту передразнивают) героев русской классической прозы. В конце 1980-х Сорокина ставили полуподпольно, в девяностых “Dostoevsky-trip” и “Щи” играли в легендарном московском Театре на Юго-Западе, середина 2000-х отмечена альянсом писателя с театром “Практика” и удачными постановками “Свадебного путешествия” и “Пельменей” в России и Германии. Но несмотря на разную сценическую судьбу, пьесы Сорокина всегда точно попадали в нерв времени, предсказывая и опережая тенденции развития современного русского театра.

Владимир Сорокин

Капитал. Пьесы

© Владимир Сорокин, 2010, 2019

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2019

© ООО “Издательство АСТ”, 2019

* * *

Землянка

Действующие лица

Соколов Сергей Петрович – 25 лет, старший лейтенант.

Волобуев Виктор Тимофеевич – 42 года, лейтенант.

Денисов Алексей Васильевич – 24 года, лейтенант.

Рубинштейн Зиновий Моисеевич – 20 лет, лейтенант.

Пухов Иван Иванович – 20 лет, лейтенант.

В центре темной сцены тесная прокопченная землянка. В ней на грубых березовых комельях сидят Соколов, Волобуев, Денисов, Рубинштейн. Они в полушубках, перетянутых портупеями, в шапках-ушанках. Посередине землянки стоит ящик из-под снарядов, на ящике – сделанная из гильзы лампа-коптилка. В углу потрескивает печка-буржуйка.

Волобуев (грея руки над буржуйкой). Ну что, Леш, почитай газетку.

Денисов (расстегивает полушубок, бережно достает газету, разворачивает). Так…

Соколов. Да ты двигайся ближе, не видно ж ничего.

Рубинштейн (берет коптилку, подносит к газете). А мы вот так устроим.

Денисов (устало усмехнувшись). Во. Как днем. Так…

Читает.

В ночь с 26 на 27 декабря на Курском направлении после продолжительной артподготовки…

Соколов (перебивает). Погоди-ка! Что ж мы про Ваню забыли? Подожди, Леш, он сейчас вернется, тогда все и послушаем.

Волобуев. Да что он, сам не прочтет? Придет и прочитает. Читай!

Соколов. Отставить. (Укоризненно Волобуеву.) Как харчи принести – так Пухов.

Волобуев (недовольно). А что… у кого кость помоложе, тот и пусть подсуетится. Нам денщиков не положено – рожей не вышли.

Рубинштейн. Вы, Виктор Тимофеевич, всем вышли, а вот равных по званию почему-то не уважаете.

Волобуев. Эх, мальчики. Попались бы вы мне год назад. Когда я в майорах ходил. Тогда б поговорили об уважении.

Соколов. Да хватит вам, Волобуев. Будто мы все виноваты, что вас разжаловали.

Волобуев (расстегивает ремень и полушубок). Хватит, не хватит… Вы на войне без году неделю, а мне вон… (Снимает ушанку, показывает шрам на виске.) В Гражданку еще влепили белые. Тогда помоложе вашего Пухова был. Финскую прошел. Вот и толкуйте, кто кого уважать должен.

Денисов. А за что же вас… ну… того?

Волобуев (достает кисет, принимается сворачивать самокрутку). За что, за что… За то, что не люблю, когда врут и цену себе набивают.

Рубинштейн. Это как?

Волобуев. Да вот так. Были на маневрах, под Киевом. Ну, я батальоном командовал, а в политруках у меня такая сволочь ходила – не приведи встретиться. Карьерист, выскочка, сынок генеральский. Ну и короче, когда Днепр форсировали, у нас солдат утонул. А эта сволочь дело так представила, что, дескать, солдата специально утопил другой солдат. И сделал это потому, что в душе был классовым врагом. Вот. Ну и пошел раздувать, особистов на солдата навесил. Потом и сержанта зацепил, а после, глядь – и старшину нашего, Петровича. Тот ему, гаду, в отцы годился. Ну, здесь уж я не стерпел, вызвал его на разговор. Как же, говорю, так можно преданных людей марать? А он мне – у тебя, Волобуев, политическая близорукость. У нас в батальоне троцкистские выкормыши свое тайное гнездо вьют, а ты не видишь ничего. Вот как. Смотрит на меня орлом, а после говорит – если, Волобуев, ты и дальше будешь покрывать классовых врагов, то я доложу кому надо. Ну, тут я уж не сдержался – кааак врежу ему по роже. Он с копыт. А я – с майоров.

Отворяет дверцу печки, поджигает ветку и прикуривает. Дверь землянки распахивается, входит Пухов с двумя большими котелками в руках.

Пухов. Принимай жратву, братцы!

Волобуев. Во! Это – дело!

Все помогают Пухову расположить котелки на ящике.

Пухов. Нам самый верх! А каша с маслом.

Рубинштейн. Вань, ты просто Кутузов!

Денисов. Наш Ваня – человек бывалый.

Пухов. А то как же!

Волобуев. По местам.

Достает ложку, открывает котелок.

Со щей начнем.

Соколов. Леш, достань хлеб.

Денисов (развязывает вещмешок, вынимает буханку). На.

Соколов (режет хлеб). Вань, как там обстановочка?

Пухов. Нормально. Твои на гармошке играют.