Манекенщики

Я делаю книксен, стараясь вновь не заголить грудь, и не договариваю свою фразу, а начинаю путь в сторону возвышающегося на холме здания, у входа которого столпилась часть гуляк.

Очевидно, это таверна или трактир. Там-то я и поддамся в расспросы к хозяину этого милого питейного заведения. На всякий случай, оглядываюсь, сильней прижимая лоскуты рубахи к груди, и замечаю, как французский солдат провожает меня взглядом, а потом опрокидывает содержимое своей бутылки в свою пасть и резко, ко всем чертям, обрушивается на землю.

Придурок!

И тут возникает идея, что солдат без сознания не является таким уж и бесполезным французом…

Я возвращаюсь к его телу, осторожно, но быстро стягиваю сюртук, и радуюсь, когда он идеально садится на мои плечи.

Никто из посетителей не заостряет на мне особого внимания, видимо молодые девушки в солдатской униформе – обыденное зрелище. Повсюду сновали пышногрудые официантки, а беззубые пьянчуги хлопали их по наиболее выпирающим из платьев местам. Все типично до тошноты.

Мне и раньше доводилось наведываться в злачные места, но к моему приходу из присутствующих там всегда вакханалили только трупы. Однако, отложу описания моей прошлой жизни, а лучше подойду к полному усатому джентльмену с попугаем на плече и трубкой в зубах, подливающему мерзкому старикану. Осмелюсь предположить, что этот толстяк и значится хозяином местной «дыры». На нем черная вязаная шапка, заляпанная, непонятно каким дерьмом, фартук и, если врезать ему кувалдой по роже, то, кроме его собственных родных зубов, в стену горстью полетят и золотые. Грузный, неотесанный мужлан напоминал матроса, драившего палубу дешевого торгового шлюпа. Снимите с него фартук и дайте кличку вроде Питер Чугунный Кулак, или, Драильщик Пити, Пентюх Пити, и из него вполне выйдет заправский пират самого низшего класса. Тот вполне уверенно вел себя на своем месте и был равнодушен к происходящему. А происходящее здорово трепало нервы, по крайней мере, мне. Деревянные кружки, вопреки всем физическим законам, совершали полеты над грубо отесанными засаленными столами и ударялись об морду любого, кто зазевался. Выпивка, в прямом смысле этого слова, лилась рекой в распахнутые рты, а также мимо них.

– Эй, мистер! – прыгаю я на табурет и раскидываю руки по стойке, – где это я?

Похоже, самообладание и достоинство вновь ко мне возвращаются.

О, черти! Попугай у этого содержателя местной поиловки не живее того парня в углу. Этот пернатый – чучело. И на кой хрен понадобилось прикреплять мертвого попугая на свое плечо?

– Это Финч – мой приятель, – тычет он пальцем на чучело, – не просит еды и забавляет гостей. Это я сам придумал…

Тот, похоже, в восхищении от собственной задумки.

– Солдатская форма не скроет девичьей фигуры. Так что вы, мадмуазель, хотите знать? О том, где вы находитесь? А вы оглянитесь…

Этот жирдяй заразительно улыбается. Профессиональная необходимость или природная харизма? Невольно поступаю так, как он просит и ничего, кроме… хотя постойте! Мое внимание привлекает группа человек за столом, играющих в карты. Смотрелись они так, хоть картину пиши. Один из них совсем не похож на обычных посетителей. На нем коричневая широкополая шляпа со страусиным (что за нелепость!) пером; он в красном жилете, контрастирующем с одеянием тех, кто рядом, поверх белой рубахи. Выглядит он как шут, и потому то и ухмыляюсь, а не потому, что на меня якобы смехотворно действует весельчак в потрепанном платке и дохлой птицей на плече. Мужчина очень сосредоточенно размышлял над веером карт, находящихся у него в руках, потом о чем-то говорил с другими игроками, сидящими за большим дубовым столом. Вроде один, который был толстяком, смахивал на испанца. Лица остальных я не видела. Сказанное мужчиной со страусиным пером было одобрено смехом, а когда он взял карту с колоды, лежащей на середине стола, Испанец тоже что-то пробасил под всеобщее веселье.

– Эй, барышня, – чудила щелкает пальцами перед моим взором, как будто я какая-нибудь официантка или шавка, одна из тех, которые здесь за посудных, – вы же в таверне «У Алонсо», в голландской колонии Кюрасаю. Меня зовут Джаспер. Еда и выпивка к вашим услугам, все по умеренным ценам! – и любитель дохлых птиц разводит «клешнями».

Мое достоинство немного уязвлено таким жестом, и наглецу пришлось бы постараться, чтобы в будущем не спиться за отсутствием пальцев, однако, это только привлечет излишнее внимание. А сейчас, даже каждая пара глаз, направленных на меня, нарывается на, отнюдь, не любезные словечки.

– В таком случае, налей мне выпить, и клянись, чем хочешь, что не будешь разбавлять.

– Клянусь библией! – восклицает он так быстро, словно готовил ответ заранее.

Отвожу от себя мысль поинтересоваться этой «библией», а благодарю умника за выпивку, которая из-за вкуса получает право называться сносной бадягой. Меня передергивает, что идет мне на пользу.

Никак не могу смириться с этим чертовым покачивающимся представителем фауны и мысленно хватаю его и бросаю на пол, а потом топчу так долго, что от него остаются только цветные перья. Как же он меня раздражает. Особенно, когда создает иллюзию в том, что якобы, поддакивает своему хозяину в его, не отличающимися остротой, шутках.

Джаспер любезно подливает мне еще и нахваливает жареного поросенка, который был бы рад оказаться отведанным такой милой барышней как я. Интересуюсь, не набит ли соломой и он, как его попугай, на что тот лишь смеется. Тогда-то я и говорю, что мол, у меня в карманах гуляет сквозняк. Однако жизнерадостность не пропадает с его лица. Взамен он предлагает мне поработать в таверне. Разумеется, имеется в виду, официанткой. Обмозговав посул, шлю его к чертовой матери, а потом соображаю, как я в принципе буду выбираться отсюда без денег. Но это все лишь временные трудности. Я-то справлюсь. Он давно замечает, как я пялюсь на игроков в карты и, то ли ввиду добрых намерений, либо пустой болтовни ради, делится со мной некоторыми фактами о них.

– С этими ребятами дел лучше не иметь, – словно разоблачает он мою затею, – «Уакерос» или, если будет угодно, охотники за сокровищами коренных племен Вест Индии. Вскрыли столько гробниц и перетаскали такое количество магических артефактов, что разгневали потусторонних духов со всего загробного мира. Но золота они здесь оставляют предостаточно.

Что ж, весьма любопытно.

Я говорю, мол, жди. А сама направляюсь к столику с Испанцем, Шутом, Простофилей и Снобом. Насчет двух последних не уверена, но они были бы отличными дополнениями характеров. Присев с кружкой за соседним столом, улавливаю некоторое содержание их разговора. Мужчина в красном жилете сообщает своим оппонентам по игре, что его терпение испытывает какой-то карлик. «Дескать, мало того, что этот, ? цитирую, ? мизантроп-недоросток давит на меня, он любит приударить за женщинами, с которыми у меня намечается…»

Он не успевает закончить, так как его строго перебивает Испанец:

– …Блуд!

Все ударяются в хохот. А Шут в красном жилете ему отвечает:

– Брось, Эрнандо, твоя схоластика здесь не уместна.

– Да ты постоянно хвастаешься.

– Кто? Я, что ли?

– Да-да, ты и пулены, держу пари, носишь! – и «схоластик» делает вид, что заглядывает под стол, дабы удостовериться, и тут же подбадривает всех басистым хохотом.

– А у вас, Эрнандо, я слышал в почете «куртуазная любовь»? Смотри, но не трогай! – неумело пытается отбиться от насмешек обладатель этого чертового красного жилета, который безвкусно на нем смотрится, – отличная перспектива для самоутверждения!

Хотя, может, до этого он обыграл в покер королевского щеголя? Может да, а может, и нет. К чему эти предположения? Ах, да! Вот к чему! Этот цвет сейчас действует на меня как раздражитель!

Эти игроки не замечают, как меняется мое лицо. Все взгляды устремлены на карты и то, что разыгрывается в качестве приза в центре стола – несколько мешочков, скорей всего с денежными монетами, золотые кресты, цепочки, медальоны. Было бы неплохо разжиться средствами.

Решаюсь.

– Можно и мне испытать удачу? – волевым голосом вылетает из меня дерзкая фраза, и я встаю, чтобы подойти ближе.

– А денежки-то есть, солдатик! – ехидно отрезает Испанец, даже не отрывая взгляда от карт.

Задиристый гул разносится над их столом.

Остальные смотрят на меня как на приманку, готовые броситься с насмешками. Но я делаю вид, что это нисколько не задевает меня, однако растерянная улыбка все равно размазывается по моей физиономии, а физиономия шутника мысленно размазывается об стол.

– О, нет, мадемуазель! Прошу, простите меня! – сопливо разбрасывает он извинения в мой адрес. Я же молниеносно выбиваю из под его животной туши стул и добиваю лежачую мразь ногами.

А теперь к реальности.

– Знаю, где кой чего спрятано и дорого стоит.

Опять смешки. И опять я мысленно выбиваю столешницу ногой, разбиваю кружку об голову Испанца, как следует залепляю Снобу локтем по челюсти. За шпагой тянется Простофиля, но трясущиеся от испуга руки его еле слушаются, а у Шута своя личная борьба со столешницей, которая придавила ему грудь, ну и, в принципе, все остальное тело.

– Гадкие филистимляне! – ору я, – да вы хоть знаете!..

– Как ваше имя? – мальчишеским голосом утруждается задать вопрос «уакерос» в красном жилете, ну, тот самый, чей наряд меня бесит.

Минуточку! А я же, даже, не знаю своего имени. Между прочим, для меня этот факт является шокирующим известием. Мне как-то до сего момента и в голову не приходила подобная мысль, и я замешкалась в неспособности продолжить диалог.

– Ал! – выпаливаю я первую попавшуюся комбинацию из букв.

– Послушайте, мистер Ал, мы что, похожи на дурней? Коли нет денег, то ступайте, не мешайте играть! – и тут Испанец отпускает еще кое-что, – но, клянусь богом, с вашей бабской фигурой, вы можете попытать удачу у матросов в порту! – и он хлопает меня по тому самому месту, по которому обычно недоделанные джентльмены позволяют себе хлопать наивных легкомысленных недоделанных леди. Вся компания просто разрываются от звериного гогота.

Все очень просто. Любой посетитель, если он не хочет, чтобы его напрасно беспокоили, если вы понимаете, о чем идет речь, сев за обеденный стол, положит на него свое оружие, и окружающие становятся в курсе насчет последствий, уготованных недоброжелателю. Вот и сейчас, я хватаю с соседнего харча револьвер и, развернувшись, тычу дулом в горло Испанцу. И как только его конечность осмелилась дотронуться до моей «святая святых»!

«Куртуазная любовь», рыцари недоделанные!