Розовый узор на черном крыле…

– Надеюсь, не голубой! – расхохоталась она. – А то вдруг я в тебя уже влюбилась? Вот это облом будет!

Она подошла к автомобилю и навалилась на дверцу спиной, скрестив руки.

– Это твоя тачка? – изумился Кирилл, останавливаясь напротив нее.

– Нет, это моей мамы, – пояснила она. – Но ты не ответил!

– Ты слышала что-нибудь про эмо? – спросил он.

– Да, – кивнула Марика. – Ты имеешь в виду страусов?

– Страусов? – изумился он. – Ага, не иначе ты думаешь о виде страус эму?

И Кирилл звонко расхохотался.

– Чего смешного? – недовольно заметила она и пожала плечами.

– Ну, во-первых, не эму, а эмо, во-вторых, это молодежная субкультура. У тебя дома инет есть? Глянь там, а то долго рассказывать.

Марика кивнула и пристально посмотрела в его глаза. Кирилл нравился ей все больше своей неординарностью.

– И я не голубой, – зачем-то добавил он.

– А лет тебе сколько? – поинтересовалась Марика и мило улыбнулась.

– Двадцатого февраля восемнадцать будет, – важно ответил Кирилл.

– Ой, а у меня сегодня день рождения! И тоже двадцатое число! Вот совпадение!

– Поздравляю! – сказал он.

Кирилл вдруг снял шнурок с шеи и стянул с него половинку сердца. Марика с любопытством наблюдала за ним.

– Тебе, – сказал он и протянул ей украшение. – С днем рождения!

Ей стало необычайно приятно. Она взяла половинку сердца и спрятала в нагрудный карман куртки. Потом поцеловала его в щеку.

– Ты в каком районе живешь? – одновременно спросили они и засмеялись, пряча смущение.

– Я в Кукурузе, – первым ответил Кирилл.

Так негласно назывался район, застроенный хрущевками. Он располагался между двух заводов и был заселен, в основном, рабочими семьями.

– А ты? – спросил Кирилл после долгой паузы.

– На Ублёвке, – нехотя ответила Марика и поскучнела, услышав, как он тихо присвистнул.

«Ублёвкой» местные жители прозвали коттеджный поселок, выросший на окраине города возле красивого соснового бора. Вначале его звали «местной рублевкой», затем просто «рублевкой». Но через какое-то время первая буква странным образом перестала произноситься, и это название прочно вошло в обиход даже у самих «ублёвских» обитателей. Туда первое время горожане ходили на экскурсии, чтобы полюбоваться и обсудить роскошные многоэтажные особняки местных богачей, видневшиеся из-за высоких, в основной своей массе, металлических заборов. Некоторые проекты напоминали вычурностью замки из диснеевских фильмов. Но скоро любопытные сограждане начали раздражать владельцев этих замков, и территорию огородили, поставив два поста охраны. И без специального пропуска или гостевого приглашения проникнуть на Ублёвку было практически невозможно.

Кирилл прекрасно знал, кто обитает там, и поднял на Марику погрустневшие глаза.

– Давай свой тел, быстро! – сказала она и достала мобильный из кармана куртки. – А то вон, маман идет.

Кирилл растерянно назвал номер, она занесла его в память телефона. Он повернул голову и посмотрел на подходящую к ним молодую красивую женщину.

– А, вспомнил, где я тебя видел, – тихо сказал он. – Ты снималась с этой дамой в рекламе ее салона. На прошлой неделе показывали. Это и есть твоя мать?

– Да, и не вижу в этом ничего страшного, – торопливо ответила Марика и отодвинулась от него.

– Ну, я пошел! Пока! – безо всякого выражения произнес он и направился через площадь.

Марика растерянно посмотрела вслед его удаляющейся худощавой фигуре и повернулась к подошедшей матери.

– Кто это? – с подозрением поинтересовалась та. – Вроде среди твоих одноклассников такого лохматого нет.

– Так, знакомый, – пожала плечами Марика и сделала равнодушное лицо. – Случайно тут встретились.

Она коснулась пальцами кармана куртки, где лежала подаренная ей половинка сердца, и не смогла сдержать улыбку.

Когда они приехали домой, то Марика попросила ее не беспокоить до ужина и закрылась в своей комнате на втором этаже. Она разделась, потом пошла в ванную и включила душ. Забравшись под горячие струи, начала поворачиваться под их стремительным потоком, щекочущим кожу. При этом поглядывала в зеркальную стену напротив ванны. Около года назад ее тело начало стремительно меняться, и Марика относилась к этому двойственно. С одной стороны ее наливающаяся грудь, оформившаяся талия и чуть пополневшие бедра нравились ей с эстетической точки зрения. Ей доставляло удовольствие закрываться в своей комнате, раздеваться догола и подолгу стоять возле огромной зеркальной дверцы шкафа-купе. Она внимательно изучала свое тело, ей нравились его плавные, ставшие такими мягкими линии.

Но что-то внутри нее продолжало меняться, и она уже не могла вернуть того мироощущения беззаботности, той радости комфорта устроенной жизни всеобщей любимицы. Перепады настроения пугали. Марика могла смеяться без причины и через минуту рыдать, сама не зная над чем. Мария Андреевна не особо тревожилась, наблюдая за этими переменами. Она знала от своего психолога о проблемах подросткового возраста, да и прекрасно помнила себя в пятнадцать лет, ведь ей сейчас было всего тридцать четыре. К тому же ее мысли были заняты салоном, а бизнес имел для нее первостепенное значение.

Марика постояла под душем какое-то время. Но ее взгляд не отрывался от зеркала. От влаги его поверхность запотела, и контуры тела выглядели размытыми. Но все равно она придирчиво изучала свое отражение.

«Какая я? – спрашивала себя Марика. – Хорошенькая? Уродка? Красавица? Так себе, обычная девчонка?»

Марика действительно не знала ответ на этот вопрос, так как не могла объективно оценить свою внешность. Но выглядела она очень хорошенькой. Густые светло-русые волосы, доходящие до лопаток, округлое милое личико с небольшим чуть вздернутым носом, большие голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, маленькие красиво изогнутые губы делали ее похожей на ангела с рождественских открыток. Фигурка у нее была ладной, рост пока метр шестьдесят, но Марика продолжала расти. Очень красивой была кожа – гладкая, белая, шелковистая, с небольшим количеством родинок. Марика мечтала сделать тату, но мать была категорически против, хотя у нее имелся знакомый мастер. Единственное, что она разрешила – пирсинг пупка. И даже подарила дочке на день рождения ювелирное украшение для этих целей – навелу. Прокол уже зажил, и Марика еще утром вставила золотую розочку. И сейчас любовалась ее блестящей поверхностью, без конца трогая пальцем и чему-то улыбаясь.

«У Кирилла столько пирсинга! – подумала она и коснулась мочки уха. – А у меня даже уши не проколоты! Но как это классно смотрится! И ему очень идет. Тоже хочу!»

Марика выбралась из ванны и начала тщательно вытираться. Потом пошла в комнату и первым делом достала из кармана куртки половинку сердца. Порывшись в шкатулке для украшений, нашла серебряную цепочку в виде тонкой нити. Но приложив сердечко, увидела, что металл совсем разный. Сердечко из какого-то дешевого сплава, к тому же обычная штамповка, с изящной цепочкой смотрелось негармонично. Марика села на диван и задумалась, поглаживая украшение. Ей очень хотелось немедленно надеть его. И тут она вспомнила о черном кожаном шнурке с крохотной металлической застежкой в виде крючка.

– Какая прелесть! – радостно сказала она, доставая шнурок из шкатулки. – Это как раз то, что нужно!

Марика надела украшение. Подойдя к зеркалу, восхитилась. Шнурок обхватывал шею, и половинка сердечка легла чуть ниже ямки между ключицами. Ее взгляд скользнул на пупок. И Марика нахмурилась. Золотая розочка с искрящейся капелькой бриллиантовой росинки никак не сочеталась с дешевым металлическим сердечком.

В этот момент в дверь постучали, она тут же открылась и вошла Мария Андреевна. Увидев раздетую дочь, она удивленно спросила:

– Ты только из душа? Что ты там столько времени делала?

– Что, что? – раздраженно ответила та и, открыв шкаф, сняла с вешалки розовый махровый халатик, – Мылась, что ж еще?

Марика накинула халатик и села на диван.

– А это что такое? – изумилась Мария Андреевна, подходя к ней и глядя на сердечко. – Сегодня купила? Но это же какая-то… дешевка!

Она склонилась и приподняла сердечко. Но Марика резко схватила ее за руку.