М.В. Лентовский

Ты одна, в страшном декабре страшного года[96 - …в страшном декабре страшного года… – Речь идет о декабрьском вооруженном восстании в Москве в 1905 г.], романтически дралась на баррикадах, в то время как другие, – трезвые реалисты, города, – очень основательно, – находили, что:

– Баррикады, это – романтизм!

Из тебя не вытрясешь ничем твоего романтизма! И остается только с благоговением поцеловать твою руку, романтичная старушка.

Во всем всегда ты неисправимо романтична. В большом и малом. Быть может, чтобы понять и любить эту Москву, надо быть великороссом.

Даже Гоголь, малоросс, не понимал ее:

– И за что я полюбил эту старую, грязную – бабу Москву[97 - И за что я полюбил эту старую, грязную бабу Москву… – неточная цитата из письма Н.В. Гоголя к М.А. Максимовичу от 12 марта 1834 г. (Н.В. Гоголь. Полн. собр. соч. в 14-и томах, т. 10. М., 1950, с. 301).], от которой, кроме щей да матерщины, ничего не увидишь?! – писал он в одном из писем.

Зато Пушкин говорил о ней:

«Нет, не пошла Москва моя»…[98 - «Нет, не пошла Москва моя…» – цитата из «Евгения Онегина» A.C. Пушкина.]

И какой сыновней любовью звучит это нежное:

«Моя»!

IX

Это была та широкая, хлебосольная «Москва, Москва, Москва, золотая голова» [99 - «Москва, Москва, Москва, золотая голова»… – популярная русская народная песня.], про которую складывал рифмы Шумахер:[100 - Шумахер… От ланинского редереру… – Шумахер Петр Васильевич (1817—1891) – русский поэт, автор сатирических произведений. От ланинского редереру… угостился я не в меру… – неточная цитата из стихотворения П.В. Шумахера «Из московских заметок» (1873). Панин Николай Петрович (1830—1896) – гласный Московской городской думы, владелец завода фруктовых вод и шампанского, в 80-е гг. издавал газету «Русский курьер». Редерер – марка французского шампанского.]

От Ланинского редеру
Трещит и пухнет голова,
Знать, угостился я не в меру, —

Что делать, – матушка Москва!..

Про которую пели с лихим надрывом цыгане:

В Москве всегда найдешь забаву
Во вкусе русской старины:
Там пироги пекут на славу,
Едят горячие блины!

Это была та Москва, гордая кухней, гордая своим университетом, которая установила традицию, – чтоб «день святой Татьяны», тот день, про который пелось:

Кто в день святой Татьяны
Не ходит пьяный.
Тот человек дурной, —
Дурной!

Чтоб этот день университетская молодежь праздновала в самых лучших, самых роскошных, в первых ресторанах столицы. В «Эрмитаже», в «Стрельне», у «Яра».

Где старик Натрускин[101 - Натрускин Иван Федорович (1837 —?) – купец, содержатель загородного ресторана «Стрельна» с большим зимним садом из тропических деревьев.] в этот день отказывал людям, кидавшим сотни, и отдавал свой сказочный зимний сад в полное распоряжение студентам, пившим пиво и пышно возлежавшим потом на бархатных диванах с надписями мелом на пальто:

– «Доставить на Ляпинку[102 - Лялинка – общежитие на Большой Дмитровке для студентов Московского университета и учеников Московского училища живописи и ваяния, организованное купцами М.И. и Н.И. Лялиными.]. Хрупкое! Просят вверх ногами не ставить!»

– Но ведь у вас пальмы! Бог знает, каких денег стоит! – говорили ему.

Старик улыбался:

– Ничего! Будут докторами, адвокатами, – тогда заплатят!

И ему казалось бы странным, диким, чтобы Татьянинский пир не у него происходил:

– Московские студенты-то – наши! Нынче вся Москва ихняя! Московский праздник!

Это была та Москва, в которой Оливье в окружном суде судили:

– За жестокое обращение с прислугой.

Он брал какого-нибудь бедно одетого молодого человека, давал ему денег:

– Пожалуйста, подите ко мне в ресторан, спросите бутылку пива, заплатите двугривенный и дайте человеку на чай пятачок.

Кругом проедались состояния.

А Оливье откуда-нибудь издали, незаметно, следил, как отнесется избалованный половой к пятачку на чай.

Поклонится ли совершенно так же, как кланяется за «брошенную двадцатипятирублевку».

И горе, если зазнавшийся лакей с презрением отодвигал пятачок обратно, или не удостаивал «пивной шишгали» даже взглядом.

Оливье какие-то казни выдумывал для виновного:

– Хамства не терплю!

Это был та Москва, где старик Тестов[103 - Тестов Иван Яковлевич – владелец трактира на Воскресенской площади.], чуть не со слезами на глазах, рассказывал, как надо воспитывать:

– Поросеночка.

Никогда не поросенка. А «поросеночка». С умилением.

– В стойлице сверху нужно лучиночку прибить. Чтобы жирка не сбрыкнул. А последние деньки его поить сливками, чтобы жирком налился. Когда уж он сядет на задние окорочка, – тут его приколоть и нужно: чтоб ударчик не хватил маленького!

Москва Егоровских блинов, Сундучного ряда, москворецких огурцов, ветчины от Арсентьича[104 - …Ветчина от «Арсентьича» – фирменная закуска в трактире купца Г.Н. Карташова, находившемся в Черкасском переулке. Бубновский с кашею лещ – фирменное блюдо в трактире купца Бубнова, находившемся в доме Казанского подворья в Ветошном переулке.], Бубновского с кашею леща![105 - Москва Егоровских блинов, Сундучного ряда, ветчины от Арсентьича, Бубновского с кашею леща! – Егоровские блины – фирменное блюдо, подававшееся в трактире купца Егорова в Охотном ряду. Сундучный ряд – один из рядов Старого гостиного двора в Китай-городе, историческом торговом центре Москвы между Кремлем и китай-городской стеной, в нем торговали едой.]

Где приготовленье «суточных щей» было возведено в священнодействие.

В щи, уже готовые, клали еще мозги, горшочек замазывали тестом и на сутки отставляли в вольный дух.

– Тс! Щи доходят! Таинство!

Кругом ходили на цыпочках.

И старик Тестов скручивал ухо бойкого, разбесившегося поваренка.